Нил Стивенсон - Движение
— Разумеется, так представляется теперь, когда мы отбываем в спешке. Лучше бы вам было уехать неделю назад, спокойно. Мы не могли предвидеть, что дело обернётся таким образом.
— Сколько прошло c Софииных похорон? Шесть недель. К тому времени, как мы доберёмся до Ганновера, будет все семь или восемь.
— Не такой уж большой срок. Убитая горем принцесса вполне может пробыть столько вдали от двора.
— От двора и от мужа.
— У мужей есть другие способы утешиться.
— Я всё думаю, — сказала Каролина, — оставил ли он Генриетту своей фавориткой после всего, что произошло? Или прогнал её и завёл новую? Или?…
— Или что?…
— Или ждёт, когда после долгой отлучки вернётся жена? Его письма в последнее время стали более интересны.
— Более интересны, чем что? Или чем кто? Молчите, не отвечайте, мы вторглись в ту область, куда ступить и ангелы боятся.
— В эту область ты вступаешь, сознательно и по своей воле, когда заводишь связь с замужней принцессой.
Иоганн молчал.
— Вот видишь. И снова я la belle dame sans merci. Надеюсь, она тебе нравится.
— Да, — отвечал Иоганн. — Такой уж я безнадёжно глупый странствующий рыцарь.
— Отважный и блистательный рыцарь, — сказала Каролина, — который должен держать забрало закрытым, даже когда поскуливает.
На этом их разговор временно затих. Путь по Темзе оказался долгим. Каролина пересиливала дремоту и боролась с искушением прилечь Иоганну на плечо. Иногда манёвры меж судов на реке напоминали бег сквозь ночную чащу. Несколько раз вахтенные принимали их за жохов и осыпали бранью; на баркас направляли фонари и мушкетоны. После Собачьего острова кораблей стало меньше, а сами они — больше. Хотя гребцы устали, шлюпка двигалась быстрее, потому что шла теперь прямо по течению. Оставив позади шум и суету города, Иоганн и Каролина различали то, что прежде утонуло бы в других впечатлениях: костры на холмах, всадников, мчащих во весь опор по улицам вдоль обоих берегов реки. Невозможно было не вообразить, что костры и всадники несут странную информацию из города в предместья и дальше к морю. Сигнальные огни на прибрежных скалах передадут новость на континент. Однако что это за новость, ложная она или истинная, беглецам в лодке было неведомо.
На шлюп перебрались быстро, как и надеялся Иоганн. Подняли якоря, поставили паруса, и начался странный ночной вояж по реке, ставший для Каролины продолжением бегства в шлюпке, только в новом, увеличенном масштабе: цепочки костров распространялись всё дальше от города, и каждую минуту до слуха долетали отзвуки далёких копыт на почтовом тракте. Под конец принцесса сумела заснуть, уговорив себя, что беззвучно скользящий по тёмной реке шлюп с загадочными пассажирами на борту так же смутно тревожит всадников на дорогах и дозорных на вершинах холмов, как они — её, и, возможно, не без оснований, ведь (как ей по-прежнему приходилось себе напоминать) она намерена когда-нибудь править этой страной.
«София», устье Темзы. Утро четверга, 29 июля 1714
У Ганновера нет выходов к морю. Самое большое водное пространство в нём — трёхмильной ширины лужа. Богатеи вкладывают средства в корабли, а смельчаки даже пускаются на них в плавание, но для этого надо прежде попасть в Бремерхафен. Для большинства ганноверцев лучший способ пересечь воду — дождаться, когда она замёрзнет. «София» — шлюп, на который Иоганн и Каролина взошли под покровом тьмы, — формально принадлежал Ганноверу, что подтверждал внушительного вида документ. Однако команда по большей части состояла из фрисландцев, шкипер был антверпенский протестант по фамилии Урсель, а гребцов, доставивших вчера принцессу, наняли вместе с баркасом на датском китобойце, который чистился от ракушек в ротерхитском доке. Сейчас эти датчане просыпались в Восточном Лондоне, постанывая от ломоты в спине. Много воды, частью свежей пресной, частью застойной, протекло тем временем под килем «Софии».
Если бы Каролину спросили, она бы сказала, что они уже в открытом море на пути к Антверпену. В тумане было видно не дальше, чем на вержение камня, но «Софию» перекатывало с одной мощной волны на другую, словно ребёнка, которого передаёт над головами толпа, собравшаяся смотреть повешение. Температура упала (Каролина-натурфилософ знала, что оттого и туман), воздух пах по-другому. Впрочем, чтобы убедиться в наивности её сухопутных измышлений, довольно было взглянуть на Урселя: так выглядел бы ганноверец, который добрался до середины Штейнхудер-мера и обнаружил, что лёд у него под ногами трещит и встаёт торосами.
— Это то, почему никто не пытается сделать это, — сказал он Иоганну на смеси голландского и немецкого.
Второе «это» в контексте последних событий, вероятно, означало: «выбраться из Лондонской гавани под покровом тьмы, избежав таможенного досмотра в Грейвзенде, по замерам глубины пройти Хоуп и до зари миновать Ширнесский форт, не угодив под огонь береговых батарей и не попавшись военным кораблям, чья задача — ловить контрабандистов». На сухопутный взгляд Каролины, всё перечисленное им удалось. Большой колокол пробил девять раз, и один из корабельных помощников, знающий Темзу, сказал, что звонят в Кентерберийском соборе. Каролина, изучавшая карты, пришла к выводу, что они выбрались из устья реки.
Менее понятно было, что Урсель разумеет под первым «это» — надо думать, нечто, очевидно, изобличающее безумие второго «это». Каролина покосилась на Иоганна. Тот устал гораздо сильнее (Каролина хотя бы поспала, а он — нет) и больше страдал от морской болезни. Судя по лицу, он точно так же не понимал, в чём состоит первое «это». Каролина перестала пытать его взглядом и перенесла внимание на фрисландцев. Они бросали лот и с правого борта, и с левого; глядя на них, недолго было вообразить, что к «Софии» со всех сторон подбираются вплавь пираты с ножами в зубах, и единственное оружие против нападающих — свинцовые гири на длинной верёвке. Каролина и прежде видела, как определяют глубину. Обычно замер требовал больше времени, поскольку лот не сразу касался дна, а выбирать лотлинь надо было в несколько приёмов, перехватывая руки. Сейчас матросы бросали лот по два-три раза в минуту и выкрикивали глубину, не выбирая линь. Цифры на фрисландском диалекте звучали чудно, но то были маленькие цифры.
Каролина прошла вдоль ограждения юта к Иоганну.
— Все всполошились, когда прокукарекал петух.
— Я не слышал петуха, — отвечал Иоганн.
— Разумеется, не слышал! Ты блевал, перегнувшись через борт, — объяснила Каролина. — Однако петух прокукарекал, вполне отчётливо, вон там. — Она махнула рукой в направлении правого борта.
Иоганн выдавил уверенную улыбку.
— Не тревожьтесь. В тумане звуки распространяются на большие расстояния. До петуха могут быть мили. Или он на другом корабле.
Замычала корова.
— Петушиный крик может знаменовать и другое, не менее тревожное обстоятельство, — заметила Каролина. — Туман рассеивается.
Ей пришлось повысить голос и подойти ближе к Иоганну, потому что Урсель начал кричать. Как флейтист, освоивший технику кругового дыхания, способен выдувать длинные непрерывные ноты, так и Урсель обладал умением, общим для сержантов, школьных учителей, жён и других властных особ: мог орать несколько минут кряду, не переводя дух.
— На него снизошло озарение, — сказала Каролина. — Мы заблудились в тумане. Теперь он понял, где мы.
— Да, — отвечал Иоганн. — Не там, где следует.
Наблюдение было столь очевидным, что лучше бы Иоганн оставил его при себе. Крики Урселя и усилия матросов привели к тому, что «София» повернула и, килем прочертив на илистом дне свои инициалы, двинулась новым курсом. Через несколько минут лотовые уже выкрикивали глубину в пять, даже шесть саженей. Звуки скотного двора стихли, запах теплокровных сменился запахом тварей, одетых в чешую. Серое небо сделалось серебристым, потом золотым, и Каролина уже ощущала губами его тепло, как чувствовала жар Иоганнова тела ночью в холодной спальне. Наконец шлюп вынырнул из тумана. Неясное пятно на левом траверзе обрело чёткость и превратилось в английский военный бриг, идущий параллельным курсом. В данную минуту он открывал пушечные порты.
— По ходу исполнения нынешнего плана у меня не раз возникал случай усомниться в его разумности, однако пока все затруднения разрешались, — сказал Иоганн. — Уповаю на Провидение, что всё не так плохо, как кажется.
Лицо его было красным и в иных обстоятельствах выглядело бы премило, однако сейчас внушало тревогу.
— Бедненький Жан-Жак. Ты здесь так же не к месту, как петух.
— Если бы мы могли домчать до Ганновера верхом, я бы это устроил, — сказал Иоганн. — Но негоже вам беспокоиться обо мне.
— Если нас остановят, я надену чёрную ленту через плечо в знак, что я здесь инкогнито, — отвечала Каролина. — На бриге наверняка есть офицер, человек воспитанный, который поймёт, что это значит.
