Самый яркий свет - Андрей Березняк
Точно бывшего.
Итак, в карете два графа, графиня и остающийся пока без титула Макаров. Связанного мерзавца за человека я уже не полагала. Впереди нас марширует две сотни солдат, еще столько же за нами. Где-то там нас ждет, возможно, бой с такими же русскими людьми. Идут ли те на смерть и смертоубийство по своей воле? Осознают ли творимое ими?
Вот скоро и узнаем.
Макаров принялся выпытывать у Аракчеева подробности вечернего боя в квартире Пестелей и текущую диспозицию, успокоился, только получив заверения в безопасности Его Величества. С Ростопчиным граф обсудил возможных смутьянов в преображенском полку, но, если фрондирующих среди обер-офицеров было предостаточно, то откровенных смутьянов никто припомнить не мог. Поэтому мы все смели надеяться, что ни один из них не осквернит себя предательством в самый отчаянный момент.
Барабанная дробь впереди изменилась, а это означало, что намечается какое-то перестроение. Карета проделала еще сколько-то саженей пути и остановилась. Первым вышел Аракчеев, за ним Ростопчин, Макаров и только потом я. И если мужчины остались на прохладном ветру вольными птицами, то меня сразу же окружила троица охранников.
— Дыня, — тихо сказала я.
— Добрая смерть, на службе, — ответил Аслан.
— Смерти доброй не бывает, — возразил Андрей. — Но погиб Досифей достойно, сложил живот за Вас, Ваша Светлость. И мы не посрамим его памяти. Только не ищите погибели сами, Христом молю. И Вашим Мани тоже.
Я кивнула, одинокая слеза побежала прокладывать дорожку по щеке.
Меж тем диспозиция противостояния окончательно оформилась. Мне осталось только попросить присмотреть за связанным Агафоном с наказом пристрелить или изрубить его, если попытается бежать, и отправиться вслед за тройкой больших начальников, уже вышедших к Аничкову мосту. Пока складывалось так, что все бунтари из Семеновского полка скопились тут, на том берегу Фонтанки. Аракчееву доложили, что никаких скрытых резервов, которые бы переправились другим путем, на сей момент не обнаружено, поэтому две роты кадетов тайным маршем направлены через Чернышев, чтобы выйти восставшим в тылы. Граф согласился, но велел не атаковать без команды, только перекрыть пути отхода.
Семеновцы выстроились напротив, заняв всю ширину Невского проспекта, зеркально повторив нашу позицию. Две маленькие армии смотрели друг на друга с противоположных берегов Фонтанки, и только Аничков мост, ярко освещенный неровным пламенем фонарей, совсем пустой, разделял их. Стихли барабаны, прекратились разговоры, и даже шепотки не раздавались в темноте.
Ночь, темнота, тишина, хмурые солдаты и разделяющее их яркое пятно моста.
Начальники обнаружились в первом ряду, окруженные офицерами. Рядом стоял молоденький барабанщик, готовый отбить нужную дробь, в том числе требующую вскинуть ружья наизготовку. На меня служивые косились удивленно, но перечить никто не смел, под тяжелыми взглядами сопровождающих канцелярских тушевались даже самые отчаянные на вид рубаки. Некий капитан вскинул было руку в протесте, но был остановлен одним моим выражением лица и мягким ударом Светом. Я даже не стала всматриваться в его страхи, довольствовалась только побледневшим видом и сделанным назад шагом.
Я в своем праве.
В подтверждение этого достала фаравахар, разместив его поверх жакета, а внезапный порыв ветра разметал неприкрытые волосы — шляпу я потеряла еще во время боя, а потом поискать не удосужилась.
Солдаты, видевшие меня, принялись креститься, донесся чей-то шепот, что «боярыня сейчас всех в бараний рог скрутит!» Вера в такое приятна, но сколь же далека она от истины.
Когда я подошла к Аракчееву, Ростопчину и Макарову, свет упал на мое лицо, и все трое внезапно отпрянули. В ответ на мой немой вопрос Федор Васильевич достал из сюртука карманные часы, на внутренней поверхности которых нашлось маленькое зеркальце. Я посмотрела в него и ахнула: закопченное от пороховой гари лицо, на котором ярко пламенеют глаза — и не угадаешь в них сейчас их обычный голубоватый цвет, взъерошенные пряди, а на щеке отчетливо видный след от недавней слезинки.
— Не прихорашивайтесь, оставьте, — придержал мою руку Алексей Андреевич. — Тех двоих видите?
На противоположной стороне моста перед строем солдат красовались двое мужчин, в одном я узнала Павла Пестеля, второй известен не был, но догадалась:
— Муравьев-Апостол?
— Он самый. Не хотите поговорить с мерзавцами?
— Я?!
— А почему нет? Нас троих они, скорее всего, сразу же попытаются пристрелить, а Вас… — Ростопчин попытался возразить, но граф жестом остановил его. — Ничего не хотите им сказать? Или боитесь?
Я посмотрела за мост еще раз. Пестель как раз начал какую-то речь, но слышно его было плохо. Очевидно, подбадривал семеновцев, то ли обещал что-то, то ли уговаривал. Его приятель хмуро смотрел на противоположный берег, но молчал.
— Боюсь, граф. Очень боюсь. Но знаете… а в самом деле есть, что сказать. И, пожалуй, пройдусь. Не мужское это дело, — усмехнулась я и пресекла попытки оправдаться: — Нет, в самом деле у меня шансов больше. А если что… завещаю Вам, граф Аракчеев, окропить мою могилу кровью Павла Пестеля. На этого апостола мне плевать, а этого мерзавца я хочу чувствовать и в посмертии.
— Страшная легенда будет, — содрогнулся Макаров.
— Плевать, — повторила я, достала револьвер и шагнула на мост.
Среди семеновцев началось шевеление, Павел замолк, обернулся и пошатнулся, увидев меня. Наверное, я в своем нынешнем виде являла собой картину странную: одинокая женщина, идущая на строй вооруженных солдат, с пистолетом в руке, непокрытой головой и ненавистью… да нет, усталостью на грязном лице.
С нарисованной слезой линией.
Одна на пустом мосту, в круге света над черной водой.
Ровно посередине, промеж башен[105] я остановилась. Молчала и глядела на Пестеля. Он нерешительно переглянулся с Муравьевым-Апостолом и что-то принялся ему шептать. Наверное, предложение Павла тому не понравилось: штабс-капитан с возмущением скинул со своего плеча руку товарища, но Пестель не сдавался, горячился и показывал на меня пальцем.
Фу, как неприлично.
Эта мизансцена могла продолжаться бесконечно, поэтому я не выдержала и крикнула:
— Павел Иванович! Как видите, я еще жива, несмотря на все Ваши старания! Вас было пятнадцать человек, даже больше, все с ружьями, но так и не смогли застрелить девушку! А теперь, чтобы с ней справиться, Вы целый полк за собой привели?
Половину полка, если быть точной, где сейчас остальные семеновцы — только Мани и знает.
— Ну так вот она я! Отдайте команду, пусть стреляют. Из трехсот пуль одна, да попадет! Солдаты! Готовсь! Цельсь! Пли!
Никто не пошевелился, а я ощутила своим Светом перемены в настроениях бунтарей. Если до этого в их умах преобладало недоумение и какое-то отрешенное принятие судьбы, то теперь лейб-гвардейцами овладело смятение. Павел, кажется, тоже почувствовал
