Чебурашка - Дмитрий Ромов
В это время там, снаружи этого мира меня толкают и злобно говорят какие-то слова. Вскрикивает девушка…
Давай, давай, соображай скорее! Увидев меня, док мгновенно делается серьёзным.
— Пошёл, щенок! — над самым ухом раздаётся голос Сантехника-Паруса.
Солнце тут же гаснет, поднимается волна и раздаётся «Вжжж-вуум». Вот так, вот так… Давай, голубчик, что ж так медленно! Адреналину тебе не хватает? Так вот же он, винной струёй бьёт из-под глади моря-океяна…
Меня снова толкают и я, теряя равновесие, лечу на бетонный пол, да только это не имеет больше значения. Я открываю глаза. Как, говорится, отверзлись вещие зеницы, как у испуганной орлицы… Очень надеюсь, что они светятся рубиновым цветом, потому что внутри моей черепушки звенит и горит кровавым огнём меч Дарта Вейдера. Ещё бы научиться дышать и говорить так же красиво и внушительно, как он.
Впервые я чувствую подъём, что-то вроде кайфа от этого состояния. Батюшки! Да меня прёт просто! Вау! Другое дело, что при других обстоятельствах, пока включался мой меч, нас всех успели бы пострелять, порубить в капусту или просто побросать в яму.
Ух-ты! Как круто! Я поднимаюсь и… улыбаюсь. Широко, как Джокер, зловеще, как Николсон и обаятельно, как Сергей Безруков.
— Положи пушку на пол, — говорю я, подмигивая Парусу.
Он не понимает, что происходит, хмурится, но беспрекословно подчиняется.
— Отойди.
Отходит.
— Ты, ты и ты, — показываю я пальцем на троих его подельников. — Отойдите вон к тем гаражам и стойте смирно, пока вам не скажут отойти.
Убивать друг друга я им не приказываю, вдруг ещё менты прискачут. Да и что за кровожадность?
— Олег, Наташа, забудьте всё, что было после того, как вы вышли из машины.
Заодно и проверим, работает ли это так.
— Забирайтесь в машину.
Они послушно делают то, что я говорю. А я подхожу к Парусу. На лице его читаются весьма противоречивые эмоции.
— Рассказывай, что находится в машине. Что там?
— Там…
В этот момент воздух пронзают яростные завывания милицейских сирен.
— Говори! — требую я.
— Там…
Я вижу, как он сопротивляется, как его ломает, как ему не хочется говорить. Лицо искажается, на лбу вздуваются вены и выступает пот, из глаз текут слёзы.
— Говори, что ты хочешь найти в «запорожце»!
— Там… целое… состояние… там…
— Быстрее! — ору я. — Говори быстрее!
— Там… состо… яние…
— Где именно? Где оно спрятано?
— В ма… шин… шине…
Кажется, у него сейчас башка взорвётся. Раздаются голоса, хлопают дверки, топают ноги.
— Возьми пистолет, подними его вверх и сдайся милиции. Давай, иди.
Он выполняет всё в точности. Я выскакиваю из гаража следом за ним и кричу троице его подручных, чтобы они сдавались, а то так и будут стоять, пока я не отменю приказ. Наверное…
Поднимается кутерьма, крик, беготня. Всех злодеев скручивают, арестовывают и запихивают по машинам, а нас невинных, мирных, гражданских опрашивают и отпускают, обещая вызвать на допрос.
— Какая жуть! — мотает головой Луткова, когда мы, наконец-то, отъезжаем.
— Дочь моя, разве я не отговаривал тебя от этого путешествия? Постарайся припомнить.
— Да, но ты же не сказал, что на нас нападут с пистолетом. Погоди, а был пистолет или мне от страху померещилось?
— Был вроде, — пожимает плечами Олег. — После того, как мы вышли из машины, у меня шурум-бурум в голове.
— У меня тоже, — подтверждает Наталья.
— Так мы только вышли, там сразу милиция нагрянула. Послушайте, спасибо вам большое. Понимаю, что было немного тревожно, но я, всё-таки, заплатил целых двадцать пять рублей, чтобы как-то притушить эту тревогу.
— Но мне ты ещё ничего не платил! — замечает Луткова.
— Как это? — удивляюсь я. — Я же исполнил одно из твоих заветных желаний, разрешил поехать с нами на секретное задание.
— Так ты знал, что так будет? — кричит Луткова.
— Не знал, но не исключал.
— А теперь нас будут в милицию дёргать, — качает головой Олег. — А за четвертной это уже много.
В итоге я отдаю ему ещё десятку сверху. Просто грабёж!
Линейка проходит на площади перед школой. Солнце ещё пригревает, днём будет жарко, но листья уже начинают подёргиваться золотом, а в воздухе различаются осенние нотки. Нет-нет, да и повеет прохладой и запахнет арбузной свежестью и палой листвой. Уж небо осенью дышало, короче…
Мы стоим с гладиолусами и астрами. Сезонные букеты сегодня превратят наших училок в рок-звёзд, тонущих в зрительской любви. В качестве индульгенции ещё не совершённым залётам цветы непригодны, но заявиться на линейку вообще без букета — уже залёт.
После оптимистичного многословия директрисы Цепень проносит на плече маленькую белокурую первоклашку, настоящую куколку. Та счастливо улыбается и трезвонит в колокольчик, кажущийся в её руке увесистым колоколом.
Ура, товарищи! Все на баррикады! Вперёд, на винные склады! Ученики, сметая всё на своём пути, бегут вверх по ступеням и штурмуют двери школы, как матросы в хронике прошлых времён штурмовали врата Зимнего.
Ну, что же… поучимся… Ученье, как говорят, свет. Кое-что я помню, а новые, не измученные естественным увяданием и вредными привычками накопители информации, а если быть более точным, мои мозги, надеюсь, покажут себя с лучшей стороны в борьбе за крепкие и глубокие знания.
— Костров! — окликают меня. — Артём!
Я оборачиваюсь. Вот они, красотки! Шутливо жмурюсь и прикрываю глаза рукой, чтобы не ослепнуть от их сияния. Им нравится, они довольно смеются. Вика и Наташка.
— Привет, девчонки. Наташ, у тебя вроде днюха сегодня? Я не ошибся?
Она знает, что я знаю, поэтому не сердится на мою «забывчивость».
— Надо в паспорт заглянуть, уточнить, — усмехается она.
— Я тебя поздравляю, — говорю я.
— Ты не забыл, что сегодня у нас агитбригада?
— Какая агитбригада? — удивляется Вика.
— Да, это шутка. Собираемся у меня дома.
Вика сегодня такая славная. В платьице и белом фартучке она кажется обманчиво послушной и покладистой. Точно уж не высокомерной и привередливо перебирающей поклонников.
— Помню, конечно, — киваю я. — Разве такое забудешь?
Пока мы болтаем, площадь пустеет и мы без толкотни и спешки идём к школе.
— Артём! — снова окликает меня женский голос.
Я оборачиваюсь и вижу… Надю, учащуюся третьего курса медучилища. Ёлки, вот так встреча…
— Идите, я догоню, — озабоченно бросаю
