Мастер Чэнь - Любимый ястреб дома Аббаса

Наконец, сколько у меня в этом мире братьев? Совсем немного.

— Долго, очень долго меня смущала эта путаница с именами, — продолжал тем временем Юкук. — То, что нашего демона действительно звали Гису, — это в какой-то момент было уже неоспоримо. А потом я подумал: ну и что — разве не может быть двух женщин с очень похожими и не такими уж редкими именами? Тем более что Гису — это ведь даже не полное имя. И я спокойно продолжал выяснять, кто и что знал про женщину-воина, которую иногда называли именно так. Если бы я искал именно Заргису, «золотые волосы», мне было бы куда сложнее. Потому что у этой подруги, как вы убедились, волосы были вовсе даже черные. Совершенно дикая женщина, попросту бешеная. И конечно больная. Имя ее так теперь и останется неизвестным, а кличка ее — Гисубурида. К сожалению, об этом мне сообщил только сегодня тот, последний из пятерки, который все-таки прожил еще некоторое время после утреннего визита к вам и после той встречи, что мы ему устроили. А откуда эта страшная женщина взялась, как все начиналось, — нет, не успел сказать. Да и какая разница.

— Гисубурида? «Распустившая волосы»? — удивился я. — То есть, по сути, «потаскуха». Что ж, очень уместно. И похоже, что она против такой клички даже не возражала… А то и гордилась ею. Но что произошло, когда следы ее потерялись?

Юкук мрачно раздвинул в улыбке ввалившийся рот.

— Если такая женщина хочет скрыться, то будьте уверены — вы ее не найдете никогда. Наняться в чей-то дом служанкой, затеряться на рынке… Но она захотела исчезнуть так, чтобы ее было уже абсолютно невозможно найти. Потому что жен, служанок и рыночных торговок знают — плохо ли, хорошо ли — городские власти. Даже в наше смутное время такие власти есть. Но кто будет интересоваться рабыней-чужеземкой, пока она не продана в чей-то дом? Это было гениально и просто — продать себя в рабство, а потом, когда нужно, — сбежать. Да что там, эта женщина попросту посмотрела бы работорговцу в глаза — и неторопливо ушла бы своим ходом, а тот бы не шевельнулся. Она попросту ждала, когда за ней приедут ее друзья. А те ждали, когда их перестанут искать… И потом тронулись в путь. Не так уж много рынков рабов в этих краях. И даже если женщину уже купили, то они попросту бы спросили у торговца — кто купил. А потом пошли бы искать уже покупателя. Что, собственно, и произошло…

— Как бы гениально с ее стороны все это ни было, ты все-таки догадался, — поощрил его я.

— Вообще-то мне просто повезло, — признался Юкук. — Как вы помните, мне донесли, что неподалеку рыщет отряд непонятно кому служащих личностей из которых один, по описаниям, уж очень был похож на сами знаете кого. Я усилил было охрану — но тут некий почтенный виноторговец как бы вскользь сказал, что этот отряд ищет себе рабыню для услуг, спрашивал дорогу до ближайшего рынка. И, представьте, хозяин, — я, наоборот, успокоился, даже и тогда в моей голове не появилось ни одной достойной мысли, кроме той, что если эти бандиты ищут себе женщину, то можно их не слишком опасаться — они заняты, а мы тут не задержимся. И тут вы сообщаете мне, что купили себе двух женщин на рынке рабов. И моя голова, наконец, заработала как надо. Я понесся назад, искать этот рынок и расспрашивать торговца. Мне и в голову не приходило, что вы могли бы купить ту самую. Но несся я туда со смутной мыслью: что-то происходит, надо торопиться… И действительно, эта пятерка появилась там вслед за вами, хозяин. И работорговец побледнел и просто затрясся, когда еще и я начал его расспрашивать все про ту же женщину… А я выглядел не лучше его, когда понял, кому именно он ее продал.

— Ты, случайно, его не придушил? — с надеждой поинтересовался я, вспомнив о Халиме, в данный момент находившейся на попечении нашего доброго целителя в Мерве.

— Почти, — с сожалением отвечал Юкук, — но я слишком торопился. Потому что пятерка эта, как я понял к тому моменту уже все знала и только что отправилась к… месту своей будущей встречи с нами… Им понятно было, где нам всем пришлось бы остановиться на ночь — тут больше ничего и нет. Я также понял, что должен был бы встретиться с этой бандой на дороге. Но они попросту отсиделись за какой-нибудь деревенской стеной, увидев мой приближающийся отряд. А это само по себе о многом говорило. Так что нам надо было срочно возвращаться. Мы срезали угол дороги по пустошам и отлично успели устроить этим друзьям засаду. Они, как выяснилось, не спешили, решив приблизиться к караван-сараю лишь при свете утра, и в этом нам повезло. Я тут вспоминал всю нашу войну и пришел к выводу, что нам на ней везло что-то уж очень часто. Может, это вы приносите удачу, хозяин?

Я постарался не засмеяться.

Как въезжает победитель в свой город? Среди дождя цветов, протягиваемых ему чаш вина, под зуд струн и звон колокольчиков? Наш отряд, однако, попросту затерялся на вечерних улицах среди повозок, ослов и верблюдов. Более того, на нас никто особо не обращал внимания. «Вот и отлично, не надо мне шума и сбора друзей — помнится, два года назад я въезжал сюда в надежде отдохнуть, — подумал я. — Сейчас самое время наверстать упущенное».

Подземные бани, знаменитые бани Самарканда Вот теперь у меня на них сколько угодно времени. Лежать в своем доме на подушках целый месяц и ни с кем особо не общаться, ничего особенного не делать, в ожидании, когда созреют первые абрикосы, потом персики, а далее и дыни. Вот роскошь, которую все мы заслужили. А хотеть чего-то еще — зачем?

И тут я увидел, что ближайшая ко мне повозка что-то уж очень тяжело громыхает по плитам, а из-под покрывала на ней глухо позвякивает железо.

Я перестал принюхиваться к ползущим по улице ароматам выпекаемого к ужину хлеба — хлеб Самарканда пахнет, как никакой другой в мире, — и обвел глазами все, что меня окружало.

Вот еще одна повозка с оружием. И — в конце улицы в сторону цитадели движется конный отряд людей примерно одного, относительно молодого возраста, никак не вооруженных и не очень хорошо державшихся в седлах. Да и лошади у них дрянь. Похоже, что передо мной — подмастерья ремесленников, которым только что объявили, что они теперь солдаты. Более того, никаких других объяснений для существования этой странной кавалькады и нет.

От моего отряда оторвался, по сигналу ставшего вдруг очень собранным и серьезным Юкука, вестовой и понесся к дому, чьи цветущие сады завиднелись на склоне пологого холма.

«Что, братец, подстроил войну, только чтобы уйти от тяжелого разговора со мной? — мелькнула в голове мысль. — Ну, и зря — я ничего бы тебе не сказал. Вообще ничего».

Я уже въезжал в ворота.

— Я так понимаю, что торжественный пир откладывается? — легко сказал я брату вместо приветствия, вглядываясь в его похудевшее серьезное лицо и возникшие откуда-то две морщины на лбу. — Кого будем побеждать на этот раз?

— Имперская армия перешла границу, — вполголоса сказал он. — Там поцапались Фергана и Чач. Империя решила, что самое время вступиться за своих, ферганцев. Похоже на провокацию. Каков план, где остановится эта армия, просто неизвестно. Может, здесь. Может, докатится до Бухары.

Я обвел взглядом толпу, собравшуюся во дворе. Все смотрели на меня-так, как в тот, первый день, когда у меня под командой оказались десять чакиров. И так же чего-то от меня ждали.

— Имперская армия, ты говоришь? — поинтересовался я. — Поздно они спохватились. Начали бы поход год назад — вот тогда бы дело было для нас совсем плохо. Кто полководец?

Гао Сяньчжи, — также вполголоса отвечал брат. И я понял, что дело серьезно. Герой тибетской войны был единственным человеком, который мог бы принести здесь немало зла.

Люди во дворе начали незаметно для себя подтягиваться ближе и следить за его и моими губами. Поэтому Аспанак почти прикоснулся лбом к моему, прошептав:

— Зияд ибн Салех только что прибыл и обратился к нам за помощью. Больше шести тысяч солдат собрать он не может. Остальные — ерунда, крестьяне, подмастерья. У Гао — тридцать тысяч, по нашим оценкам.

Я освободился от братских объятий и как бы случайно поставил ногу на ступеньку перед входом в дом, оказавшись чуть выше брата и приобняв его за плечо.

— Точно с таким соотношением сил мы победили при Забе, — сказал я достаточно громко, чтобы мой голос был услышан хотя бы теми, кто стоял поближе. — Гао Сяньчжи? Нет, это не императорская армия. Это армия наместника Усмиренного Запада, Аньси. Гао — не император. А это меняет дело, братец. Потому что если Гао проиграет, то император взвалит вину на него и скажет, что он не отдавал высочайшего повеления начать этот поход. Такие случаи были. Нам надо всего-навсего помочь императору.

Брат молчал, и по бесстрастному лицу его было видно, что плохие новости еще не кончились.

— Карлуки, — сказал, наконец, он так же неслышно. — С ним отряд карлукской конницы, тысяч в пять. И сам ябгу карлуков — во главе.