Элин Хильдебранд - Пляжный клуб
Встав у боковой двери, Мак обеспечил организованный выход гостей, передав их с рук на руки широкоплечему спасателю. Тот проводил их до фургонов, прокладывая путь по песчаным дюнам. Мак пересчитал всех по головам. Мистер Сикахама с Гавайев посетовал, что платит шестьсот долларов за ночь не для того, чтобы ютиться под дверью математички, и смеет рассчитывать на компенсацию. Миссис Фреммер поцеловала Мака в щеку, словно не чаяла снова увидеть его живым. Препроводив постояльцев в фургон, плечистый повернулся к Маку:
– Это все?
– Да, – ответил Мак. – Я остаюсь.
– Есть здесь еще люди?
Фонарный луч осветил дверной проем хозяйского дома.
– Обождите-ка, – сказал Мак. Луч подпрыгивал и дрожал, и в темноте вдруг стал различим силуэт Терезы. Она выскочила босая, в ночной рубашке, накинув сверху ветровку дочери, которую та когда-то носила на соревнованиях.
– Я еду с ними, – сказала она. – Кто-то же должен сопровождать гостей, а Билл отказывается выходить из дома.
– Хорошо, – кивнул Мак.
– Лейси уже в фургоне? – спросила Тереза.
– Лейси, – пробормотал Мак. Он побежал в ее домик, распахнул дверь и бросился в спальню. Дверь была закрыта, он постучался.
– Лейси? – спросил он и заглянул внутрь.
Лейси сипло похрапывала во сне.
– Проснись, – позвал Мак.
Лицо старушки казалось мертвенно бледным в свете фонаря. Мак потормошил ее за плечо.
– Это я, Лейси.
Морщинистые веки затрепетали.
– Макс? – проронила она, подслеповато щурясь.
– Мы эвакуируем жильцов, – сказал он. – Пора уходить.
– Я знала, что ты скоро придешь, – проговорила она, – но я еще не готова.
– Лейси, мы укроемся в школе. Приехали пожарные.
Она открыла глаза и твердо спросила:
– В школе?
– Вода поднялась до террас. Мы вывозим жильцов.
– Ну, меня какой-то водой не напугаешь. А ты тоже поедешь в школу?
– Нет, – ответил он. – Я остаюсь.
– Ну и я, – проговорила Лейси. – Тонуть так тонуть. Разбуди, когда настанет утро, сделай одолжение.
На парковку нанесло горы песка. Кое-где плескалась вода. Визжал и надрывался ветер. Павильон начисто ушел под воду, будто его и не было. До ступеней отеля оставалось каких-то десять футов – здесь могла уместиться разве что малолитражка. Замерев у дверей, Мак окинул взглядом бескрайний Нантакетский пролив, обратившийся из доброго друга в злобного врага.
Донесся голос. Сквозь дверной проем хозяйского особняка пробивался упрямый луч, точно свет маяка. По песчаным дюнам в простых галошах брел Билл, а вокруг раскинулись лужи размером с детский бассейн. Из-под желтого макинтоша выглядывала пижама.
– Что происходит? – крикнул он что есть мочи.
Мак не ответил, лишившись дара речи от возмущения.
Так и хотелось крикнуть: «Стихийное бедствие. А что, не заметно?»
– Всех вывезли. Остались только Кларисса и Лейси.
– А что с погодой?
– С погодой плохо, – ответил Мак. Как он ни был зол, ему не хотелось рассказывать все новости: что вода поднялась в номера и что любимое детище Билла вот-вот будет разрушено.
Они выключили фонари и застыли вдвоем в полной темноте. Вокруг не было видно ни зги, лишь белая пена неуклонно подбиралась к отелю.
Билл крепко вцепился в его ладонь.
«Испугался. Сначала он потерял меня, потом дочь, а теперь и отель».
Мак не знал, что будет делать, если Билл заплачет. Бросил искоса взгляд: Билл улыбался. «Лишился рассудка, бедолага. Ну точно, от страха».
– Я его продаю, – проговорил Билл.
– Что?
– Я продам отель за двадцать пять миллионов долларов. У меня есть покупатель, и я решил его продать.
Мак направил луч фонаря на кромку воды. Волна поднялась и ухнула вниз, взметая белые хлопья пены.
– Не шутите так.
– Какие шутки? – удивился Билл. – Сесили ушла, ты уезжаешь, сынишка мертв. Я никогда не воспринимал отель как здание. Для меня важны люди, которые находятся в нем.
Волна накатывала за волной, словно баюкая, глаза стали слипаться. Мак стоял и грезил наяву. В его сне каждая волна обретала собственное имя. Вот – Дэвид Прингл, «твой романчик с островом». Вот – злобно оскалившийся Ванс. А вот – Марибель, взмокшая от пота, молит его о чем-то. «Что ей все время нужно?» Лейси в плюшевых тапках. Андреа и Джеймс с одинаковыми глазами. Тереза с седой прядью. Красавчик Джем, постыдно радостный Мистер Ноябрь, торопливо выскакивает из отеля. Вот Сесили плачет в трубку: «Я люблю тебя, Габриель». Волны баюкали Мака, и он проваливался в далекий май, когда в жизни его царили покой и порядок, и не было никакой Андреа и никакого Хавроши, и не звонил Дэвид Прингл, и все шло своим чередом. Что согревало его все эти годы? Что дарило ему радость жизни? Этот самый отель: стойка регистратора, тренькающий телефон и пляж; гости и персонал; Билл с Терезой, Сесили и Лейси – «Пляжный клуб» со своими обитателями. Конечно, отель – больше чем просто здание. Для Мака он стал целой жизнью, и даже в центре бушующего урагана он мог бы признаться: он там, где ему хочется быть.
Мак очнулся. Ветер стонал, точно роженица, хотя вода больше не прибывала. Билл стоял чуть поодаль, что-то бормоча. Читал стихи или молился.
– Нельзя продавать отель, – сказал Мак. – Вы вложили в него всю свою душу.
– Начну новую жизнь, – ответил Билл. – Возьму Терезу и подамся куда-нибудь на Гавайи или Сайпан, на край света.
– Билл, вы не можете продать отель. Я вам не позволю.
– Ты не в силах мне помешать, – проговорил Билл.
– А вдруг?
– Как?
– Я могу остаться.
Билл медленно кивнул.
– Ну что, в точку? – спросил Мак. – Тогда вы передумаете?
– А ты останешься?
– А это вас остановит?
Билл повернулся к нему и в глаза спросил:
– Это ты писал мне письма? Ты – С. Б. Т.?
– Нет, – ответил Мак.
Билл покачал головой.
– Нет, – проговорил он. – Я так и думал.
– Я остаюсь, – сказал Мак.
– Ладно, – проронил Билл. Посветил фонариком на парковку, и Мак проследил его луч взглядом – «Тойота-4-раннер» увязла в песке по самый кузов, а велосипеды на велостоянке засыпало до руля. Меж тем ветер не унимался.
И тут Мак услышал звук, тот самый глас: «Дом-м. Дом-м». Гул, протяжный и отчетливый, хорошо различимый на фоне бушующего ветра. «Дом-м». Мак подхватил Билла за локоть.
– Вы слышите?
– Что? – не понял Билл.
– Голос. Он говорит «дом». Слышите? Скажите, что слышите. Вот, опять. Дом. Признайтесь, вы слышите.
Билл забрался на песчаный холм и пошел к зданию, чтобы укрыться от ненастья.
– Не понимаю, о чем ты, – бросил он напоследок.
Мак проснулся от запаха кофе, сквозь веки пробивался солнечный свет. Открывать глаза было страшно. Сначала послышалось перешептывание, потом хихиканье и смех.
Мак был на грани пробуждения и уже понимал, что все тело ломит – спину, руки и ноги. Открыл глаза. Над ним склонились Ванс и Лав. Коридорный держал в руках две картонные коробки фасованных пончиков, а Лав – картонный поднос с порционным кофе.
Мак чуть приподнял голову и спросил:
– Уже все?
– Все, – ответил Ванс. – Но зрелище то еще. Вставай, сам увидишь.
Мак кое-как умудрился сесть, Ванс протянул ему руку. Сквозь ставни в комнату пробивались лучи света.
– Глазам своим не верю, – пробормотал Мак. – Это что, солнце?
– Ты пока обожди маленько, не выходи, – предостерег Ванс. – Для справки: я смог припарковаться где-то за четверть мили отсюда по Норт-Бич-роуд.
– Мы шли по песку, – добавила Лав. – Помог горнолыжный опыт: ни капли не расплескала.
Ванс обнял Лав за шею и поцеловал ее.
– Умница.
Мак подумал про Марибель и ощутил новую боль, не связанную с телесной.
– Кто-нибудь видел Джема? – спросил он с надеждой. – Или мой джип.
Они покачали головами. Лав опустила глаза.
– Попей кофейку, – сказал ему Ванс и протянул стаканчик. – Ты что, всю ночь не спал?
– Ну, почти, – проговорил Мак. – А свет дали?
– Пока нет, – ответил Ванс.
– Гости эвакуированы, – сообщил Мак. – Пожарные отвезли их в городскую школу. Я не захотел уезжать.
– Ты, как всегда, на посту, – покачала головой Лав.
– Он, как всегда, не в себе, – возразил Ванс. – Так что, готов выйти? Крепись, чувак. Имей в виду, я предупреждал.
– Готов я, – буркнул Мак. – Вчера еще насмотрелся.
– Тогда пошли. Я хочу на это взглянуть, – сказал Ванс. – То-то у тебя будет рожа!
Мак с Вансом вышли через боковую дверь. Первое, что бросилось Маку в глаза, – какой же замечательный наступил день! Тяжелая духота предыдущих дней растаяла без следа. Воздух был свеж, над головой голубело бездонное небо.
На месте «Пляжного клуба» раскинулась пустыня Сахара. На парковке было песка по грудь. Лестницу при входе в вестибюль, где еще вчера разговаривали Мак с Биллом, погребло полностью, а двери завалило наполовину. Павильон и вовсе скрылся с глаз, торчала только двускатная крыша, словно отделенная от туловища голова. Пляж усеивали водоросли, мертвые чайки и булыжники.
