Полуостров Сталинград (СИ) - Чернов Сергей

— Кое-кто утверждает, что нам надо Германии помочь, — осторожно замечает Уэллес, — слишком быстро Советы могут разобраться с нацистами…

— Чтобы они сделали это медленнее? — подхватывает Маршалл.

— Не пойдёт! — Рузвельт одним движением рукой с сигарой перечёркивает дымным следом осторожное предложение. — Слишком опасно. Джозефа Сталина не надо держать за идиота. Мы намного больше получим, играя честно.

— Что тогда делать? — вопрошает Маршалл. — Мы действительно не можем быстро вступить в войну.

— Дадим Москве льготный беспроцентный кредит в миллиард долларов. Расплачиваться всё равно будут золотом и пушниной. Америке не помешает полтысячи тонн золота или даже тысяча. В счёт этого кредита будем поставлять им всё, что попросят. Вплоть до оружия.

Генерал и дипломат, будучи настоящими американцами, умеющими считать каждый цент, мгновенно оценивают предложение президента. Золотое содержание доллара одно время было идеей фикс всей правительственной верхушки США.

— А у них есть столько? — осторожно интересуется Уэллес. — В счёт этого миллиарда мы уже послали им первый транспорт?

— Всё так, именно в счёт будущего кредита, — на вопросы президент отвечает с конца.

— Про золото Джозеф Сталин говорит, что есть, — пожимает плечами Рузвельт, наблюдая за кольцом синего дыма, — к тому же у них в Сибири много приисков. Мы можем не торопить их, за несколько лет Россия расплатиться. А мы разбогатеем. Но, господа!

Президент поднимает вверх руку с дымящимся остаточным пеньком сигары и резким движением вминает его в пепельницу.

— Нам надо спешить. Иначе рискуем не войти в число победителей. И не сможем рассчитывать в Европе ни на что. Россия наш союзник, но не стоит впускать их в Европу слишком глубоко. — Президент переводит взгляд на Уэллеса. — Надеюсь, твои прогерманские кое-кто это понимают?

— Их мало, мистер президент, — улыбается Уэллес, — и слышно их всё хуже и хуже.

Когда собеседники прощаются, Рузвельт подкатывает своё кресло к окну. Еле заметная улыбка сопровождает его раздумья.

Эту войну Америке бог послал, не иначе. Поздно, слишком поздно Америка встала на ноги. Весь мир уже поделен, даже соседняя Канада считается доминионом Великобритании. Подсуетились островные кузены в своё время, не упустили момент. Да и мы были их колонией, сейчас даже думать об этом странно. Индия, Австралия, не считая остальной «мелочи», всё под ними. В Юго-Восточной Азии Япония активно к рукам всё прибирает. Мы же слишком долго возимся со своими изоляционистами. Но без внешних рынков сбыта Америка не преодолеет кризиса НИКОГДА.

На наше счастье появился Гитлер, смертельная опасность для Англии. Островитяне теперь впустят американский экспорт на свои необъятные колониальные рынки. Никуда не денется. Ещё Японию загнать на свои острова и за благополучие и величие США можно не беспокоиться несколько десятилетий. Звездно-полосатый американский флаг поднимется над всем миром. Экономика давно к этому готова, тот же кризис — результат самоотравления собственными товарами. Собственная сила убивала Америку.

8 сентября, понедельник, время 19:15.

Москва, Кремль, ставка Верховного Главнокомандования.

— Что ви на это скажете, товарищ Павлов? Только коротко и можете не вставать, — наш красный диктатор сегодня милостив ко мне, ха-ха.

Выдернули-таки меня в Москву. Сослаться на напряжённую обстановку не удалось. Сталин срезал меня одним замечанием:

— Ночью же ви не воюете? Прилетите вечером, ночью улетите. Думаю, два-три часа украденного у вас сна не виведет вас из строя, товарищ Павлов. Прилетайте, ми очень хотим вас послушать.

Так и пришлось вставать на крыло. ТБ-7 топливо жрёт, как верблюд воду после недельного воздержания в пустыне. Поэтому баки заправили на четверть, с расчётом заправиться в Москве на полную катушку. Хоть по такой мелочи выгадаю. Пол-машины трофейных консервов закинули, нет у товарища Сталина привычки дары трясти, но и не отказывается. Личный фонд поощрения или матпомощи никому не помешает. Фруктов нет, они скоропортящиеся, потому мы их давно скормили. Детям, лётчикам, раненым. Кстати, что-то давно мы трофеев не брали.

До меня очередь не сразу доходит. Сначала Жюков водит указкой по карте, описывая обстановку на своём фронте. Осложняется она понемногу, кстати. Фрицы довольно быстро зализывают раны и увеличивают активность. Сталин на его запросы бурчит:

— Слишком много вы себе резервов запрашиваете…

— Генерал Павлов запрашивает не меньше…

— От него толку больше.

На это замечание Константиныч хмуро затыкается. Любит наш вождь подчиненных между собой стравливать. И даёт мне слово. Не встаю, разрешено же.

— Да, товарищи, немцы хотят окружить сразу весь мой фронт. Ударить между Житомиром и Киевом, пройти вдоль Днепра до Гомеля и вклиниться в мой фронт. Далее идти на соединение с группой фон Бока. Считаю это авантюрой. Ставлю себя на место немецкого командования и не нахожу никаких возможностей провернуть столь широкомасштабную операцию.

— Зачем тогда они это делают? — Сталин начинает набивать свою любимую трубку. Акцент почти пропадает. Это я, такой замечательный, на него так действую?

— Полагаю, есть две причины. Первая — других возможностей выправить ситуацию они не видят. Вторая — истерика Гитлера. Наверняка он требует покончить с моим фронтом в кратчайшие сроки. Провал их наступления в Белоруссии поставил вермахт в отчаянное положение. Я как-то говорил об этом, фронт недопустимо сильно растянут.

— Товарищ Сталин, — напоминает о себе Жуков, — я ведь не просто так резервы прошу. Предлагаю нанести удар из района Белой Церкви в направлении Кишинёва.

Указка прочерчивает дугу на карте, соединяющую упомянутые точки. Начинаю комментировать по взгляду Сталина.

— Неплохой план. Должен сработать. Но я бы другой предложил. Какие-то войска сконцентрировать у Белой Церкви, намеренно ошибаясь с маскировкой. Чтобы немцы заметили и собрали свои силы. Тем временем мы скрытно подведём резервную армию и ударим ей из района Ровно — Дубно. И не по направлению к Кишинёву, а западнее. С расчётом вторгнуться в Румынию.

— И что же вы думаете, Дмитрий Григорич, у вас получится? — В голосе Мехлиса неверие пополам с надеждой.

— Лев Захарыч, — по кивку Сталина выхожу к карте, недовольный Жуков отдаёт мне указку, — прелесть плана в чём? В том, что вопрос успеха или неуспеха даже не стоит. Давайте, товарищи, сначала помечтаем. Представим, что у нас получится всё задуманное.

— И что ты задумал? — Жуков, этого нельзя отнять, задаёт вопрос очень вовремя.

— Главный приз — Плоешти, захват нефтеносных районов. То, что мы лишим вермахт поставок румынской нефти, в этом никаких сомнений. Но самая соблазнительная цель: захват запасов нефти и вывоз на нашу территорию.

— Авантюра, — отчётливо бурчит кто-то из генералов.

— Безусловно, — соглашаюсь легко, — но в любом случае, даже если мы не сможем войти на территорию Румынии, подтянуть тяжёлые бомбардировщики и разнести Плоешти к чёртовой матери дело буквально одних суток.

Немного раздумываю, пока генералы проникаются моими наполеоновскими планами. Поправляюсь.

— Двух суток, если с чувством, толком, расстановкой. И вермахт на долгое время, если не навсегда, лишится румынской нефти.

— Вторая выгода. Румынская армия, взявшая Одессу в кольцо, будет мгновенно деморализована. Переброшенные поближе к Одессе авиачасти, если не разнесут немецкую авиационную группу за пару дней в пыль, то свяжут их интенсивными боями. Приморской группировке сразу станет легче. Мы её немедленно усилим войсками, вооружениями и боеприпасами. Нажим на Одессу сразу ослабнет. Да и вся группа армий «Юг» окажется под угрозой блокады.

Пауза.

— Даже если это останется только угрозой, всё равно немцы будут вынуждены заниматься перегруппировкой, их коммуникации наполовину будут перерезаны, а вторая половина, через Румынию, окажется под авиаударами. В любом случае, даже если под давлением немецких войск ударная армия будет вынуждена откатиться на исходные позиции, ни о каком дальнейшем немецком наступлении речи уже не будет. Итак. В самом плохом варианте мы наносим противнику тяжёлые потери и снимаем угрозу их дальнейшего продвижения. Плюс неизбежно укрепится Приморская группировка наших войск.