Роман Буревой - Северная Пальмира

–  А если бы басня была про медведя, было бы смешнее, – сказал Постум.

Он уже почти успокоился. Да, у него странная жизнь. Но любая замечательная жизнь всегда такая – Местрий Плутарх читал жизнеописания, составленные его знаменитым предком из Херонеи. К примеру, Гай Гракх. Отец Гая умер, когда мальчику не было и года. Его с братом воспитала мать, умная и энергичная дочь Сципиона Африканского. А Постум по ночам беседовал с мамой – почти каждую ночь. И потом, у него есть Гет. А теперь ещё и гений.

Постум был уверен, что его жизнь будет замечательной.

Только бы Крул сдох поскорей. Тогда бы жизнь стала почти сносной.

ГЛАВА XVI

Игры в Риме

(продолжение)

«Новый библион Макрина под названием „Я без тоги“, описывающий нашего Вождя, пользуется необыкновенной популярностью».

I

Утром приходила Валерия, и Постум долго выслушивал её нудные поучения. Бывшая весталка старательно играла, имитируя заботу и нежность. Плохо играла – актриса из неё была никудышная. К маленькому мальчику, сидящему в курульном кресле, она не испытывала никаких чувств. Она сама же и страдала от своего равнодушия. Постум видел это слишком ясно. Но у него хватило терпения выслушать заунывные поучения старой тётки, мысленно пообещав ускользнуть от следующей встречи.

И тут ему в голову пришла восхитительная мысль:

– Тётушка, а почему бы тебе не поехать в Альбион? Ты встретишься с Марком Габинием…

– Он женат! – воскликнула Валерия.

– Ну и что? Он может развестись. Я дам тебе приданое – ведь я теперь богат. Хочешь миллион сестерциев?

– Постум! Что ты говоришь такое!

– Соглашайся, Валерия. Поскорее. Пока Бенит не узнал и не подстроил какую-нибудь гадость. Ты родишь мне братика и вернёшься. Идёт?

Она механически кивнула. План был безумным и неосуществимым, но восхитительным. О нем можно было немного помечтать. Голова её кружилась, когда она вышла из дворца. Увидеть Марка, обнять его, сказать: «Прости…»

Она торопливо шла по улице, закутавшись в паллу так, чтобы нельзя было разглядеть её лица. В следующий миг ей уже мнилось, что она идёт по улицам Лондиния. Оглядывается по сторонам, отыскивая нужный дом.

Потом остановилась. Тряхнула головой. Глупо. Она ведь не девочка. Ребёнок пообещал ей миллион, посулил счастье. А она поверила, как будто ей пятнадцать лет.

И потом… разве она может бросить Постума? Она должна быть с ним. Должна.

II

Вечером Постум повесил портрет Крула на стену. Примеривался долго. Плюнул. Плевок угодил в лоб. Ещё один плевок. Этот не долетел, шлёпнулся на пол. Постум плевал, наверное, минуты три. Потом слюна иссякла. Император сидел на кровати и смотрел в потолок. Что бы ещё придумать? Как досадить Крулу? Подсыпать рвотного в вино? Это он уже делал. Слабительное в ветчину? Тоже было. Эти средства слабого действия. Нужно что-то сильное. Но вот что?

Эй, золотая Фортуна, подсказала бы. Почему ты не помогаешь тем, кто честен, и голубишь всякую мразь вроде этого Крула или его внучонка Бенита? А вот и сам Бенит. Самодовольный голос рокочет в соседней комнате. Явился, будто Постум его звал. Мальчишка едва успел сорвать заплёванный портрет Крула и припрятать, прежде чем Бенит вступил в спальню.

– Нам надо поговорить, Август. – Голос Бенита подозрительно мягкий, заискивающий, значит, задумал какую-то гадость.

– Говори, – милостиво разрешил император.

Постум принял наигранно равнодушный вид. Ага, наконец-то! Вспомнил про письмо. Вернее, не забывал. Ждал подходящего момента.

– Я – диктатор и фактический правитель Рима. – Мог бы и не напоминать. Это Постум помнит каждую минуту. – Но тот, кто правит Римом, должен знать имя его гения.

– Всех гениев сослали на Землю, – напомнил Постум. – Пойди спроси.

– Не всех, мой друг. Этого не сослали. Уж поверь – несколько сотен гениев находится у меня в услужении, и мне известны почти все их маленькие тайны.

– Почему же ты не знаешь тогда имя гения Рима?

– Я же сказал – почти все. Никто из них не знает этого имени. – Постум разглядывал золотую Фортуну, стоящую у изголовья императорской кровати, и делал вид, что размышляет. – Ты должен сказать его мне.

– А что ты будешь делать, когда перестанешь быть диктатором? – насмешливо спросил Постум. – Неужели?.. – Император провёл ребром ладони по горлу. – Неправитель, знающий имя гения Рима, должен умереть.

– Это так не скоро, мой мальчик.

«Мой мальчик», – передразнил мысленно Постум. Но пусть Постума сожрёт Орк, если он поверит, что Бенит перережет себе горло ради блага Рима.

– Ты можешь просить что угодно взамен, – голос Бенита сделался вкрадчив.

– Ты торгуешься со мной? С императором Рима? – Постум надменно глянул на Бенита.

– Ну не то чтобы… – Бенит шутливо изобразил покорность.

– Ты можешь меня только задобрить. Без всяких условий.

– Мороженое? Конфеты?

– Как ты дёшево ценишь своего Августа, диктатор Бенит, – перебил мальчик. – Моя матушка перевела на моё имя все своё состояние.

– С чего ты взял?

– Мне сказали в банке, – соврал Постум. – Так вот, я хочу, чтобы вся прибыль поступала на мой счёт в Первом национальном банке. Мой личный счёт. Неподотчетный.

– Что? Но ведь это огромные деньги!

– Я – император.

– Ты потратишь их на ерунду.

– Хорошо. Половину неподконтрольно. А вторая половина с твоего разрешения. – Он фактически покупал Бенита. Но другого выхода не было.

– Двадцать процентов.

– Половина. И я буду проверять поступления доходов. Учти, у меня хорошие оценки по математике.

– О, разумеется, Август! – Бенит склонил голову.

– А теперь второе. С литературой у меня неважно. Мне нужен консультант. Я уже выбрал. Поэт Кумий – вот подходящий кандидат.

– Но он вольнодумец.

– Бенит, – с укором покачал головой император. – Неужели ты думаешь, что меня могут совратить чьи-то речи после того, как я слышал твои? Но латинскую литературу этот проходимец знает. Так что завтра жду его во дворце.

– Не много ли ты просишь?

– Ты все исполнишь по велению своего сердца.

Бенит улыбнулся. Да, имя гения Рима задёшево не купить. Тот, кто знает имя гения, повелевает Римом.

– Август, разумеется, все твои пожелания будут исполнены в точности. Итак… – Бенит замолчал, ожидая. Даже голову приблизил, ухо ладонью оттопырил…

– Пердун, – сказал Постум.

– Кого это ты называешь пердуном? – нахмурился Бенит и оглянулся – уж не Крул ли решил подслушать их разговор…

– Так зовут гения Рима.

– Не кощунствуй.

– Это не кощунство. Так мне сказали.

– Кто?

– Руфин.

– Да этот старикашка спятил, видимо…

– Так он мне сказал, – упорствовал Постум. – Мама принесла меня в больницу, и Август, умирая, шепнул мне имя гения на ухо.

– И ты думаешь, что после этого…

– Всего лишь добрые намерения. Без всяких условий. Ты обещал. Неужели теперь ты нарушишь своё слово?

– А ты жулик! – почти с восхищением воскликнул Бенит.

– У меня хороший учитель… – Постум не выдержал и рассмеялся. И Бенит расхохотался в ответ.

– Ладно, парень, ты получишь и деньги, и Кумия. Я щедрый. Сказать по правде, Кумий этот – изрядный трус. Я предложил ему написать обо мне библион. Так он так испугался, что в штаны чуть не наделал.

– Испугался чего? – спросил как бы между прочим император.

– Испугался, что не справится с задачей.

– А Макрин не испугался?

– Макрин – он цепкий. Он не боится.

– Таких людей надо ценить, – задумчиво произнёс Постум. Неясно было, о ком он говорит, о Кумии или Макрине. Бенит подумал, что о Макрине.

– Это точно! Из тебя получится настоящий император.

– А ты сомневался?

Когда Бенит вышел, Гет выскользнул из отверстия вентиляции, где сидел по своему обыкновению. Постум подбежал к нему и обнял Гета за шею. Гет хотел напомнить, что проголодался и неплохо бы сейчас отправиться на кухню, но ничего не сказал.

– Ты мой самый лучший друг, – прошептал император. – И ты настоящий гений. Гений дружбы.

В ответ Гет обнял мальчика. Очень осторожно – чтобы не задушить в своих объятиях.

ГЛАВА XVII

Игры в Риме

(продолжение)

«Наш император делает поразительные успехи в математике».

I

На первый урок литературы Постум надел пурпурную тогу. Тем нелепее смотрелся Кумий в светлой тунике с большим масляным пятном на животе. Дурацкое пятно – и откуда оно только взялось? Это была единственная приличная туника Кумия. И вот пожалуйте – пятно. Кумий не помнил даже, когда в последний раз он ел пищу, оставляющую жирные пятна.

Поэт уселся на стул напротив императора и сложил руки на животе так, чтобы ладонями прикрыть мерзкое пятно.