Мамалыжный десант (СИ) - Валин Юрий Павлович

…За спиной палили из пистолета. Фриц под Тимофеем пытался вздохнуть, тщетно вхрипнул воздух. Колотя его лбом в разбитое лицо, сержант вырвал лопатку из чехла – разворачивать некогда – с маху вонзил черенком под ребра – в почку…

… теперь пулеметчик…

…Пулеметчик уже сам падал, цеплялся за свой «МГ», барабан пулемета царапал косяк. В щеке фрица пулевое отверстие. Готов…

…Сзади гологоловый немец встретил ударом ноги прыгнувшего на него Шелехова, вновь нагнулся за выроненным пистолетом…

…К Тимофею немец успел обернуться, даже защитно выставить побитую руку. Глаза цепкие, холодные, точно волчара. Но тут тебе не лес, тут пехота с плацдарма…

…удар отточенного ребра саперно-днепропетровского "Коминтерна" почти отсек предплечье, фриц пошатнулся. Продолжая движение, сержант Лавренко шагнул мимо врага, уже разворачиваясь, рубанул по шее еще раз, и дважды по уже по падающему…

…Стискивая ставший скользким черенок саперки, Тимофей наконец, дотянулся до автомата. Строчить вроде смысла не было: немцы лежат, из подвального коридора никто не бьет…

Всё, что ли?

Валявшийся на полу фонарик продолжал светить. Сидящие с пистолетами наготове рыжая и Сречко, лежащий на полу Шелехов – все смотрели на сержанта Лавренко…

Тимофей осознал, что продолжает рычать. Сквозь зубы, глухо, и, наверное, страшно. Выдохнуть и утихнуть удалось с трудом.

– Извиняюсь, малость пересрал. Сречко, коридор!

В коридор выскочили вдвоем, держа автоматы наготове. Немцев не было. Югослав выругался – по-своему, но вполне понятно.

Переходили на другое место поспешно. Пулемет не взяли, только затвор вынули. Но патронов к штурмовому автомату добавилось, да и иное полезное у немцев позаимствовали. Документы убитых Тимофей тоже забрал.

Сидели в пристройке вроде голубятни, но к счастью, без птичьего дерьма. Узкий, заваленный хламом двор хорошо просматривался, за спиной была глухая стена – врасплох больше не застанут. Перебинтовали сержанту Лавренко руку – во время рукопашной проклятый порез вновь открылся. Шелехов наконец развернул рацию. Сречко залез, закинул провод антенны повыше.

«Плато» ответило сразу. Радист расшифровал: «к 18:00 выйти угол Царя Дюшана и Господаря Фомы[40]. «Пятый» будет встречать. Не рисковать. Обстановка неопределенная».

Насчет неопределенной обстановки и так было понятно: начали крыть из пулеметов где-то рядом – за квартал, потом разом стихло. Активно воевали ближе к реке, отчетливо доносились выстрелы танковых орудий, потом начинали лупить минометы. Над крышами тоже периодически ревело, но бомбили где-то дальше. Еще не хватало, чтобы на голубятню чего-нибудь уронили.

Шелехов дремал, остальные обсуждали, как там – в подвале – вышло и почему. Получалось, что фрицы подошли неслышно и спокойно, прям как к детсадовцам несмышленым. Тьфу, поверить невозможно. Рыжая подтвердила, что один немец был из знакомых полковника Ноймана. Что-то вроде охраны, привозившей-отвозившей. Те были эсэсовцы, хотя сам полковник действительно из медицины: из ветеринарной или человеческой, сложно сказать. Лизавета вообще уверяла, что немцы к людям много хуже, чем к скотам, относятся. Вот в концлагере лошадей мыли вдвое чаще, чем заключенных. А уж насчет питания и сравнивать нечего.

Вообще это было странным. Тимофей лежал рядом с хорошенькой девушкой, может быть даже красивой или очень красивой, но ничего такого не чувствовал. Ну, кроме жалости и некоторого сочувствия. Вот что ее угораздило на глаза тому Нойману попасться? Жила бы себе и жила. Так-то отнюдь не безмозглая, соображает живо. В подвале она первая из «нагана» по пулеметчику и пальнула. Не попала, правда, поскольку «я вас умоляю, разве это взвод у шпалера?!», но отвлекла. Фрицы такой прыти именно от нее не ждали. Потом уж Сречко пулю в немца всадил поточнее…

Сейчас югослав заснул, да и у самого Тимофея глаза слипались. Но нужно было дать личному составу отдохнуть, да и рыжую успокоить.

…– Ты лучше честно скажи: в тюрьму, или помурыжат и хлопнут? – шептала Лизавета. – Я же не специально с Генрихом спала. Он меня, можно сказать, принудил и изнасиловал. А? Чего мне будет? Может, взятку кому дать? У меня немного денег и побрякушек найдется. Могу и натурой, я сладко-распутная.

– Вот про это лучше и не заикайся. Взятки у нас не берут. Может, в тылу где-нибудь, там может быть. А здесь нет, не тот случай. Мой совет: рассказывай все без утайки, помогай следствию. Со своей стороны характеристику дам командованию: «помогала и содействовала, участвовала в бою».

– И на том спасибо. А если, Тимочка, наоборот? Без канцелярии, а? Я тебе сейчас тихонечко так вкусно сделаю, что на седьмом небе будешь. Даже два раза. И преступать тебе ничего не надо, я паспорт сама вытащу, ну заснул с усталости, а?

– Руку убери, Лизавета. Я же ясно говорю – не тот случай. А со мной уж точно не тот. Я женатый, и сын у меня недавно родился.

Бессовестная девица вздохнула:

– Поздравляю. Да, тут мне вообще, отцым-поцим, не повезло.

– Слушай, Лизка, ну куда ты вообще денешься? Наши же везде будут. Не завтра, так послезавтра. Все равно найдут.

– Так уж и везде? Ты, Тимочка, щедро преувеличиваешь.

– Везде и будут. Везде, где надо, – твердо сказал сержант Лавренко, отпихивая не спешащую убраться ладонь задержанной. – Так что думай о будущем. И лучше без распущенности.

– Я вас умоляю, да я только о том и думаю. Время нервенное: то в тюрьму, то на опыты, постели грязные, да еще мужчины нездоровы через одного…

Тимофей понимал, о чем она. В сумке Лизаветы, кроме паспорта, помады, да нескольких несчастных рейхсмарок, хранилось изрядное количество презервативов. Собственно, там в основном резинки и были. Если вдуматься, ужасная жизнь у девки.

Пригревшаяся Лизавета умолкла и задремала, Тимофей, видимо, тоже ненадолго уснул, поскольку, когда открыл глаза, вздрогнул:

– Вот ты дура!

Задержанная налепила на щеку подарок старшего лейтенанта, и с фальшивым чирьем выглядела просто кошмарно. Хихикнула:

– Я вас умоляю, шикарная ж вещь. Пригодится, спрячу, не нашмонают…

– Только не говори, куда прятать будешь, – Тимофей посмотрел на часы. – Пора нам готовиться, скоро на исходную выходить.

Перекусили взятым у битых немцев безвкусным шпиком и невкусным хлебом. Все слегка отдохнули, радисту было так себе, но бодрился. Прислушивались – перестрелка в паре кварталов от опергруппы то разрасталась, то стихала. Ближе к реке продолжали серьезный бой. Но то в отдалении, а что на Господаря Фомы – фиг угадаешь. Фрицы со стороны крепости вели жидковатый, но упорный обстрел. Наверное, просто из вредности, чем с тактическими устремлениями.

– Так, товарищи. Судя по поведению мирного населения – мелькнули тут тетеньки через двор пару раз – рядом с нами спокойно, – объяснил обстановку сержант Лавренко. – Просачиваемся, соблюдая предельную осторожность. Порядок движения: Сречко ведет, за ним пораненный специалист эфира, гражданка Лизавета, я замыкаю.

– Чего ж за мной не замыкать, я с тыла ничего себе, – ядовито подтвердила рыже-задержанная.

– Мы это уже обсудили, – напомнил Тимофей. – Иди культурно, в случае чего поможешь подраненному человеку.

– Что я, вовсе подорванная? Помогу, – пробурчала девица, любящая, чтоб последнее слово за ней оставалось.

Начали выбираться из надоевшего курятника, шинель Тимофей оставил, надел лямки неудобной коробки с рацией, расстегнул верхние пуговицы ворота гимнастерки – позже пониже её раскроем, пусть тельник сияет. Выход к своим – еще тот маневр, могут и обознаться.

Не угадал. Оказалось, не выход к своим, а проход через улицу будет поопаснее. Улица-то плевая, узкая – полтора десятка шагов. Сречко глянул за ворота – пусто, а только выбрались, как в небе засвистело. Тимофей, чувствуя, что свист нехорош, гаркнул «Ложись!» и толкнул задержанную. Упали под стену, югослав присел на другой стороне. Долбануло почти прямо над головой. Тимофея сильно двинуло в спину, повернуло на бок. В дыме и бело-красной пыли услышал, как разом вскрикнули радист и Лизавета. Сам боли не почувствовал…