Баба Люба. Вернуть СССР-2 - А. Фонд
От осознания такой ноши, спина моя невольно согнулась под непомерной тяжестью.
— Сидишь? — дед Василий вышел на крыльцо, крутя в руках самокрутку. — Не возражаешь, если и я присяду, покурю маленько?
— Кури, — кивнула я и чуть подвинулась в сторону.
— Старик тяжело сел, в две затяжки раскурил самокрутку, затянулся.
— Красиво здесь, — выпустив струю пахучего дыма из самолично выращенного табака, молвил он. — Мы с твоей мамкой раньше любили вот так, в сумерках, сесть здесь, на крылечке, и смотреть вдаль. Мечтали о будущей жизни. О том, как вы с Тамаркой вырастите. Что из вас будет.
— Красиво здесь, — ответила я.
— Да… красиво… — затянулся старик, немного помолчал и вдруг сказал, — а ты что думаешь с Изабеллой делать?
И этот туда же! Раздражение вспыхнуло с новой силой.
— Растить буду, — немного резковато ответила я.
— Ты это, доча… не сердись, послушай, — торопливо заговорил любашин отец, — я думаю так. Вот послушай. Тебе на работу же надо будет ходить. А она же маленькая, как ей самой дома сидеть? Да ещё с костылями этими?
— Ну а что делать? — вздохнула я.
Честно говоря я набросала общую цель — забрать Белку сюда, в семью. А о нюансах не думала. И сейчас все эти, на первый взгляд мелкие проблемы, встали передо мной огромным комом.
— Так я вот что скажу, — продолжил старик, — тебе на работу надо, некогда. Так ты её пока у меня оставь. Здесь.
— Но…
— Ну а что? Я Машку, козу нашу, обратно забрал, Ивановна вернула, спасибо ей огромное. Так что молочко есть. Овощи-фрукты, всё своё, свежее, домашнее. Сама знаешь. Она здесь, на свежем воздухе хоть окрепнет. Да и туда-сюда через двор пройтись, считай физкультура. Я смотрю, ей Машка нравится. Научу доить, пусть помогает.
— Но отец… — начала было я.
— Ты, Любка, сейчас не дури, — спокойно и рассудительно сказал старик, не дав мне договорить. — Я тебя с решением не тороплю. Поступай, как будет правильно. Ты у меня девка умная. Но о моих словах подумай. Пусть бы побыла здесь.
— Но ведь тебе с инвалидом возиться тяжело, в твои-то годы.
— Ты за это вообще не думай! Я, когда полный двор детского смеха, молодею, Любаш, понимаешь? Да и Ричард же до конца лета здесь будет. Если что — подсобит. А потом Анжелика поступит и тоже приедет. Так что мы тут все рядышком, как-то оно будет… помалу будем тупать… все вместе…
— Хорошо, спасибо, отец, — растроганно сказала я. На глаза аж слёзы навернулись.
— А ты о себе немного подумай.
— Ты о чём? — не поняла я.
— Всё о том! Ты у меня девка ещё ого-го. С этим дураком не вышло, ну так другого себе поищи.
— Другого дурака? — усмехнулась я.
— Ну почему сразу дурака? — пыхнул самокруткой старик, — хорошие мужики тоже есть. Так вот, как и ты, сидят где-нибудь на крылечках за высокими заборами, смотрят на звёзды и говорят, мол, хороших баб нету, одни дуры остались.
— Ну…
— А ты не нукай. Не нукай! А бери и ищи себе нормального мужика! — рассердился вдруг старик, — нечего в твои годы одной куковать!
— Я не одна. У меня дети вон. Ты…
— Что дети⁈ Что дети⁈ Вон Анжелика, считай уже почти из дому упорхнула. Ещё год-два и будешь её замуж выдавать. Разве ж я не вижу? А там и Ричард с Изабеллой подрастут и разлетятся. И останешься ты одна… в пустой квартире.
— Ну тогда внуки пойдут, — не согласилась я.
— Внуки… — вздохнул дед, — много у меня внуков? Две дочки, а что у Тамарки никого нету. Что у тебя… эх… если бы ты тогда не сглупила…
— Что не сглупила? — моментально, словно Шерлок Холмс, почуявший улику, вскинулась я. — Ты о чём?
— Да всё о том же, — махнул рукой старик, пыхнул самокруткой, тяжко вздохнул, затушил бычок и пошел обратно в дом.
А я так и осталась сидеть в размышлениях. Уже второй раз это проскользнуло. Первый раз что-то такое Тамарка обмолвилась. А теперь и старик. Ясно же, что это касалось Любашиного ребёнка. Видимо были у неё роды и родился живой-здоровый малыш. Вот только где он? Она отказалась от него? Или он умер? Что там случилось? И как мне в этой истории разобраться, если, насколько я поняла, данная тема полностью табуирована в семье?
И вот что делать?
Интерлюдия
И еще эпилог
Сперва интерлюдия
— Не нравится мне всё это, — прогудел густой бас, настолько низкий, что при первых же звуках хотелось немедленно упасть на колени и хоть немного продышаться.
— Боишься, что проспоришь? — хохотнул женский голос, приятное меццо-сопрано, мягкое и обволакивающее.
— Я никого и ничего не боюсь! — возмутился бас.
— Даже Его?
Наступила тишина, протяжная и гнетущая. Некоторое время никто ничего не говорил.
— Ладно, — смилостивилось меццо-сопрано, — так ты думаешь, у тебя есть шанс?
— Не знаю, — после секундной заминки ответил бас и пророкотал, — первоначально ведь всё шло хорошо. Бабулька попала в девяностые, когда уже поздно что-то делать.
— А сейчас что не так?
— Она уже освоилась. Постепенно набирает преференции.
— И что, удачно? — удивлённо спросило меццо-сопрано, и тут же само себе ответило, — если тебя это беспокоит, значит потенциалу
