Начальник милиции. Книга 5 - Рафаэль Дамиров
— И про Сафрона ты знаешь? — в его глазах промелькнуло удивление, и даже некоторое уважение, но оно быстро испарилось.
— Знаю…
— Если так… То получается, ты с ними в команде работал? Ты не просто мильтон.
— С кем это с ними? — валял я дурака.
— Ты сам знаешь, — устало вздохнул Святоша. — С теми, кто охотится на таких, как я… Я думал ты кинолог, мент, а ты….
— Я и есть мент, вижу ты очень устал за много лет, что скрывался. Устал прятаться. Так? Поэтому ты заказал представление Сафрону? Хорошо придумал — подставить Жорича, выдать его за себя, и избавиться от вечного преследования со стороны КГБ.
— Жорич — удобный кандидат. — Кивнул с кривой улыбкой Святоша. — Ты его убрал и все должны были прекратить поиски палача. Почему ты продолжил?
— Стигматы, — проговорил я.
— Что?
— Появилась информация, что у Святоши были шрамы от гвоздей на обеих кистях. А у Жорича их не было. У тебя все руки в шрамах, ты просто скрыл стигматы ожогами. Это был первый признак. Косвенный, но все же.
— Черт возьми… — скрипнул зубами Святоша. — Неужели я прокололся на такой ерунде?
— Не только, — я вытащил из кармана фотокарточку, которую отпечатал с фотопленки Зины эксперт Загоруйко. И показал задержанному. — Вот глянь, ты тут задремал на снимке малость у себя в кабинете на вот этом диванчике. А в руках у тебя любопытная книжка. Немецкое издание. Узнаешь? Да, это «Фауст» на немецком. А в ресторане «Аист» ты, помнится, утверждал, что не любишь немецких философов и Гёте никогда не читал и не собираешься читать.
— Кто меня сфотографировал? — снова удивился Святоша. — Я такого не помню…
— Конечно, не помнишь, — хмыкнул я. — Дрых и ничего не видел, а книжулька эта на груди обложкой вверх. Нашелся добрый человек, щелкнул тебя. Чтобы пленку доснять и отдать в проявку.
— Зина, — зло закивал редактор.
— Ее показания мы приобщим, и фото тоже.
— В этом нет необходимости, я не собираюсь отпираться.
— Вот как? Все бы так сотрудничали со следствием. Но если обманешь, я тебе устрою веселую жизнь.
— Отнюдь… я хочу еще пожить. Я многое расскажу. Пусть все газеты пестрят заголовками обо мне. Боже, как же я устал прозябать в тени и прятаться в этом мерзком городишке.
— Славы захотелось? Известности?
— Не то что бы славы… Я жить хочу. А пока я даю интервью, встречаюсь с прессой, пусть даже через решетку — я буду жить. Скажу, что очень сожалею, о том, что творил. Народ у нас простой, любит раскаяния. Голову пеплом посыплю. Меня, конечно, кто-то все равно проклянет, но общественность с интересом будет следить за моей судьбой. За моим заключением, за ходом следствия и процессом в суде. Я стану героем. И однажды, кто-то даже ко мне проникнется. Еще, я напишу книгу. Это даст мне время пожить, ведь приговор могут приводить в исполнение годами. Тебе ли не знать.
— Хитрый план, — хмыкнул я. — Только что скажут эти самые люди и пресса, когда узнают, какие дела ты творил? Ведь это ты был тем полицаем, который приходил к вдове в 41-м в поселке Урицкий. Это ты вымогал с нее мзду за то, чтобы не выдавать раненного журналиста Захара Елизаровича Артищева, которого она прятала в подполье. Это ты его убил, присвоив документы. А после, изнасиловал и убил вдову… Тогда ты мне рассказывал не о фашистском полицае, а о самом себе.
— Да… О себе… Она променяла меня на вшивого журналистишку. Пришлось наказать обоих, — голос Святоши дрогнул, воспоминания всколыхнули в нем что-то. Человеческое? Не думаю, скорее, звериное.
— Где Сафрон?
— Ты же понимаешь, что я не скажу. Ни при каких обстоятельствах.
— Понимаю, но я все равно его найду.
— Не велика утрата. Сафрон дегенерат. Босяк. Урка… Он мне был лишь нужен, чтобы убрать Жорича, разыграть представление и все… Хотя считал, что я вытащил его для каких-то больших целей. Ха! Идиот…
— Но Жорича он не убрал, — заметил я. — Убил его я.
— Да… Так даже лучше. Сначала я хотел убить сам Жорича, но гад силен, а у меня сила всегда была не в мышцах. Я побеждал умом. Жорич прекрасно меня помнил, он знал, кто я такой. Мы вместе служили полицаями в Урицке. Вместе оттуда приехали в Зарыбинск. Но, однажды, он обнаглел. Заявился и стал требовать с меня денег, сказал, что иначе выдаст, донесет. Стал шантажировать. Сказал, что мне вышка светит, а за его делишки, якобы, срок давности уже прошел, ведь он никого, в отличие от меня, не убивал. Просто когда-то прислуживал фашистам.
— И ты отдал ему банку с золотом? — предположил я.
— Ты очень прозорлив, Морозов, — прищурился на меня нацист. — Ты не похож на милиционерика. И вообще не похож на советского человека. Ты мыслишь гораздо шире.
— Я был кинологом, это сложная работа, — хмыкнул я. — И много забрал у тебя Жорич?
— Да… я отдал ему золото, деньги. А он все не унимался. И мне пришла в голову гениальная мысль. Свалить все на него. Я знал, что меня никогда не перестанут искать, кольцо вокруг сжималось, я это чувствовал. Еще эта новая прокурорская следователь в городе появилась. Уверен, что по мою душу. Вот и пришлось придумать легенду, что я опознал на рынке Святошу в робе. А дальше ты сработал четко, нашел на мясокомбинате кладовщика Жорича и показал мне его фотокарточку с доски почета, естественно, я опознал его, как Святошу.
Палач рассказывал охотно, с некоторым упоением, будто наслаждался своей гениальностью или тренировался уже давать интервью газетчикам и телевизионщикам.
— А если бы я не пошел на мясокомбинат?
— Я бы дал еще одну наводку, придумал бы что-нибудь, но ты и так справился. Слишком хорошо у тебя все получалось, будто ты, вовсе не зеленый старлей, а бывалый сыщик.
— И ты понял, что рано или
