Михаил Королюк - Квинт Лициний

Улыбаясь, формулирую в уме причину предстоящих происшествий:

…как вероятный косвенный результат наших запланированных воздействий в иных сферах.

Представил, как КГБ будет выискивать маленьких зелёных человечков, и настроение поползло вверх, словно столбик термометра в последние дни. Теперь, даже если как-то меня локализуют, то пять раз подумают, прежде чем лезть, и будут особо деликатны. Но лучше, всё же, до этого не доводить…

— Мне! — Пашка попытался откинуть пас, но Валдис вовремя прервал нашу «стеночку», и красно-синий резиновый мячик заметался в мешанине азартно сучащих ног, а потом отрикошетил за куст акации. Быстроногий Ара первым вывалился из распадающегося кубла тел и успел протолкнуться дальше, а затем коряво прострелил вдоль ворот. Мячик по какой-то нелепой, совершенно нефутбольной траектории заскакал по двору, наткнулся на Сёмину голень и влетел в наши ворота, аккурат между моей правой ногой и изображающей штангу сумкой.

— Да что ж вы кучей-то за мячом носитесь, как стадо оленей?! — раздосадованно заорал я своим, — шире играйте, в пас!

— Ребята! Автобус пришёл! — из-за угла вынырнула Ирка и призывно замахала рукой.

— Три – три, — подвел итог распаренный Валдис, и, подхватив мяч, устремился к месту посадки.

Около закрытых дверей бело-синего лобастого ПАЗика вскипела весёлая толчея с повизгиваниями и подталкиваниями, пока Эриковна, возвысив голос, не навела видимость порядка:

— Сначала девочки! Мальчики, отойдите от дверей!

Я со вздохом сожаления отошёл от занятой в нелёгкой борьбе позиции у створок. План занять место для Томы провалился.

Водитель открыл двери, и девчонки радостной гурьбой ввалились в автобус.

— По трое на сидение! Два первых сидения не занимать! — продолжала раздавать руководящие указания классная, стоя у передней двери в компании с Соломоновной и незнакомой сухощавой старухой.

Наконец, запустили и нас. Зашёл одним из последних, и давно забытая смесь запахов тут же атаковала меня: авангардом шла тяжёлая резиновая нота, тянущаяся от запасного колеса под сидением, поверх плыл аромат горячего замасленного металла, на заднем плане витали оттенки поролона и кожзама.

Такие неожиданные встречи с упрятанными глубоко в памяти чёрточками детства по-прежнему вызывали на моем лице мечтательную улыбку, будь это стакан виноградно-яблочного сока за двенадцать копеек в гастрономе на углу, коробка с разноцветными брусками пластилина, коллекция кулинарных рецептов на отрывных листках календаря или четвёртый месяц любовно выращиваемый Паштетом кристалл медного купороса в поллитровой банке на подоконнике. Вот и сейчас я глубоко вдохнул, узнал и не сдержал счастливой улыбки.

Все так же улыбаясь, плюхнулся на драное сидение рядом с Сёмой и посмотрел на прижатую к окну Зорьку – она по-прежнему общается со мной демонстративно холодно. Как-то надо уже положить этому конец…

Сёма извернулся и вытащил из спортивной сумки какую-то папочку, любовно достал оттуда пожелтевший листок и закричал на полавтобуса:

— Девчонки, что я принес! Вам интересно будет, — и помахал бумажкой.

Шум чуть-чуть приутих, и он начал читать:

— Памятка беременной колхозницы, тысяча девятьсот тридцать шестого года издания, — автобус грохнул хохотом. — Так… Вот пункт три любопытен: «тщательно следить за чистотой своего тела, белья и одежды. Мыться в бане не реже трёх paз в месяц», — он с победным видом оторвался от листка и обвел взглядом весело ржущих одноклассников. — Девчонки! Вот, ещё для вас: «Необходимо носить панталоны»…

Автобус резко дёрнулся, под днищем что-то заскрежетало, проворачиваясь, и рустированный фасад школы поплыл назад.

— Дай посмотреть, — я отнял у Сёмы листок и с завистью повертел. Настоящий раритет, чего стоил один выразительный рисунок колхозниц, с шайками идущих к деревянной бане…

— Клёво, — оценил я. — Береги.

— Угу, — откликнулся Сёма. — Я такие собираю. У меня есть ещё «Наставление по РККА по использованию противогазов для лошадей», затем «Коноплеводство Средневолжского края», и, звезда коллекции – «Происхождение клеток из живого вещества» Лепешинской!

— О, знатный труд. Предисловие должно быть интересным…

— А то! Сейчас, я некоторые фразы наизусть выучил, — Сёма повернулся в Зорьке. — Свет, ты знаешь, что «пока есть капиталистическое окружение, укрепление советской социалистической идеологии является важнейшей задачей работников науки. Вот почему мы должны ещё и ещё раз внима-а-ательно посмотреть, не гнездится ли идеализм где-нибудь в забытом уголке науки».

Зорька внимательно посмотрела на него и ласково констатировала:

— Дурачок.

— Почему дурачок? — чуть растерянно протянул Сёма.

— Подрастёшь – поймёшь, — безапелляционно отрезала Зорька и отвернулась к окну.

Сёма покосился на меня:

— Не в духе… С чего бы? Или, точнее, с кого бы?

Света чуть слышно фыркнула в стекло.

— Да, — живо развернулась сидящая наискосок Кузя. — Я бы, Соколов, на месте Светы уже семь шкур с тебя спустила…

Сидящий бок о бок с Кузей Паштет завёл глаза к потолку, что-то быстро соображая, потом просветлел ликом и продекламировал:

— Если б я была кингиха, спичит фёрстая герлиха… Ой…

Попытка Кузи шлепнуть его по плечу совпала с резким поворотом автобуса и трансформировалась в неожиданные объятия, из которых одна вышла вполне собой довольной, а второй – заметно сконфуженным и порозовевшим.

— Обними сосед соседку, а теперь наоборот, — засмеялся Сёма. — Пользуйтесь моментом, товарищи, осталось всего семь поворотов…

Автобус весело катил к Пулковским высотам.

Начало мая выдалось почти по-летнему тёплым, солнце ласково щурилось нам с бледно-голубого неба, а лёгкий ветерок взбегал по склону и приветливо теребил детские вихры и косички. Юго-запад высоты под нашими ногами уже ощетинился ёжиком светло-салатовой зелени, поверх которой густыми частыми мазками, совсем по-вангоговски, желтели головки одуванчиков. Вдали, за широким распаханным полем, поверх вязи распускающихся веток широким фронтом заняли позиции аккуратные белые кубики новостроек.

Эриковна с трудом, срывая голос и гневно поблёскивая линзами, согнала разгулявшийся на свободе молодняк в тесную группку, в центре которой, окруженная пустотой, стояла, уперев взгляд в землю, незнакомая старуха.

Ну как старуха… Высушенное временем волевое лицо, жёсткая пакля седовато-рыжих волос, допотопное пальто с очень крупными пуговицами. Ещё пару месяцев назад я бы сказал «женщина в возрасте», но сейчас этот термин я стал использовать для классной, которой только что стукнуло сорок. Эта же была на поколение старше.

— Так, — хлопнула Эриковна в ладошки. — Сегодня, в преддверии дня великой Победы, мы проведем здесь, на Пулковских высотах, урок Мужества. Будьте серьёзны, пожалуйста, — она обвела нас строгим и, одновременно, просящим взором. — Нам повезло, сегодняшний урок Мужества с вами согласилась провести Светлана Николаевна. Тридцать пять лет тому назад она была в числе защитников Пулковских высот, а сейчас работает в Музее истории города… Паша, что ты там такое интересное делаешь?!

Паштет быстро спрятал за спину почти законченный венок из одуванчиков, на который уже пару раз с лёгкой благосклонной улыбкой косилась Ирка, и замотал лобастой головой:

— Ничего, Зинаида Эриковна, слушаю.

— Вот и слушай… Прошу вас, Светлана Николаевна, — и классная сделала пару шагов назад, присоединившись к до сих пор пытающейся отдышаться после тяжёлого подъёма Соломоновне.

Старуха оторвала, наконец, глаза от земли, провела по кругу тяжёлым взглядом и уставилась куда-то поверх голов, словно пыталась подобрать слова для первой фразы, а потом неожиданно выстрелила вопросом:

— Вы знаете, какая главная улица в нашем городе?

— Невский, Невский, Невский… — полетело удивлённо в разнобой.

— Да… Есть такое мнение, — протянула она и взмахнула рукой в сторону видневшейся вдали окраины города, — но по мне так главная улица идёт вон там, за полем, от Дачного к Сосновой Поляне. Проспект Народного Ополчения. Город – это, прежде всего, его люди. Многие тогда ушли в ополчение, ушли и почти никто не вернулся. Ленинград обеднел на них… Вот об этих людях я и хочу вам сегодня рассказать.

Она чуть помолчала, потом с горечью выплюнула:

— Война эта проклятущая… Сожгла золотой фонд страны – забрала лучших, тех, кто стоял насмерть в обороне и первым шёл в атаку. Погибло девять из десяти сознательных строителей коммунизма… А они были предназначены не для этого! Они должны были нести идеи коммунизма дальше, возмужав, воспитать следующее поколение настоящих людей. Но их не стало… Эта прореха не заросла до сих пор, даже за треть века. И ещё не известно, как это нам икнется… — и она заговорила, вколачивая каждое слово как сваю. — В дивизиях народного ополчения самые тяжёлые потери были среди членов партии и, особенно, среди партийных работников. За первые недели боёв состав комиссаров, парторгов и комсоргов полностью сменился по несколько раз. Вчерашние секретари райкомов, парторги цехов погибали, поднимая цепи, погибали, ведя сводные группы на закрытие вражеских прорывов, погибали, прикрывая отход раненых… Это – страшные, невосполнимые потери.