Елка и терн. Тетралогия (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна
Я перевела глаза на обладателя испитого голоса и сногсшибательного винного запаха. Тип у стойки, точно. Морда с синяками, улыбка до ушей и двенадцать оставшихся зубов.
– А не пойти ли тебе? – предложила я.
– Пошли со мной, не пожалеешь! – предложил наглец. – Уж я тебя так ублажу!
– Лично с тобой я соглашусь пойти только к виселице, и то, если тебя будет вести палач, а меня по‑просят намылить веревку, да еще и заплатят за это правильное дело, – огрызнулась я.
Тип переварил мои слова и с ревом бросился бить мне морду. Я развернулась на стуле и подставила ему ножку. Нахал пролетел половину зала и с грохотом вписался в стойку. Хозяин трактира выплеснул на него кувшин с водой. Первый раунд окончен!
Тип встал и опять попер в мою сторону. Я начала медленно разминать пальцы, готовясь превратить недоумка в лягушку, чтобы квакал и прыгал, но меня перебил Терн. Он встал из‑за стола и взял типа за шиворот и штаны. Потом посмотрел в сторону открытой двери.
– Промахнешься, – уверенно сказала я.
– На что спорим?
– Предлагай сам?
– На поцелуй, – выдал наглый элвар.
– В щечку, – дополнила я.
– Согласен. Извини, скрепить не удастся. Но ты ведь не откажешься от своего слова?
– Я всегда плачу долги по первому требованию!
– Договорились.
Терн резко развернулся вокруг своей оси. Пьяница, все это время висевший тихо, как ленивец на де‑реве, заорал. Так, с воплем, он вылетел за дверь и приземлился в большую грязную лужу посреди дво‑ра. Зрители зааплодировали.
– В следующий раз буду спорить осмотрительнее, – пожалела я.
– Посмотрим. Долг я спрошу потом, когда сниму эти повязки.
– Хорошо. Ты уже позавтракал?
– Да.
– Тогда пойдем, поищем Кана.
Мы расплатились и вышли на улицу. Пьяница так и не вылез из лужи.
– Стоило ли так нарываться? – спросил Терн.
Я передернула плечами.
– Я и сама бы с ним справилась. Это несложно.
Мы медленно шли по деревне, разговаривали ни о чем, смеялись, Терн купил две палочки мороженого у уличного продавца и мы уселись на скамейку, временно позабыв о Кане.
– Сто лет уже так не сидел, – вздохнул Терн.
– А сколько тебе лет? – не удержалась я.
– Сто двадцать пять лет ровно.
У меня глаза на лоб полезли. СТО ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ? Мне всего двадцать шесть, а в восемнадцать лет я уже считала себя слишком взрослой.
– Ты всерьез?
– Я совершенно серьезен.
– Никогда бы не подумала! Ты выглядишь…
– На сколько? На сто двадцать четыре года?
– Мальчишка! Честно говоря, я не дала бы тебе больше восемнадцати.
– Я тоже не сказал бы, что тебе двадцать шесть.
– Спасибо.
– Нет, серьезно! Вы, люди, по сравнению с нами однодневки, но о тебе я такого бы не сказал. Ты не просто выглядишь молодо, ты молода и душой!
– Это и неудивительно. Мне предстояло жить не больше семидесяти лет, там, в моем мире! Здесь же мне подарили еще больше тысячи лет жизни при удачном стечении обстоятельств. И я счастлива! А сколько живут элвары?
– Теоретически – около двух тысяч лет.
– А практически?
– Много элваров погибнет на этой проклятой войне, Ёлка. И им будет гораздо меньше, чем даже тыся‑ча лет. Я тоже мог бы умереть, но я чудом спасся. И должен признаться, я боюсь смерти! Ужасно, ко‑гда теряешь пятьдесят лет жизни, но когда перед тобой несколько тысяч лет!? Я так люблю жизнь!
Я кивнула. Я отлично понимала его.
– Один мудрец из нашего мира сказал примерно так: ' Пока есть я – смерти нет, а когда придет она – не будет меня'. И мне тоже это страшно. Но зачем думать и говорить о смерти? Чудесный день, солнце, птицы, цветы, кстати говоря, мороженое! Давай наслаждаться тем, что есть! Жизнь – прекрасна!
– Согласен! – Терн отбросил в сторону палочку от мороженого. – Пойдем искать твоего приятеля.
Кана потерять не удалось. Стоило нам свернуть за угол, как из маленького и довольно бедного дома вылетел Кан. За ним мчался на веревке черный козел с наглыми желтыми глазами и весьма острыми рогами. Время от времени козел взмекивал и бросался в атаку. Кан подпрыгивал и уворачивался, весь‑ма развлекая местную детвору и парочку зевак постарше.
– Что здесь происходит? – спросила я, изо всех сил стараясь быть серьезной. Но уголки губ так и разъ‑езжались в стороны. Уж очень потешно выглядел мой приятель. Терну было легче. Он‑то в бинтах, так что может улыбаться хоть во весь рот, все равно незаметно. Но плечи у него все равно как‑то подозри‑тельно подрагивали.
– Это мой гонорар, – мрачно объяснил приятель, в очередной раз подпрыгивая вверх.
– Гонорар? За что?
– Я тут одного типа вылечил. Его медведь сильно порвал. Он мне и предложил взять козла. Дескать, семья небогатая, денег у них нет, так хоть натурой.
– Лучше бы натурой, – фыркнул Терн.
– М‑да, жадность фраера сгубила. По‑хорошему, они тебе еще и доплатить должны были, чтобы ты его забрал.
Козел взмекнул и опять пошел в атаку. На этот раз на меня. Я увернулась и подпрыгнула.
Знакомиться с рогами мне совершенно не хотелось.
– А то за чем тебя послали, ты купил?
– Нет еще. Только коней продал. Вот деньги.
Кан предъявил довольно увесистый кошелек. Я кивнула.
– Хорошо. Мы с Терном пойдем покупать, а ты стой здесь.
– Почему так!? – Кан был искренне возмущен.
– По козлу и капусте, – ехидно ответила я. – Это твое приобретение? Твое. Вот и мучайся с ним.
– Еще бы, – заржал кто‑то в толпе. – Это ж козел деда Джанка, такой сволочной скотины небось во всем Кейротолле нету!
– И дурака, который согласится купить эту скотину, в вашей деревне тоже нету, – для проформы уточнила я у толпы.
Могла бы и не уточнять. Мычание, выкрики и прочие проявления народного голоса сливались в одно решительное 'нет'. Ну и правильно. Я бы тоже такую скотину не купила. Тем более, что козлом от него разит, как от целого скотного двора.
– Так что оставайся, – я потрепала Кана по щеке. – Жди меня и я приду, только очень жди. Ждите, – поправилась я и зашагала подальше от козла. Терн развел руками и последовал за мной.
– Ты поступила жестоко.
– А он!? Навязал на нас эту бодучую и вонючую скотину! Как золотой слиток у утопающего. И меша‑ется, и выкинуть жалко! Да если бы хоть толк был! Вот ведь жадина! Мы и так весьма разжились день‑гами, нет, ему еще захотелось! Пусть сам теперь мучается, как тот утопленник.
Терн фыркнул. Я и сама понимала, что сравнение не то, но что ж поделаешь? Я ведьма, а не писа‑тель.
– А хорошая ведьма обязана быть и хорошим писателем, – подслушал мои мысли Терн. – А то бродя‑чие певцы и летописцы так твои будущие подвиги распишут, что никакого спасения не будет.
– Я буду практиковаться.
– Вот‑вот. А то подвиги ты совершаешь, а вот рассказать о них не умеешь.
– При всем уважении к твоему уму… Если я расскажу хотя бы о половине своих подвигов, то либо вылечу из Универа, либо покончу жизнь самоубийством при активном участии половины его учите‑лей.
– Да, твои подвиги каждому не расскажешь. Особенно последний.
Я фыркнула, вспоминая свою последнюю выходку. У нас была преподавательница, которая до смерти боялась лягушек, змей и раков. Не знаю, почему так. Я‑то ничего не боюсь, даже мышей, а она просто не могла выносить пресмыкающихся и земноводных. Увидит – и срывается в визг. Но при том она была жуткой стервой. Эвину девять раз зачет не ставила. Довела парня. Он к ней даже с цветами пришел! Цветы полетели в окно, оборотень – за порог. И ведь известно, почему она так! Эвин просто как‑то ее сынка мордой в пиве повозил! Ну, подрались, с кем не бывает! Сын у нее, кстати, совсем без магических способностей, да и без умственных тоже, но она его все‑таки держит возле Универа и на что‑то надеется. Интересно, на что? На чудо? Вот припрется Христос и наделит его по возможностям и желаниям его маменьки?
