Сияние жизни (СИ) - Дормиенс Сергей Анатольевич

В сознании билась какая-то старая-старая мелодия, услышанная еще в прошлой жизни, дичайшая импровизация, неимоверно отчаянная в пылкой страсти найти свою кульминацию, свой финал…

«Я так не могу…»

Вместе с отчетливой мыслью пришел звук открывающегося замка. Дверь лязгнула, и немедленно вслед за тем щелкнули затворы. «Теперь так всегда ко мне приходят… А… Разве уже кто-то приходил?» Синдзи попытался напрячь память, но она лениво отмахнулась и исчезла в приступе острой дрожи. Когда в глазах прояснилось, на стуле перед ним расположился взлохмаченный Ставнийчук, а за его спиной двое конвоиров целились куда-то над головой сидящего.

«Это они в меня. Да».

— Синдзи…

Голос доктора звучал так, будто в комнате поселилось эхо, предательски подхватывая каждый звук и перебрасывая его от одной стены к другой.

— Синдзи, такое дело…

— Здравствуйте, доктор.

Собственные слова шли словно не из его горла. Сердитый второй голос советовал не отвлекаться на глупые ассоциации, и Синдзи постарался сосредоточить все свое внимание на сидящем перед ним человеке. Как только это удалось, он сразу понял, что руки Ставнийчука скованы, а говорит доктор о своем последнем желании, о том, что ни о чем не жалеет…

— Доктор… О чем вы говорите? Какое желание?..

Ставнийчук поднял густые брови:

— Меня осудили как пособника грубого нарушения устава. Расстрел.

Муть в мозгу ненадолго развеялась.

— Расстрел? Нарушение? — преодолевая дрожь, он приподнялся в кровати и увидел, как напряглись солдаты. — Но за что?!

— Я запустил ракету, мы с Акаги так договорились. Она с Канаме уложила полковника, а я нейтрализовал часового и управлял стартом.

«Вот как… Спасибо, доктор». Он кивнул в ответ, показывая, что понял: Синдзи даже примерно не представлял, как он выглядит, и видно ли по его лицу, что он осознает что-то. В голове вновь поднялся бубнеж, а по телу загуляли искорки, от которых щекотно немела кожа, так что он зябко поежился и вновь собрал всю слабую волю в кулак.

— …Я потому, собственно, и попросился тебя навестить. Рицко Акаги не заслуживала так умереть, так что хочу сказать напоследок спасибо.

Синдзи поднял глаза. Обреченный на смерть доктор спокойно благодарил за отмщение, и это почему-то не укладывалось в голове. Что-то мешало.

— Алексей-сан… Вы знаете, почему она вообще отправилась в «Прорыв»?

Ставнийчук кивнул. Один из конвоиров, не переставая целиться в Синдзи, положил руку на плечо осужденному, и доктор встал:

— Знаю. После «Ядра» и ЕВЫ ей так и не удалось больше ничего создать, она только доводила все это до ума. Кроме Кацураги ни с кем не общалась. Так что в поход уходило все, что у нее было… Тут такое: или сиди с надеждой на озарение, на открытие, или… Да иду я, иду…

Его толкнули, и Ставнийчук негодующе посмотрел на сопровождающего:

— Эй, куда, ты забыл? Ваш командир разрешил ведь!

Конвоир кивнул, охлопал карманы и бросил на кровать измятую пачку сигарет и несколько спичек.

Синдзи недоуменно посмотрел на это и поднял мутный взгляд на уже идущего к дверям доктора.

— Да знаю, не куришь. Больше нечего тебе на память оставить.

Уже у выхода седоволосый доктор остановился так резко, что солдат вскинул ружье и занес приклад для удара, но осужденный всего лишь обернулся. Его глаза были скрыты густой тенью, а голос глух.

— Ну, давай. Рад, что хоть полковник этот поход переживет. Наверное.

Синдзи отстраненно заметил, что второй конвоир перестал, наконец, в него целиться. Икари вновь проваливался в нечеткие видения — перед глазами висели осколки очков, а в ушах гремел лязг стартового крана ракеты.

— Икари, ты соображаешь вообще?

Он вздрогнул и опомнился. Перед ним из багровой пелены выплывал стол, знакомая каюта, лесенка, ведущая куда-то наверх. «В рубку», — отчего-то уверенно решил он, и острый плавник этой мысли, прорезавший тяжелую жижу мыслей, окончательно вытащил его из забвения.

За столом сидел Тодзи Судзухара и что-то — неужели память? — подсказывало, что он новый командир этой злосчастной экспедиции. «Это он отдал приказ расстрелять Ставнийчука», — подумал Синдзи и погрузился в размышления о том, исполнен ли приговор или нет. Он даже приблизительно не представлял, сколько прошло с визита Алексея-сана в карцер. Его странное размытое сознание будто бы пряталось от чего-то, старательно прядя густые тени, скрывая само течение времени. Послушный странной ассоциации, разум увлеченно занялся ее изучением.

«— От чего я прячусь?

— Ты? Ты еще не понял?»

Синдзи почти обрадовался осмысленному ответу второго голоса, но насладиться странным общением ему не дали. Резкий, но не сильный тычок под ребра выбросил его на поверхность, в мир убогих ощущений.

— Икари, очнись, твою мать!

Судзухара стоял, уперев кулаки в столешницу и подавшись вперед. «Не он», — подумал Синдзи, повернул голову в поисках ударившего человека, и с легким удивлением обнаружил аж троих конвоиров позади. «Они как-то поняли, что я убиваю легко и без оружия…»

— Опомнился? Так лучше. Икари, мне нужно знать, что в конце твоего маршрута.

Синдзи тяжело сглотнул, и его горло треснуло болью, словно он проглотил много-много кварцевого песка.

— Маршрут?

Судзухара тяжело сел и сложил руки на груди.

— Машина выжгла тебе мозги, или кто, но мне нужны ответы! Понимаешь меня?

— Нет, — честно ответил Синдзи.

— Нет? Гаки тебя возьми, Икари! Я — третий командир этого похода — наплевав на все должен обеспечить всего одну задачу, — сказал Судзухара. — Чтобы ты и твой «Тип-01» добрались туда.

— И?

Синдзи просто хотел, чтобы от него отстали. Второй голос вновь умолк, и свое участие в беседе с новым командиром Икари считал пустой формальностью, ответы выскакивали из него, как цифры на игральных кубиках.

— Икари… Ты преступник. Ты убийца своих товарищей, участник грубейшего нарушения устава. И вместо того, чтобы пустить тебя в расход, я должен при необходимости пожертвовать всем персоналом этого конвоя ради твоей шкуры. И я хочу знать, ради чего все это.

Синдзи механически кивнул: это сообщение его не трогало. «Хорошо, что он не спрашивает о подробностях, то-то удивился бы… Или нет. Как раз спрашивает?» Он честно попытался вернуться к разговору, попутно припоминая подробности, но Тодзи уже молчал и смотрел на него уничтожающим холодным взглядом.

— Хорошо, — медленно сказал он. — Икари, я вижу, что ты решил запираться…

«Я? Решил?»

— Вспомни о своей чести, Икари! — сказал Тодзи и поднял меч, который лежал у стола. «Меч… Подаренный отцом». Память шевельнулась.

Маленький мальчик принимает с поклоном оружие, а отец — такой редкий гость — и приехал только на похороны матери. Ослепительно сияет солнце, блик от украшений рукояти полосует разодранные слезами глаза, клинок слишком тяжел, но это честь. Это долг. Это дар.

— Помнишь, так?

Синдзи вздрогнул от этого голоса: это был голос командира. «Честь? Долг? Я скажу ему…»

— Я должен прибыть в Хордадо дель Муэрте и найти там последнюю составляющую бога, чтобы навсегда победить войну.

Он внимательно и почтительно смотрел в глаза Судзухары, не понимая, что делает. Где-то была неувязка, какая-то странность, глупость, что-то странное билось в разуме, и хрипел второй голос, издевательски смеясь. Спустя мгновение глухо хохотнул Судзухара.

— Икари… Я не понимаю. Ты хочешь сыграть идиота? Так играй убедительнее!

Взгляд командира был тверд и уверен, и Синдзи с удивлением понял, что разговаривает с Тодзи. «Тодзи? Что с тобой случилось?» Память тасовалась, как колода карт: едва он свыкся с мыслью о жестком и уверенном командире, как она подсунула ему Судзухару, лейтенанта, хмурого спорщика, жениха Хикари.

— Этот поход, Синдзи, начался с ошибки, — сказал Судзухара холодным голосом. — Я не осуждаю секретности, но «Прорыв» свел всех с ума. Ошибочные приоритеты, скрытые задачи, и… В конце концов — вроде-как-идиот, ради которого нужно пожертвовать всем.