К морю марш вперед! - Александр Петрович Харников
А в припортовый район – туда, где собирались как матросы, так и – в отдельных кабаках – офицеры и судостроители, – путь мне был отныне заказан. Конечно, в своих отчетах я буду это мотивировать не так – мол, пришлось открыться во время пиратского рейда английских кораблей у Азор, после чего мне стало небезопасно появляться в местах, куда ходят моряки.
Так что моя миссия – по крайней мере в работе на англичан – была в этом городе практически невыполнимой. Оставалось лишь одно – навестить местного английского агента, Эндрю Адамса, который, по счастливому совпадению, был чаеторговцем.
14 (26) июля 1801 года.
Санкт-Петербург, Михайловский замок.
Василий Васильевич Патрикеев,
журналист, историк и по совместительству канцлер Мальтийского ордена
Чем только мне ни приходится заниматься! Высокой политикой, дворцовыми дрязгами, делами финансовыми и военными. А вот сегодня мне довелось решать лично-семейные заморочки. И связаны они были со «сладкой парочкой» – Германом Совиных и его невестой-полькой.
Они наконец порешили сочетаться законным браком, тем более что отношения у них давно не платонические. Герман шепнул мне, что совместными усилиями они заделали киндера, который должен родиться у них месяцев через семь-восемь. Тут хочешь не хочешь, а с женитьбой надо поспешить.
Чтобы все было как положено в таких случаях, Барбара отправила письмо своему отцу, где достаточно подробно изложила все, что произошло с ней в Петербурге, и порадовала его известием о том, что он скоро станет дедушкой. Конечно, ни она, ни Герман не рассчитывали на то, что пан Каминский придет в восторг от того, что ему сообщила дочь. Но поставить отца в известность Барбара все же посчитала нужным.
А сегодня утром в Петербург примчался Казимир Каминский собственной персоной. Сказать, что он был зол – это значит ничего не сказать. Он просто извергал пламя, как разъяренный дракон. Пан Казимир хотел как можно быстрее найти свою дочь, чтобы лично ее прикончить. Чего, естественно, мы ему позволить не могли. Задержанный часовым у входа в Кордегардию, он ругался на двух языках, призывая все кары небесные на головы «пшеклентых москалей», которые покусились на честь его кровиночки. О том, что она могла полюбить кого-нибудь из них, ему просто не приходило в голову.
Когда мне доложили о будущем родственнике Сыча, я пораскинул мозгами и попросил часового проводить пана Каминского в мой кабинет. Все же Гера был одним из наших, да и Барби мне понравилась. Главное же – я хотел, чтобы они были счастливы.
Пан Казимир в моем присутствии сбавил обороты и уже не изрыгал в адрес русских проклятия. Он лишь бросал на меня полные злобы взгляды и воинственно подкручивал усы. Я предложил ему присесть и поинтересовался, что он предпочитает – чай или кофе.
Отец Барби – кстати, дочка была весьма похожа на него – лишь фыркнул и на довольно приличном русском языке поинтересовался, когда он сможет увидеть свое чадо. Я же, в свою очередь, попросил его успокоиться и переговорить для начала со мной, добавив, что в моем лице он имеет дело с родственником будущего мужа Барбары.
Поляк после этих слов попробовал продолжить разговор со мной на повышенных тонах, но я намекнул ему, что могу просто выставить его за дверь, после чего он отправится домой, так и не повстречавшись с дочерью. К тому же воспитанному пану не следовало бы забывать, что он разговаривает с человеком старше его по возрасту и по положению. Последний аргумент, похоже, подействовал, и пан Казимир замолчал, ожидая, о чем дальше пойдет речь.
– Пан Каминский, я не вижу причин для вашего гнева. Вы, наоборот, должны радоваться – ваша дочь выходит замуж за порядочного и умного человека, который любит ее.
– Да, но он москаль, то есть из числа тех, кто отобрал у нас, поляков, родину и свободу! – воскликнул мой собеседник.
– Начнем с того, что Герман лично не участвовал в разделе Польши. Ни его, ни меня в это время в России не было. К тому же император Павел вернул Костюшко и родину и свободу. А пан Тадеуш дал честное слово больше не поднимать оружие против русских.
Пан Каминский задумался. Потом он хмуро посмотрел на меня и произнес:
– Это так. Но я верю, что Польша когда-нибудь станет единой и свободной!
– Может быть, может быть… Только, чтобы Польша стала единой, потребуется согласие Вены и Берлина. Ведь и они при разделе получили часть земель Речи Посполитой. Как вы считаете, они согласятся вернуть полученные при разделе земли?
Мой собеседник пожал плечами и задумчиво почесал небритый подбородок. Похоже, что он так спешил побыстрее попасть в Петербург, что не успел даже побриться. А я, дабы прекратить разговор, который меньше всего касался его семейных проблем, спросил:
– Пан Казимир, ваша дочь, став супругой капитана Совиных, получит богатое приданое от нашего императора. Он относится благосклонно и к ее будущему мужу, и к ней. При этом император Павел не требует, чтобы Барбара сменила веру. Она останется католичкой, и ей не будет запрещено посещать костел.
– Быть того не может! – воскликнул пан Каминский. – Мне говорили, что русские заставляют поляков отрекаться от веры своих отцов.
– Вам говорили неправду. Многие представители знатных польских родов служат русским царям, оставаясь католиками. В центре Петербурга на Невском проспекте стоит большой собор Святой Екатерины Александрийской, куда вы можете сегодня зайти и помолиться за здравие своей дочери и попросить Господа нашего Иисуса Христа дать ей и ее мужу счастья в супружеской жизни. В этом соборе, кстати, похоронен с отданием ему всех королевский почестей последний король Речи Посполитой Станислав Август Понятовский.
– Я обязательно схожу в этот собор, – кивнул пан Казимир. – Но перед этим я все же хотел бы увидеть свою дочь.
– Надеюсь, что вы не будете отговаривать ее от брака с капитаном Совиных? – спросил я. – Учтите, что он не просто капитан, а капитан гвардии. Не удивлюсь, если этот достойный молодой человек скоро станет генералом.
Пан Каминский удивленно покачал головой. А я, чтобы окончательно добить кичливого ляха, добавил:
– Кстати, ее руки у вас может попросить сам император Павел. Надеюсь, ему вы не откажете?
Поляк недоверчиво посмотрел на меня.
– Сам император? Быть того не может!
