Валерий Большаков - Преторианец
Префект заночевал прямо у себя в кабинете, по-походному, постелив на деревянном диванчике. Закряхтев, он поднял голову и глянул на окно. Синее небо едва светлело. Часика два еще можно поспать…
Аттиан прикрыл глаза. Почему-то в голову лез Децим Юний. С какой злобой смотрел он на Сергия Роксолана! Можно было подумать, что ревновал Децим! Идиот… Преторианский кентурион завидует гладиатору! Вот же ж… Непонятная тревога проникла в сердце. Аттиан беспокойно ворохнулся, попытался успокоиться, но не смог. Сев, он свесил ноги на пол и раздраженно откинул одеяло. Что его гложет? Все же хорошо!
Нащупав сандалии, Аттиан запахнулся в плащ и прошмурыгал к дверям. Трибун Квинт Апроний встал по стойке «смирно».
– Проводи меня, Апроний, – ворчливо сказал префект. – Кто охраняет узников?
– Децим Юний, досточтимый!
– Ясно…
Вот почему у него сердце не на месте!
Спустившись по ступенькам в подвал, трибун отпер железную дверь и шагнул в коридор. Это был тупик, сносно освещенный факелами. Коридор упирался в бронзовую решетку.
– Досточтимый…
– Молчи, Апроний, – сказал Аттиан слабым голосом.
Эргастул был пуст. Решетчатая дверь стояла распахнутой, на полу, в неудобной позе лежал Децим Юний. В откинутой руке он сжимал связку ключей, а в груди торчал его же гладий, выпустивший лужу липкой черной крови.
Глава 12
1Рим, Пинций, сады СаллюстияЧетверо консуляров, голодных и злых, измазанных в грязи и вывалянных в траве, сидели вкруг костерка на полянке и думали думу горькую. Они потеряли все, что имели, стали изгоями, нищими бродягами, дрожащими под сырыми, измаранными тогами. О да, их тоги украшены широкою пурпурною каймой, но что толку числиться в сенаторах, коль ты нищ и убог? И никакого жалованья в шестьсот тысяч сестерциев им тоже не светит.[144] Кто выдаст такую кучу серебра врагам принцепса и народа римского?! И что им остается? Просить подаяния? Вечно прятаться? Или сразу удавиться, чтоб не мучиться долго?!
– Что делать, не представляю даже… – устало сказал Нигрин.
Проспавшийся, но мучимый похмельем Цельс ответил со злостью:
– Что делать, что делать! Раньше надо было об этом думать! Теперь поздно уже!
– Так, по-твоему, я во всем виноват?! – вскинулся Авидий.
– А кто ж еще?! Я?!
– Перестань, Публий! – прикрикнул Пальма. – Не хватало еще переругаться на радость врагам! Думать надо, думать!
– Нечего тут думать! – резко вставил Квиет. – Действовать надо! Продолжать наше дело, идти до конца!
– С кем идти?! – выкрикнул Цельс. – Кто пойдет в бой без платы за страх и кровь?!
– Кто пойдет? – ледяным тоном спросил Квиет. – Можно поднять гладиаторов из Большой и Дакийской школ, из Галльской и Эмилиевой! Пол-легиона гарантирую! Плюс тысяча батавов! Это сила, сиятельные, большая сила!
– А я бы еще и христиан призвал! – оживился Нигрин. – Их главный пастырь продажен, как все жрецы! Мы пообещаем ему поблажки… ну, не знаю… дозволим открыто молиться! Этого хватит… Сикст подвигнет паству на бой, и те пойдут как овцы, не требуя и асса! Эти дурачки верят, что павшие за веру мигом возносятся в рай, и чтут мучеников!
– Мечты, мечты… – криво усмехнулся Цельс и договорил торопливо и зло: – Юпитер Преблагой! О чем вы грезите?! Гладиаторы им мерещатся, батавы, христиане! А на что вы их купите?! Даже христиан твоих, Авидий, пусть они и бессребреники, надо будет хоть чем-то вооружить! А за какие шиши покупать оружие?! Опомнитесь, сиятельные! Никто уж нам не даст и асса!
– Значит, надо деньги взять самим! – решительно заявил Квиет.
– Да ну?! – развеселился Цельс. – Это как? Обчистим публикана? Или выйдем на дорогу, грабить и отнимать потертые квадранты?
– А что такого? – усмехнулся Квиет. – Разве не мы грабили Дакию? Парфию? Аравию? Иудею?
– Что ты сравниваешь! То – война!
– А мы и сейчас на войне! – с силою сказал Квиет. – И этот чванливый Рим отдан нам на поток и разграбление!
– Короче! – перебил мавра Пальма. – Что ты предлагаешь?
– Ограбить храм Сатурна![145] – бухнул Квиет.
– Что-о?! – изумился Авидий. – Да ты бредишь, Лузий! Опасно дразнить Адриана, но гневить богов…
– Успокойся! – сказал Квиет с ухмылкой. – Ты не пойдешь на дело! Мне не страшны ваши боги, я готов вломиться в гости к Сатурну[146] и вскрыть эрарий![147] Публий, ты говорил, что видел Леонтиска на рынке?
– Да, – кивнул Цельс, – Афинянин обещал быть с утра у часовни Нимф – это здесь, рядом, у ручья, – и привести Исомата, Мирзала и Даурона.
– Вот их я и возьму с собой!
Консуляры сидели малость ошарашенные и переглядывались. Идея Квиета – ограбить храм Сатурна – пугала их, бросала в дрожь, но и влекла запретной сладостью. И податливая совесть уже искала оправдания греху: если на правое дело недостает средств, можно стяжать их неправым путем! Победа спишет любые грехи…
2Форум романум, храм СатурнаВеличественный храм, воздвигнутый во славу бога неба, поднимал восемь мраморных колонн на высокой кладке в два с половиной человеческих роста. Храм нависал, будто падая, грозя рухнуть и погрести под собою дерзкого.
Мир-Арзала передернуло.
– Подгоняй карруху поближе, – приказал он Исмату.
Тот с готовность кивнул и стронул лошадей. Проехав мимо бронзовой колонны, от которой разбегались все дороги Рима, Исмат загнал повозку под развесистый дуб. Неслышной тенью явился Леонтиск.
– Все тут? – глухо спросил он.
– Да все вроде… – пожал плечами Мир-Арзал. Радамиста он презирал, а вот Леонтиск, поставленный над ними после гибели младшего питиахши, поневоле внушал уважение. Афинянин был воином, настоящим бойцом, суровым, мужественным, он не боялся ни черта, ни бога (о том, что Леонтиск побаивался своей жены, Джуманиязов даже не догадывался…). Что им, выходцам из двадцатого века, какой-то там Сатурн? А для Леонтиска бог существовал в натуре…
– Выходим, – скомандовал из темноты Квиет. – Действуем четко по плану, иначе никому не поздоровится!
Мир-Арзал с Давроном, Леонтиск и Квиет двинулись к храму. Исмат остался при конях, чему был безмерно рад.
Взойдя по ступенькам высокой лестницы, Квиет канул в глухую тьму между колонн и громко постучал в бронзовые двери храма. Гул прокатился по целле, призывая жреца, погруженного в ночные бдения.
Настороженный голос из-за дверей спросил:
– Кто тревожит покой божественного места?
– Ох, – стал кривляться Квиет, – я чужестранец, только из Африки, но очень впечатлен храмом сим!
– Приходи утром, чужестранец! – потеплел голос жреца. – Чуть свет откроются врата!
– Да? – огорчился Квиет. – М-м-м… Тут такое дело… Я хотел бы принести в дар храму крупную сумму, только неведомо мне, успею ли… Утром из Остии отходит мой корабль…
– Ну-у… – вывернулись за дверями. – Мы войдем в твое положение!
Лязгнул засов, и тяжелый створ повернулся на петлях, открывая смутно освещенный факелами пронаос, «прихожую» святилища. Худой и высокий старик в тоге возник на пороге храма.
– И как велик твой дар, чужеземец? – поинтересовался он.
Даврон, скользнув жрецу за спину, стукнул его по темечку холщовой «колбаской», набитой песком. Жрец беззвучно сполз по двери на пол.
– Заносим! – буркнул Леонтиск, хватая старика за руки. Мир-Арзал подхватил ноги, оплетенные ремешками сандалий, и помог занести тело.
– Худой, – пропыхтел Афинянин, – а тяжелый!
– Полиспаст у кого? – отрывисто спросил Квиет.
– У меня! – прокряхтел Даврон, волоча тяжелый, позвякивавший мешок.
– Пошли!
Брать казну-эрарий решили из храма. Был еще один вход, с площади между Капитолийским взвозом и Яремной улицей, где располагались квесторы, заведовавшие эрарием, но туда решили не соваться.
Мир-Арзал рассмотрел темную статую Сатурна. Божество восседало, скупо освещенное светом факелов и луны. Внезапно на черном лике Сатурна сверкнули глаза, сработанные из хрусталя, и Джуманиязова пробрало холодком. Скорей бы совершить это «преступление века»!
– Вот! – глухо сказал Квиет, указывая на сводчатую дверь, обитую бронзовыми листами с выпуклым рисунком. – Цепляем!
Мир-Арзал с Давроном живо зацепили цепи, обнеся их вокруг колонны, а Леонтиск принялся работать рычагом лебедки-полиспаста. Затрещал храповик, натянулись цепи. Застонал гнущийся металл.
– Как бы не лопнула… – пробормотал Даврон.
Цепь выдержала. Лопнул литой навес. Заскрежетав, дверь выгнулась. Оглушительно треснул косяк. Провизжав, дверь сложилась пополам, бронзовые костыли полезли из каменной кладки.
– Хватит! – решил Квиет. – И так пролезем! За мной!
Мир-Арзал пропустил худого Квиета вперед и протиснулся на ступеньки, ведущие в подвалы. Там, под низкими сводчатыми потолками, в строжайшем порядке были разложены крепкие сундуки, набитые кожаными мешочками, туго обвязанными и опечатанными. Квиет сунул факел в держак на стене и показал на мешочки:
