Бесенок - Михаил Алексеевич Ланцов
Впрочем, это все не важно.
Провал стрелецкого выступления ставил жирный крест на восстании. Патриарх точно теперь не решится венчать Софью на царство. Да даже если и решится, удержится это царство недолго.
В самом крайнем случае — до возвращения Петра.
Хотя нет. Это — не крайний случай.
Если его убьют теперь, то править станет царевич. Гордон однозначно Алексея поддержал. А значит и армия поддержит. Да, по малолетству ему назначат регента. Но теперь им точно не будет никто из Милославских. Наталья Алексеевна скорее всего или Евдокия Федоровна. Но малец показал, что умеет этими бабами крутить. Так что…
Ромодановский нервно пожевал губы.
— И да, Федор Алексеевич, я бы не стал спешить с казнями стрельцов-зачинщиков.
— Да? И почему?
— Это будет выглядеть так, словно покрываются настоящие виновники. Ведь их, по сути, просто обманули. И лично мне очень интересно — как так получилось, что казна отпускала им все необходимое, а до них оно не доходило. Кто это разворовывал? Полковники? А с чьего благословления? Не рискнули бы они на такое идти, не имея за спиной людей, которые бы их прикрыли. Не так ли?
— К чему ты клонишь?
— К тому, что государь будет серчать, когда вернется. И чтобы его смягчить, было бы недурно найти НАСТОЯЩИХ виновных, а не вот этих подставных фигур. Ты ведь понимаешь, что теперь, после смерти Анны, он пойдет на куда более крутые меры?
— Ах вон оно что… — произнес князь-кесарь, наконец поняв, ради чего царевич сгубил эту шлюху. — Ты так хочешь благородной крови?
— Я хочу, чтобы на власть отца никто впредь не покушался. Мыслю, что ежели настоящие виновные понесут суровое наказание, а те, кто сумеет скрыть свое участие, рьяно поддержат начинания государя, это будет справедливо. Не мороча голову всякой дурью.
— Мягче… мягче надо.
— Куда уж мягче? — удивительно холодным голосом произнес царевич. — Ты ведь понимаешь, что отец, если не будет удовлетворен итогом расследований, начнет свое. И как пить дать меня привлечет. Ты ведь ему уже жаловался, полагаю, что я мастерские мучаю, воровство их выявляя? Как думаешь, я сумею найти концы? Или, быть может, я их уже нашел и просто придерживаю до времени? Ведь я добрый. И за кровь ты зря на меня наговариваешь.
— А как ты сюда добрался? Да еще так быстро. — нервно дернув подбородком, сменил тему князь-кесарь.
— Супруга Лефорта помогла.
Ромодановский несколько секунд на него просмотрел не понимающим взглядом, а потом расхохотался. Нервно так. Почти истерично.
Получалось ведь что?
Через Анну на Петра оказывал влияние Лефорт и его компания. Анну убрали, подставив Софью, ведь убивали ее люди. Чем отсекая любые пути для относительно полюбовного «расхождения бортами» с традиционными в таких ситуациях наказаниями невиновных и награждениями непричастных. При этом положение Лефорта формально укреплялось. Ведь его семья поспособствовала спасению царевича и любимой сестры царя, хоть и лишалось важного рычага воздействия на Петра Алексеевича. Точнее… воздействия на его рычаг… половой… При этом Лопухины поступили в этом кризисе предельно правильно — с боем вышли из города, спасая царицу от Софьи, однозначно заняв правильную позицию. Причем сделали это сразу и без колебаний. Да и Евдокия последние пару лет вела себя совсем иначе, сильно смягчив отношение к себе со стороны мужа.
Мозаика складывалась.
И почти каждый кусочек этой комбинации так или иначе был связан с Алексеем. Тем самым пареньком, что смотрел сейчас на Федора Юрьевича практически не мигающим и в чем-то потусторонним взглядом. Царевичем, который с самого начала, ведя игру наивного дурачка готовил всю эту историю, очевидно зная о заговоре. Все слишком интересно складывалось. Один к одному. Чуть ли не с первого дня…
— Как ты говоришь? — резко прекратив смеяться, спросил князь-кесарь, с трудом сдержавшись от желания перекрестится. — Когда чаша терпения Всевышнего переполняется…
— Он вмешивается. Да. Злые языки даже говорят, что Россией управляет напрямую Господь Бог, потому что иначе объяснить, как она еще в этом бардаке не развалилась, невозможно.
Ответить на этот тезис Ромодановскому было нечего. Да и продолжать беседу не было смысла. Поэтому, на этом их приватный разговор закончился. Хотя князь-кесарь выходил из нее на зависть иным — бледным как полотно и крайне озадаченным, в чем-то даже испуганным. Его таким никто и никогда не видел. Отчего в свою очередь затревожился и Шеин, и Головин, и прочие условно сопричастные с игрой, которая зашла слишком далеко.
Где-то через час, когда стрельцов вывели из их лагеря и выстроили, перед ними выступил царевич, восседающий на коне. Он рассказал стрельцам, что их обманом вовлекли в бунт. Что приказы выделяли им все положенное. Но их обворовывали собственные полковники по сговору с Милославскими. Так что теперь, дабы искупить вину, и показать, что они верны своему царю, царевич предложил им силой оружия выбить бунтовщиков из Москвы. Дабы Петр Алексеевич, когда вернется, проявил к ним милосердие.
— Бесенок! — выкрикнул кто-то из задних рядов. — Ей богу бесенок!
— Бесенок у тебя в штанах! — Выкрикнул в ответ Леша. Переждал смешки и продолжил. — А я — Алексей Петрович, царевич и наследник государства Российского. Впрочем, бестолочь бесенком не назовут. Это хорошее прозвище. Веселое.
Снова смешки.
— Милославские подожгли солдатские казармы. Считай подпалили Москву! Ведь мог сгореть весь город. И ваши семьи со всем имуществом. Но им насрать! Вы для них не люди! Вы для них та жертва, которую они готовы положить на алтарь и зарезать, ради стремления к власти… — продолжал он стрельцам рассказывать заранее продуманную версию событий.
Потом поведал про иноземцев, которых собиралась возвести на престол Софья. Ибо она сама суть — старая бесплодная баба, готовая продать и душу, и все что ни есть Лукавому за власть. Пусть даже на денек. А что потом? Новая Смута?
— Мне тут сказывали, что вы виновны. Что де казнить надо всех вас смертным боем. — соврал Алексей. — Ибо отец мой вспомнит все. И тот бунт, что творили стрельцы шестнадцать лет назад, когда на его глазах те, подбиваемые Милославскими, убивали его родичей безвинных. Но я мыслю иначе. Ведь и у последнего подклюки, каков он ни есть, хоть бы и весь он извалялся в саже и заблуждениях, есть и у того крупица русского чувства. И проснется оно однажды. И ударит он горемычный об полы руками.
