Василий Звягинцев - Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло
…Чтобы не осложнять наметившегося согласия между верховными властями колонии и «волонтерами» (бурско-английские отношения временно оставляя за кадром), не привлекать излишнего внимания дуггуров, мало ли что, вдруг и у них здесь собственная разведка имеется (а почему бы и нет?), на новый опорный пункт перевели только остаток офицерского батальона, меньше сорока человек. Они должны были составить резерв на случай любого развития событий, имеющих отношение к очередному потустороннему вторжению или нет – неважно. Остальных волонтеров из этого времени, российских и иностранных, наравне с молодыми бурами, оставили в местах прежней дислокации.
Басманов без всякого удовольствия сообщил о своем решении генералу Девету. Именно ему, поскольку их связывало «войсковое братство» и «совместно пролитая кровь». С президентом Крюгером и остальными бурскими полководцами он теперь предпочитал не встречаться.
Сцена прощания вышла не очень приятной. В том смысле, что Михаилу было неприятно смотреть на недавно еще бравого и уверенного в себе, а сейчас теряющего лицо генерала, на которого совсем недавно наш полковник возлагал очень далеко идущие надежды.
Как ни дипломатничай, а если из двух сидящих лицом к лицу офицеров один… ну, не трус, а просто – не сумевший себя проявить, а второй – безусловный герой, какой может получиться разговор?
– Вы нас бросаете, Михаил! Вы переходите на сторону врага! Уж этого мы от друзей никогда не ожидали! Что угодно, только не это!
Девет кружил по небольшой комнате с земляным полом, где они встретились один на один. Сквозь косоватое окно в глинобитной стене неяркий предвечерний свет падал на деревянный стол и два трехногих табурета. Никакой другой мебели здесь не было.
– Христиан, друг мой, – Басманов старался говорить предельно мягко, сдерживая свой пресловутый «командирский голос» и желание выдать коллеге что положено попросту, известными словами. – Вы мне сейчас напоминаете одну женщину, с которой нас связывали достаточно нежные чувства. Потом она вышла замуж за другого, но при встрече во всем обвинила меня, заявив, что я был «недостаточно настойчив». С вами – та же история. Я опять виноват. Мы, русские, опять и снова виноваты! Перед всеми и за все! Как повелось! У вас, Христиан, хватит совести сказать мне в лицо, что мои солдаты плохо воевали? Что без их помощи вы выиграли бы несколько решающих сражений? Что я не говорил и вам, и Кронье, и Деларею, как следует воевать? Не будь вы столь трусливо ограниченны, мы бы сейчас пили шампанское во дворце губернатора Капской колонии и любовались океанским прибоем. Я не прав? Не мои ли бойцы, бескорыстно пришедшие вам на помощь, покоятся сейчас в могилах без памятников?
– Зачем вы так говорите, Михаил? – с надрывом ответил Девет. – Я, мы все ценим вашу помощь. Никогда не забудем погибших за нашу свободу солдат. Лично я не забуду спасших меня офицеров. Но почему же вы не хотите признать, что мы – такие, как есть? Для того, чтобы сделать из буров, хороших, но мирных людей, таких бойцов, как ваши, потребуется не одно десятилетие совсем другого образа жизни.
– Мирных? – зло рассмеялся Басманов. – Они не мирные! Если есть возможность убивать безнаказанно, они очень даже воинственные. Отчего же? Стрелять на полкилометра в беззащитных англичан и тут же сбежать, когда их пули засвистели над головой. Герои, мать вашу голландскую! И грабить умеете, как мало кто! Именно это я и признал, затевая крайне не радующий меня разговор. Вы все знаете куда лучше меня! Вы ничего не имели против, когда тысячи ваших «храбрых буров» отступали совершенно сознательно, убежденные, что сотня «этих не верующих в истинного Бога» еретиков (сам слышал слова вашего пастора, спасибо, что просто «еретики», а не «гои») прикроет их позорное бегство своими телами. Отступали, даже не предупредив тех, кто вынужден был стоять насмерть не за свои, за ваши интересы. Вы, генерал, хоть раз попытались сказать перед строем: «Солдаты! Не падет ли позор (или – проклятье Господа, как у вас принято божиться) на головы тех, кто отступит раньше, чем люди, которые приехали с другого конца света нам на помощь?!»
– Михаил, вы разрываете своими словами мое сердце! – Очень может быть, что генерал говорил искренне. Регулярное чтение Ветхого Завета вполне способно вызвать подобный эмоциональный настрой. Там вообще много ярких слов и выражений.
– Надеюсь – не окончательно. Подлечите свою сердечную мышцу. – Басманов долго ждал подходящего момента, чтобы откупорить фляжку. Правда, надеялся, что чокнутся прощальными чарками они по-мужски, без дешевого надрыва. – Раньше думать надо было, – сказал полковник. – Последний шанс был в Блюмфонтейне. Ваш президент и вы сошлись во мнении, что наша помощь и наши советы вам не нужны…
– Нет, я повторяю, вы безжалостны, Михаил! Зачем превращать легкие недоразумения в непреодолимые противоречия? Между друзьями! Ну что такого? Пусть мы, в силу характера, отказались от ваших советов, но от вашей помощи мы отказываться не хотим… Не можем…
Басманов залпом выпил чарку, со стуком поставил на стол.
– Я хочу, Христиан, чтобы мы расстались друзьями. Но то, что вы сказали сейчас… Мерзость! Это в тюрьмах есть такая поговорка…
Он как сумел перевел с русского на голландский: «Сначала съедим твое, а потом каждый свое».
Помолчал, с трудом продолжил:
– Я окончательно понял – вы никогда не воспринимали нас как полноценных союзников. До поры это скрывая, считали, что мы – ваши ландскнехты, пушечное мясо. Причем – дармовое! Наемникам нужно платить, а эти – воюют бесплатно и еще нам оружие привозят, тоже бесплатно! Где еще таких союзников найдешь? Идиотов с возвышенными мыслями! Голландцы, родные по крови, вам талера не дали! Ни полка, ни роты не прислали, с Англией, в знак протеста, дипломатических отношений даже не разорвали! Так запомните, редкого союзника вы потеряли! Ни за что, от гонора дурацкого! Что ж, теперь советы давайте друг другу… У вас достаточно любителей этого вида спорта. Имейте в виду одно – воевать против вас мы ни за что не будем. Но и за вас – как-то расхотелось… Я не могу положить моих последних бойцов в тщетной надежде воодушевить ваших личным примером. Вдобавок появились другие заботы. Зато мы оставляем вам линию фронта, наивыгоднейшую из возможных. Ее можно оборонять, можно использовать для дальнейшего наступления, как сильнейший довод в предстоящих мирных переговорах. Сумеете воспользоваться – молодцы. Нет – значит, такова воля божья.
Девет вскочил, пытаясь что-то сказать, объяснить, исправить, может быть, напоследок… Видно, басмановские слова достали до какой-то тревожной точки. Михаилу показалось, что и на колени готов упасть, компенсируя наглое поведение своих товарищей и свои собственные слова, рассчитанные совсем на других людей. Не на русских с их никому не понятными принципами…
– Бросьте, Христиан, – с кривой усмешкой отошел к окну Басманов. – Вы так ничего и не поняли. Минуту назад у вас еще был шанс сломать игру. И я бы вас понял, и поддержал. Завтра могли бы стать Спасителем Отечества и Пожизненным президентом. Но шансы уже пролетели. Мимо. Не смею вас задерживать, минхер Девет… Не вышло у вас. Не сумели. Жаль. Очень жаль. Спокойной ночи…
Басманов медленно поднес ладонь к полям шляпы.
На том и расстались.
Отряд капитана Ненадо решили пока оставить на Валгалле. Потребуется – за полчаса вернется. Только ни Басманов, ни Кирсанов не думали, что такая необходимость возникнет.
Впервые за все прошедшие годы среди рейнджеров началось нечто похожее на брожение умов в армии и на флоте перед Февральской революцией. Люди потеряли смысл службы. Ничего похожего на то настроение, которое было еще две недели назад. Довоевать, взять Кейптаун с боя, вкусить плоды победы, сулящей яркие перспективы каждому лично и заодно так называемой «мировой истории».
Сейчас – совсем не то. Сильно повлияло последнее сражение с чудовищными насекомыми, выигранное, но весьма тяжело отразившееся на психике. Очень многие решили, что в третий раз им не устоять. Да и было бы ради чего идти на корм мерзким ракоскорпионам! Что косвенно подтверждалось решением командования отступить в тыловые казармы на территории недавнего противника. Обычно солдатами передышка между боями воспринимается как праздник, но здесь это скорее выглядело как капитуляция. Или – интернирование. Тем более, что увольнения в город были крайне ограниченны. Разве что вольным строем, без оружия – в таверну к старым друзьям Давыдову и Эльснеру.
Здесь пива наливали сколько хочешь, и бесплатно, да много ли в том радости?
Разнесшийся слух о том, что большая и сильнейшая часть батальона уже покинула пределы Африки, еще подлил масла в огонь.
Басманов с Сугориным слишком поздно сообразили, что допустили принципиальную, пожалуй что непоправимую ошибку. Что им тут же подтвердил и Кирсанов, всего один вечер послушавший офицерские разговоры, почти незамеченным перемещаясь от стола к столу. Это он умел. Все его знали в лицо как своего, но почти никто не представлял фактической должности и служебного положения. При штабе состоит, ну и достаточно, чтобы рюмку опрокинуть и парой слов перекинуться.
