Хамелеон – 2 - Константин Николаевич Буланов
Не забыл он и о переданном ему Герканом предупреждении покойного Калиновского о возможной грандиозной подставе со стороны Ежова и тех, кто якобы стоял за спиной этого излишне исполнительного человека, совершенно не боящегося лить чужую кровь. Именно поэтому народным комиссаром внутренних дел до сих пор оставался Генрих Ягода, не смотря на его с каждым днём всё более и более выказываемое нежелание заниматься чисткой рядов старых большевиков. Ягода в некоторой степени не только уравновешивал ставшего его заместителем Ежова, но также выступал этаким стопором и для прочих излишне ретивых партийных деятелей, что на волне идущих репрессий принялись делать ставку на уничтожение негодных им элементов через обвинение людей в заговорах, шпионаже, диверсиях или всём вместе взятом.
Теперь, когда с мест начинали приходить требования на увеличение квот по расстрелам, Сталин, как бы самоустраняясь от этого дела, направлял их Ягоде, прекрасно зная, что тот их не одобрит. Да и рассмотрение расстрельных списков отныне велось куда как скрупулезнее, чтобы вместе с явными противниками не оказались задеты за компанию и в целях укрупнения масштаба гипотетического существующего заговора, совершенно посторонние люди. А то повадились тут всякие любители вспоминать былую службу многих инженерных и управленческих кадров еще в царской армии или же у белых во времена Гражданской Войны.
Нет, конечно, среди «бывших» вполне себе могли найтись законспирированные агенты иностранных разведок или же просто вредители. Этого исключать было никак нельзя. Но и грести всех под одну гребенку виделось совершенно неправильным с точки зрения управления государством. Да в соответствии с данными, предоставленными тем же Ворошиловым, им из армии вот прямо сейчас требовалось вышвырнуть свыше 18 тысяч командиров среднего звена и под 5 тысяч старшего. То есть 57% всего командного состава! И всё по доносам! Кто-то был потомком или родственником царских офицеров. Другие проходили обучение в том или ином учреждении у ныне арестованных преподавателей. Или же находились под командованием того или иного высокопоставленного военного, попавшего под репрессии. Порой вовсе требовали уволить краскомов со службы по национальному признаку, ибо греки слыли отъявленными контрабандистами, латыши с немцами более всех прочих подозревались в шпионаже в пользу Германии, а поляки вовсе не вызывали ни малейшего доверия — СССР даже прекратил всякое финансирование Коммунистической партии Польши по причине утраты львиной долей её членов этого самого доверия. В общем, доносительство цвело и пахло, но пока что до безудержного террора дело в стране не дошло. А как оно станет в будущем, могло показать только время.
Также не оставляли безразличным Сталина новости, получаемые из Испании. Не смотря на первоначальный срыв отправки испанского золотого запаса в Москву, операция всё же оказалась доведена до логического завершения и 7800 ящиков с маркировками Банка Испании, уже были доставлены в столицу СССР, где ныне всё это богатство требовалось, проверить, рассортировать и оценить. Да и республиканские власти объявили о грандиозных победах, одержанных ими над мятежниками, что на Восточном, что на Центральном фронтах. Так, если можно было доверять их данным, оказались уничтожены или же взяты в плен свыше 20 тысяч вражеских солдат и офицеров. То есть пятая часть армии франкистов. Но вот о чем они умалчивали — так это какой ценой далась столь громкая победа.
Они умалчивали, а свои люди в Испании слали доклады, из которых вырисовывалась не столь уж радужная картина. Собственные потери оказались как бы не больше. Особо сильно Сталину не пришелся по нраву доклад Геркана. Много чего в нём было указано. Хоть новый устав для танковых войск пиши на его основе. Но более всего прочено Иосифу Виссарионовичу не понравились те потери в тяжелых танках, что понесли за какие-то две недели боёв 3 танковых батальона советских «добровольцев». Лишиться восьмидесяти семи Т-24 из полутора сотен, из них двадцати трех — безвозвратно, при, скажем честно, не самых выдающихся успехах… Это был сильнейший удар по вере главы СССР в неудержимость бронированной техники на современном поле боя. Ведь четверть всех тяжелых танков Советского Союза, управляемых лучшими танкистами, оказались в списке потерь при разгроме всего двух пехотных дивизий противника. Тогда как в том же Генеральном штабе РККА утверждали, что немцы с поляками способны совместно выставить на поле боя свыше 111 только пехотных дивизий, не считая кавалерийских и моторизованных.
Тут вырисовывалась не сильно радужная картина, учитывая, что один Т-24, по словам опять же Геркана, превосходил в своей боевой эффективности взвод Т-26, которые и составляли основу бронетанковых войск РККА. И пусть общевойсковых танков уже успели произвести под 10 тысяч штук, правила математики всё равно играли против Красной Армии. Молниеносного и гарантированного уничтожения войск потенциального противника в лице Польши и Германии даже такое количество боевых машин никак не могли гарантировать, учитывая опыт боёв в Испании. А ведь на восточных границах Союза еще вовсю поднималась Япония. В общем и целом, тут было, над чем призадуматься.
— А если бы мы послали в Испанию вдвое большее количество танков и, допустим, всю 1-ю Московскую Пролетарскую мотострелковую дивизию? — поинтересовался секретарь ЦК у наркома обороны, когда они остались одни по завершении парада на Красной площади в честь 19-ой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. — Как полагаешь, смогли бы уже полностью разгромить все находящиеся там профашистские силы?
— Может не к сегодняшнему дню, Коба. Но к концу года, полагаю, точно справились бы, — даже не подумал принижать возможности советских танков, краскомов и красноармейцев Ворошилов. — Как докладывают, больно уж местность там гористая, да и расстояния не самые маленькие, чтобы совладать быстрее. Местные бойцы, опять же, пока еще мало, на что годны.
— Вот и Геркан так предполагал и даже предлагал. А я не послушал. Может зря не послушал? — вновь обратился Сталин к тому человеку, что не станет о нём болтать лишнее. Болтать о неуверенности «вождя» хоть в чем-то.
— Что уж теперь говорить. Сделанного не воротишь, — не стал давать положительный или же отрицательный ответ Климент Ефремович, уже поднаторевший в казуистике, кто бы что о нем ни думал. — Одно могу сказать о Геркане точно. Он хоть
