17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера - Альберт Беренцев
Пару дней? Через пару дней Рейх будет уже не узнать. Я это понимал, и Мюллер тоже. Судя по всему, подонок теперь хотел командовать одновременно и главным управлением имперской безопасности, и гестапо, которое этому управлению формально и подчинялось.
Однако я согласился:
— Конечно, группенфюрер.
Мюллер сел. А я, наоборот, встал со стула и заходил по помещению. И прямо на ходу начал говорить, тщательно подбирая слова:
— Позвольте я обрисую вам сложившуюся ситуацию, мои верные друзья и соратники. В целом мир со Сталиным, Рузвельтом, Черчиллем уже практически подписан. Меня отстранили от переговоров с нашими противниками, все переговоры ведут Ольбрихт, Бек, Гёрделер — военная хунта, захватившая власть. Я убил Гитлера, но они воспользовались плодами этого убийства. Но мир, повторюсь, уже согласован, по моей информации его подпишут завтра. После перемирия хунта намеревается полностью разгромить наше доблестное ᛋᛋ, наша организация будет ликвидирована, вы все, и я тоже, окажемся вне закона, преступниками.
Вермахт развязал эту войну, Вермахт насиловал и убивал на захваченных территориях, Вермахт, наконец, эту войну проиграл. Все преступления — на Вермахте. Но свалят их на нас. Это требование антигерманской коалиции, под дудку которой теперь пляшет предатель Ольбрихт. Мы все будем убиты, повторяю. Решение хунтой уже принято.
Вы все наверняка уже слышали о моем визите в концентрационный лагерь Равенсбрюк, о том, что я сделал, когда был там. И вы наверняка решили, что ваш любимый шеф Генрих Гиммлер сошел с ума. Однако это не так. Я не сошел с ума, уверяю вас, я просто действую на опережение. Наша задача сейчас — создать в Рейхе максимальный хаос. Хаос — залог нашего выживания. Мы должны создать внутри Германии такие проблемы для хунты, что она откажется подписывать мир с антигерманской коалицией, что она просто не сможет этого сделать.
И вторая задача: показать нашим внешним противникам, что именно ᛋᛋ — оплот гуманизма и человеколюбия, что именно с нами, со мной надо вести переговоры, а не с Ольбрихтом. Вот зачем я разгромил Равенсбрюк, зачем я освободил всех заключенных и приказал оказать им помощь, вот зачем я распорядился выдать оружие русским военнопленным.
Мы должны посеять хаос и сделать чистым наш образ в глазах Сталина и Черчилля. Ликвидация Равенсбрюка решает обе эти задачи. Но этого мало. Нужно ликвидировать ВСЕ концлагеря на территории Рейха, в том числе на оккупированной территории, нужно освободить ВСЕХ узников, и сделать это максимально гуманно, чтобы сберечь их жизни, а не так, как мы обычно делаем.
И нужно сделать это быстро, за два, максимум, три дня. И когда в Германии воцарится хаос, когда лидеры СССР, Англии, Америки обратят внимание на нашу деятельность — тогда и только тогда мы атакуем хунту, и мы её победим. И заключим свой мир. От нашего имени, на наших условиях.
И построим новую орденскую Германию, где черный орден ᛋᛋ будет править, как наши предки-тевтонцы когда-то правили Прибалтикой. Или так, или мы все мертвы, друзья. Решайтесь.
Я закончил речь, оглядел присутствующих. Вот теперь нацисты наконец заволновались, каждый думал тяжкую думу.
Первым среагировал все тот же Мюллер:
— Я подтверждаю информацию рейхсфюрера. Ольбрихт и Бек на самом деле близки к заключению перемирия с большевиками и англо-американцами. Все документы уже готовы, они будут подписаны со дня на день. И ликвидация ᛋᛋ тоже запланирована. Если мы будем бездействовать, то нас всех достанут прямо из кроватей и перережут, как в свое время ᛋᛋ перерезало штурмовиков Рёма.
Снова ложь. Мюллер повторил мою ложь, слово в слово и с самым авторитетным видом. Зачем? Но сейчас неважно. Важно, что эта ложь работает. И не имеет значения, что никакого мира с Ольбрихтом никто не подписывал, да и никакой ночи длинных ножей хунта против ᛋᛋ не планирует.
Теперь поднялся начальник главного административно-хозяйственного управления Освальд Поль, за концлагеря формально отвечал именно он:
— Рейхсфюрер, простите. У меня не вызывает никаких сомнений политическая целесообразность вашего плана. Но практически перенести опыт Равенсбрюка на всю территорию Рейха и оккупированных нами территорий — невозможно. На это нет ресурсов. Наша экономика будет парализована, нам нечем будет кормить освобожденных заключенных, нечем будет подавлять их восстания, которые будут обязательно…
— Но я же сказал, — перебил я, — Восстания подавлять не нужно. Сейчас хаос — наше спасение. А пищу, медикаменты и все необходимое для бывших заключенных концлагерей вы раздобудете, я уверен в вас, дружище Поль.
Поль кашлянул:
— Еще раз простите, рейхсфюрер, но пищу мы можем взять только с оккупированных восточных территорий, а вы упомянули, что в виду скорого мира со Сталиным нам надо гуманизировать нашу политику в отношении русских… Кроме того, сама идея раздавать оружие бывшим заключенным…
— Еду и медикаменты отберите у Вермахта, — бросил я, — Арестуйте все их ресурсы, какие потребуются. Мы ᛋᛋ или не ᛋᛋ? Мы вернем военщину в стойло или сами пойдем под нож, как бараны? Нет, друзья, я все сказал. Я жду набросок плана по ликвидации всех концлагерей на всех территориях нашего Рейха через час. И каждый из вас должен принять участие, в своей зоне ответственности. Сейчас нужно действовать стремительно. Всё, совещание окончено.
Эсэсовцы не стали спорить, эсэсовцы разошлись. Кто-то теперь уже не мог скрыть искреннего шока, но большинство фюреров все еще пребывали в глубокой задумчивости. Один только Мюллер задержался, чтобы пожать мне руку:
— Я впечатлен вашем мужеством, рейхсфюрер! В очередной раз.
— Могу сказать то же и про вас, мой друг Мюллер.
Когда в помещении со мной остались только Айзек, Гротманн и Аденауэр, я прождал пять минут, в полном молчании, а потом подошел к телефону и набрал кабинет главкома Бека.
— Главнокомандующий на совещании, — доложил мне в трубке адъютант Бека, судя по голосу — близкий к панике.
Значит, началось. За эти пять минут кто-то из присутствовавших на моем собственном совещании уже успел настучать хунте о моих планах. Наверняка именно Мюллер это и проделал. Кто больше всех зигует — тот обычно и предатель.
— Рейхсфюрер Гиммлер желает говорить с главнокомандующим немедленно, — потребовал я, — Сверхсрочная информация. Иначе я бы и звонить не стал.
— Я посмотрю, что можно сделать…
Людвиг Бек подошел к телефону через минуту. И слава Богу. Я больше всего боялся, что адъютант просто передаст трубку Ольбрихту или
