В. Бирюк - Прыщ
Потом придёт Батый… И всё станет пеплом. Потом по этим же местам раз разом будут прокатываться разные рати: Дюденева, Щелканова… Но Русь перерастёт, пересилит Степь. Походы Ивана Грозного откроют русским мастерам всю Волгу до Каспия, «век Екатерины» избавит от угрозы степных набегов и польских разорений, реформы Александра Освободителя дадут волю. И, наконец-то, во второй половине 19 века, Мельников-Печерский будет писать об здешних жителях:
«Ложки, плошки, чашки, блюда заволжанин точит да красит; гребни, донца, веретена и другой щепной товар работает, ведра, ушаты, кадки, лопаты, коробья, весла, лейки, ковши — все, что из лесу можно добыть, рук его не минует. И смолу с дегтем сидит, а заплатив попенные, рубит лес в казенных дачах и сгоняет по Волге до Астрахани бревна, брусья, шесты, дрючки, слеги и всякий другой лесной товар.
Волга под боком, но заволжанин в бурлаки не хаживает. Последнее дело в бурлаки идти! По Заволжью так думают: «Честней под оконьем Христовым именем кормиться, чем бурлацкую лямку тянуть».
Живет заволжанин хоть в труде, да в достатке. Сысстари за Волгой мужики в сапогах, бабы в котах. Лаптей — видом не видано, хоть слыхом про них и слыхано. Лесу — вдоволь, лыко нипочем, а в редком доме кочедык найдешь. Разве где такой дедушка есть, что с печки уж лет пяток не слезает, так он, скуки ради, лапотки иной раз — ковыряет, нищей братье подать, либо самому обуться, как станут его в домовину обряжать. Таков обычай: летом в сапогах, зимой в валенках, на тот свет в лапотках…
Заволжанин без горячего спать не ложится, по воскресным дням хлебает мясное, изба у него пятистенная, печь с трубой; о черных избах да соломенных крышах он только слыхал, что есть такие где-то на «Горах» («Горами» зовут правую сторону Волги).
А чистота какая в заволжских домах!.. Славят немцев за чистоту, русского корят за грязь и неряшество. Побывать бы за Волгой тем славильщикам, не то бы сказали.
Волга рукой подать. Что мужик в неделю наработает, тотчас на пристань везет, а поленился — на соседний базар. Больших барышей ему не нажить; и за Волгой не всяк в «тысячники» вылезет, зато, как ни плоха работа, как работников в семье ни мало, заволжанин век свой — сыт, одет, обут, и податные за ним не стоят. Чего ж еще?.. И за то слава те, господи!».
Это написано в 1870-х годах. У меня тут 1160-е. Ребята, а можно я не буду семьсот лет ждать? Можно мы как-нибудь… вроде этого — сейчас сделаем? Мне ведь «на Луну слетать» — не горит. Весь мой прогресс — вот это самое, что Мельников-Печерский написал. Чтобы тепло, светло, чисто, сытно… Я, конечно, прогрессист, но не безобразник: ничего такого особо невиданного — мне не надо. Всё, чего мне хочется — оно и так случится, оно и без меня будет. Просто мне, как крайнему эгоисту и эгоцентристу, самому в таком пожить хочется.
Ребята! Давайте прямо сейчас сделаем!
«И говорят в глаза: никто не против, все «за». И добавляют уверенно:
— Будет! Всё будет! Вот прям как ты сказал. «Царство божье» — называется. «И за то слава те, господи!».
А потом начинают задавать простые вопросы:
— А шишей речных — ты выбьешь? А ушкуйников новогородских с их разбойным гнездом — ты выжжешь? А коли меря подымутся или булгары придут — кто их урезонит? А иначи — всё прахом пойдёт, дымом вылетит.
Для процветания этого края нужна торговля. Нужно обеспечение внешней и внутренней безопасности земли и путей. А Древнерусское государство закономерно, по марксизму, сползает в феодальную раздробленность. И вот такие земли — пограничья, хоть и внутри Руси, но между разными «шапками», регулярно разоряются и выжигаются. То и вправду война — рати идут. То просто бардак — шиши разные шляются.
Если всё — каждый год дымом пускать, то точно: «изба у него пятистенная, печь с трубой» — из сказок про «царство божье».
Вот, девочка, смотри как просто-то получается. Ныне придумывают иные: Воевода Всеволжский из самого из младенчества хотел Святую Русь благоустроить да возвеличить, и для того, уяснив себе откровение от самой Пресвятой Богородицы во сне ему явленное, не щадя трудов и даже живота своего, во всяк день к тому стремился.
Да ведь глупости сочиняют! И про меня, и про Богородицу. Я выбирал, сколь ума хватало, лучшее из необходимого. Из необходимого — чтобы голову сберечь да с тоски не свихнуться. Не выдумывал всяких невидалей-небылиц, а делал то, без чего и жить-то нельзя. И, где можно, время берёг. Почитай, все мои дела — и так бы сделаны были. И поболее, и получше. Моего-то — что не во всякую дырку Русь слазить пустил. Что быстрее идём, по отноркам всяким не застреваем. А то у нас народ… покудова все трясины да буераки рёбрами своими не посчитает — дороги не сыщет. «Задним умом — крепок».
Не в том сила моя, что всякого невиданного поделал, а в том, что известное, простое — сделал вовремя. Из без меня вырастающему — вызреть помог. Из худого выбирал сразу лучшее, а не всякое худое прежде надкусывал.
Нынче Ростик уселся в Киеве крепко, Боголюбский строит свой Владимир, Новгороду они дружно сказали «цыц», а против двух князей сразу — вече не вякает. И сразу снова стал подниматься этот верхневолжский край, снова пошли по Руси здешние «коромыслы».
На «Святой Руси» два типа весов. Нынешние святорусские товарные весы — типа безмена. Палка, на одном конце крюк для товара да кольцо для подвеса, на палку надевают гирьку и двигают. Дальше пересчитывают вес гирьки в вес товара по «правилу рычага». Форма таких весов — общеевропейская, с античных времён широко применяется во всех странах Европы. Разница между древнеримскими и святорусскими — только в кратности отношения плеч коромысла. Русские весы позволяют взвешивать при 40-кратном отношении. Гирька в один фунт позволяет взвесить пуд товара. А по запасу прочности — до 7–8 пудов. Такие измерительные приборы требует от кузнеца-изготовителя, кроме довольно сложной фигурной ковки и слесарной работы, ещё грамотности. Градуировку на каждых весах делает индивидуально — нужно знание хотя бы умножения и деления.
Делают здесь и малые, равноплечные весы с чашками. Применяют для взвешивания пряностей и драг. металлов. Именно на таких, «аптекарских» весах, при закрытых от сквозняка окнах и дверях, взвешивают перец в торговых республиках Северной Италии. На взгляд «попандопулы» — вещь ненужная, много ли мы в 21 веке аптекарскими весами пользуемся? Но здесь — прибор повсеместный, у всякого торгового человека — в кошеле на поясе. «Святая Русь» своего серебра не имеет, монету не чеканит, приходящие дирхемы — обгрызает по краям.
Серебро — основное средство платежа. Но это — весовое серебро. Каждая сделка включает в себя взвешивание. И длинный скандал по поводу качества серебра, его веса, достоверности гирь, правильности весов… Согласие о сумме ещё не означает согласие о её материальном выражении.
Русские князья, понимая важность правильности мер и весов, сами за контроль в этой области не берутся. Не доверяют себе, наверное. Функция поверки измерительных приборов возложена на церковников, вбита в их уставы: «торговыи всячьская мерила, и спуды, и свесы и ставила, блюсти без пакости, ни умалити ни умножити».
Гвездонь и таскает с Верхней Волги разные весы в Елно и по округе. Понятно, что Прокуй у меня таких «измерительных приборов» понаделал без проблем. Что-то взвешивать — в большом хозяйстве постоянно нужно. Но, едва мы начали товары свои на внешний рынок продвигать — встала проблема. Народ верит известным клеймам, такое же коромысло, но с рябиновым листком — не котируется. Начинаются глупые наезды насчёт скидок, уценок… хай стоит… «насыпь с горкой», «отмерь с походом»… Дешевле взять чужое, но покупателям известное, пользующееся их доверием.
В начале зимы Гвездонь расторговался хорошо, поехал за новым товаром. Да и увлёкся. Шёл санями, пока по здешним деревням проехал, товару набрал — пошёл ледоход. Вот он и застрял в Твери. Надо брать лодку, а приличной лодейки нет — «вятшие» разобрали, в лодейный поход собираются.
— Да уж, земеля, попал ты сурово. Малую лодку брать — голову положить. Шиши-то изо всех щелей ныне повылазят. Больших лодей на продажу нету. А ждать… вода уйдёт, на волоках большое корыто таскать — пупок развяжется…
Я этого мужика и видал-то только раз. Но тут, в чужой земле, в Твери, мы, елнинские — земляки, чуть не родственники. Разговор идёт открытый, задушевный.
— И не говори, боярич. Как вывернуться — ума не приложу. Вся прибыль, какую взять мог бы — тут на постой потратим. Да и дома ж дела ждут. Баба ж… она ж дура. Ей же общество такой жребий даст… что на покос, что на выпас… Весну упустить — потом годы из нищеты выскабливаться… Слышь… эта… боярич… про тебя слава идёт… что ты, де… ну… люди, сам знаш… болтают про тя разное…
— Гвездонь! Не жуй, говори внятно.
