Игорь Забелин - Записки хроноскописта
— Понимаю, — ответил я. — Но не замечаешь ли ты, что изменил собственной манере: пустился в рассуждения до того, как привел в действие хроноскоп?
На склоне, ниже нас, зеленело небольшое, прильнувшее к ручью картофельное поле, которое обрабатывал пожилой в темной одежде рушанец. Он ходил за волами, морды которых надежно прикрывали от соблазна полакомиться ботвой надвинутые почти на самые глаза корзины, и, орудуя закругленной доской, окучивал картофель. С гор к старику спустилась женщина с узкой плоскодонной сплетенной из лозняка корзиной за спиной. Теперь они сидели на берегу ручья и размачивали в нем, прежде чем откусить, плоские и жесткие, похожие на лаваш, лепешки нонитаури, — ужинали.
— Видишь, и сейчас эта лепешка достается здесь труднее, чем на равнинах, сказал Березкин и тоном приказа добавил: — поднимайся. Я тоже устал, но мне хочется хоть немного поработать сегодня. Ты прав — пора переходить к хроноскопии.
Сотрудники Рубакина оказались людьми сдержанными. Я даже заподозрил, что они не очень-то заинтересованы в хроноскопии останков, и лишь Рубакина по-настоящему волновали предстоящие расследования.
— Я как раз не эмпирик, — чуть виноватым тоном, подразумевая Триву, сказал он нам. — Я больше философ, и так мне хочется во всем разобраться…
Против обыкновения, Березкин остался у экрана хроноскопа, а меня отправил с «электронным глазом» в пещеру…
— Начнешь с челюстей Калеки, — напутствовал он меня. — Точнее — с зубов. Особых открытий тут не предвидится, но будем последовательны.
За долгую нашу практику я привык первым получать информацию от хроноскопа, наблюдая за событиями на экране, и в какой-то степени дирижировать ходом расследования, хотя последнее, пожалуй, сказано слишком сильно. Теперь же я наводил «электронный глаз» на череп неандертальца, вернее, на нижнюю часть лица, и знал, что импульсы идут к хроноскопу, и что они уже переработаны им и спроецированы на экран, но я ничего не видел, ничего не знал, и меня это злило, — было такое ощущение, что за спиной моей кто-то вершит нечто интересное, а я, как во сне, не могу обернуться. Бог весть, испытывал ли раньше нечто подобное Березкин, но, словно угадав мои мучения, он вошел в пещеру и сказал, что я могу просмотреть кадры.
— Пока ничего существенного, — добавил он. — И без хроноскопа можно было догадаться, что однорукому приходилось таскать в зубах тяжести.
Да, неясное расплывчатое изображение на экране свидетельствовало лишь об одном: зубы в какой-то степени заменяли Калеке потерянную руку.
— Вы недооцениваете результаты хроноскопии, — сказал нам Рубакин. — Ведь хроноскоп подтвердил вывод Тривы, что человек долго жил с одной рукой.
— Подтвердил — это хорошо, но хроноскоп создан для первооткрытий, а не для подтверждений, — возразил ему Березкин и безжалостно отправил меня снова в пещеру. — Попытайся установить, как погибли люди, — сказал он мне.
Я работал добросовестно, старался, как умел, но неуютность или даже злость не гасли во мне, и я твердо решил, что в будущем заставлю Березкина чтить сложившиеся традиции, не заставлять меня делать несвойственную моему характеру работу, — и потому, наверное, что я злился, время тянулось удивительно медленно.
В конце концов я погасил «электронный глаз» и вышел из пещеры.
Березкин уже выключил хроноскоп и сосредоточенно курил перед потухшим экраном, забыв обо мне.
— Ну да, удары тяжелыми предметами по голове, — сказал Березкин. — Одному достался один удар, другому — несколько. Вот и вся разница. Нечего даже смотреть.
Я понял Березкина, извинил его за не слишком вежливое поведение, и поверил, что не стоит смотреть малоинтересные кадры. Читатели могли заметить, что я описываю события без пересчета, так сказать, на конечный результат, и потому стараюсь не забегать вперед. И все-таки мне хочется сейчас отметить, что малоинтересные кадры уже на следующий день очень пригодились нам; но в тот поздний вечер ни мы с Березкиным, ни кто-либо другой все равно не сумели бы их правильно интерпретировать.
…Ночью мне не пришло в голову ни одной «правильной», по выражению Тривы, мысли, да и Березкину, как будто, тоже. Посовещавшись утром, мы решили расспросить археологов о всех находках, сделанных в пещере.
— Иногда для хроноскопии важен общий фон, — сказал Березкин. — Детали… они же не сами по себе существуют.
Рубакин согласился немедленно проконсультировать нас, но я все же предпочел сначала взглянуть на кадры убийства.
— Зачем они тебе вдруг понадобились? — недовольно спросил Березкин.
Кадры действительно мало что объясняли: на округлые предметы символические головы — опускались продолговатые предметы — символические каменные топоры, и все. Я обратил внимание только на одну не замеченную вчера подробность: хроноскоп подчеркивал, что удары были несильными.
— Прикончили же обоих, — мягко возразил мне Рубакин, и Березкин, соглашаясь с ним, кивнул.
Я промолчал, и Рубакин приступил к рассказу.
По его словам, культурный слой в сучанской пещере оказался маломощным похоже даже, что пещера лишь один раз за все время служила жилищем первобытному человеку. Археологи нашли в пещере все, что обычно находят на палеолитических стоянках: кости убитых животных, золу и уголь, несколько нуклеусов и многочисленные отщепы — свидетельства изготовления каменных орудий, скребло.
— Для нас, палеолитчиков, все привычно, — сказал Рубакин. — И в то же время есть в культурном слое сучанской пещеры нечто особенное. Я бы определил это особенное словом «интенсивность». Понимаете, слой рассказывает об удачливости охотников, о постоянно богатой добыче, о сытной жизни, наконец, по тем временам людям жилось тут совсем неплохо, и потому таким насыщенным всякими останками получился культурный слой.
— Ты забыл об останках детей, — сказал Трива. — Точность — так уж точность.
— Да, в верхнем горизонте культурного слоя, скорее даже на его поверхности, наш маг обнаружил кости, безусловно принадлежавшие малолетним детям. Сохранились они плохо — детские кости вообще чрезвычайно редко хорошо сохраняются, — но маг уверяет, что одновременно погибло четверо ребят, едва вышедших из грудного возраста.
— Гибель детей, гибель Альтруиста и Калеки, бегство из пещеры — это все синхронно? — спросил Березкин.
— Синхронно, по всей видимости. Или почти синхронно. Интервалы в несколько месяцев выделять мы не умеем.
— Знаю, что не умеете, — сказал Березкин. — Тут и хроноскоп не поможет, А кроме скребла, вы нашли хоть какие-нибудь готовые каменные орудия?
— Всего-навсего один топор. Люди того времени, конечно, не разбрасывались такого рода предметами — слишком трудно они доставались.
— Где лежал топор?
— Рядом с Альтруистом… Березкин тихо застонал.
— Как же вы не сообразили все оставить на месте?!
— Н-да, — смущенно протянул Рубакин, — но сперва мы и не думали о хроноскопии. Потом уж вспомнили о вас.
Археологи, видимо, почувствовав свою вину, немедленно притащили нам топор — продолговатый обрубок кремня, — хранившийся у них отдельно от прочих находок. Но, честно говоря, мы с Березкиным не знали, что с ним делать теперь.
— Вы помните, где он лежал?
— Принесите фотографии, — вместо ответа распорядился Рубакин, и один из коллекторов тотчас скрылся в палатке.
Топор лежал у головы Альтруиста, мертвая кисть неандертальца так и не выпустила топорища.
— Бился до конца, — сказал кто-то из молодых помощников Рубакина, повторяя версию своего начальника.
— Это мы уже слышали, — Березкин посмотрел на топор и неожиданно подмигнул мне. — Слушай, а почему бы нам не пошутить? Вот я сейчас возьму и докажу, что Калека убит топором Альтруиста. Пусть-ка хроноскоп посмеет закапризничать и не подчиниться моей воле!
— Пошути, — улыбнулся я, но Рубакин с откровенным недоумением пожал плечами:
— Вы же так дорожите временем! — укоризненно сказал он.
Но мы все равно уже зашли в тупик.
Березкин сформулировал задание хроноскопу, и на этот раз сам отправился в пещеру.
Все вели себя у хроноскопа по-разному. Я пытался шутить. Рубакин терпеливо ждал, пока пройдет наша блажь, а Трива отнесся к идее Березкина заинтересованно.
Я перестал шутить, когда на экране возникла символическая (Березкин не стремился к точности изображения) фигура Калеки, и на голову его опустился топор.
Тот самый топор, который до последнего вздоха сжимал в руке Альтруист.
Березкин почти тотчас выбрался из пещеры, насвистывая незнакомый мне легкомысленный мотивчик, и перестал свистеть, лишь заметив недоуменные выражения наших лиц.
— Этого не может быть, — зло сказал ему Рубакин. — Этого не может быть, и все тут. Да, да! Если хроноскоп подчиняется вашей воле, то представляю себе, сколько вы уже привнесли в науку абракадабры!
