Выбор Пути - Василий Павлович Щепетнёв
А всё-таки команду со мной выпускать не спешили. Понятно. Австрия — это страна нейтральная, а Федеративная Республика Германии — ударный кулак НАТО. Тут пять раз подумать нужно.
Достигнутые высоты становятся равнинами. Необходимо поднимать собственный авторитет. Победить в одном турнире, это, конечно, хорошо, победить в двух гораздо лучше, а в трёх ещё лучше. Победить и укрепить рейтинг заодно. Тогда мне сделают ещё шаг навстречу. Сейчас для меня каждый победный турнир открывает горизонты. А турнир, сыгранный неважно, их закрывает. Захлопывает. Буду где-нибудь в серёдке — ну, и хватит Чижику за границу летать. Другим пусть уступит это право. Орлам и соколам.
И тут — оп-ля! Нана Георгиевна требует подарить ей партию. Ну, или хотя бы разделить. На худой конец.
Нет, будь это на финише, и будь у меня первое место в кармане, ничью можно было бы и подарить. По крайней мере, подумать об этом. Но не по требованию. Однозначно. В общем, перебьётся. Хотя я уверен, что по возвращении она будет жаловаться во все инстанции. Но этим в конечном итоге она уронит не меня, а себя. Над ней смеяться будут.
Но это потом.
Я гулял по парку, что находился совсем рядом с отелем. Вообще, турнир организован крайне компактно во всех смыслах: живем, столуемся и играем в «Рэдиссоне». Времени на разъезды нет. Одиннадцать туров за двенадцать дней. Единственный выходной. Если не доиграл партию, доигрываешь утром следующего дня. А в шестнадцать часов будь любезен играть следующую партию. То есть всё очень и очень напряженно. Времени на музеи, посещение достопримечательностей и ячеек компартии нет. Тем более, что нет и девочек, которые здорово организовали всё это в Вене.
Ничего. Непременно поедем осенью. В сентябре. Все на картошку, а мы куда-нибудь в Испанию. Там будет интересный турнир, в Испании. В сентябре. Но для того, чтобы меня испанцы пригласили, а наши отпустили, непременно нужно показать отличную игру.
Ну, и покажу.
Вот только подышу немецким воздухом.
Воздух был недурён — парк большой, деревья, кусты, трава. На траве валялись немчики, и поодиночке, и парочками, и целыми семьями. Загорали, читали газеты, просто наслаждались покоем. Конец мая выдался жарким. Сейчас, в начале четвёртого, зной сошёл, и народ потянуло на природу.
Я сидел, дышал — восемь вдохов в минуту, не больше, не меньше, — смотрел на немчиков и думал, что среди них ещё немало тех, кого призывали в сорок первом — сорок пятом. Может, и тех, кто воевал на нашей земле. Почти наверное.
Немцы войну проиграли, проиграли недавно, и тридцати лет не прошло. Проиграли вдрызг.
И что?
И ничего. Загорают, смеются, детишки бегают. Кругом благолепие. В гостинице все вежливые. Улыбаются даже. На турнир вот пригласили, на открытое первенство Германии. А что у них в головах — понять трудно. Действительно всё забыли? Вот так напрочь? Или перековались? Не считают себя больше сверхчеловеками? А кем считают?
Коммунистическую партию Германии опять запретили. В шестьдесят восьмом. Коммунисты тут же организовали другую, Германскую коммунистическую партию. Вроде бы то же, да не то. Народ идти к коммунистам боится. Выгонят с волчьим билетом, и работу не найдешь. А без работы здесь не жизнь.
Без работы нигде не жизнь.
Ладно, немцы, они вне меня. А вот я, как я отношусь к ним? К этим немцам?
Разум возмущенный не кипит. Разум холодный. Руки чистые. Сердце — шестьдесят четыре удара в минуту.
Решил пройтись. Немного. Погулял — и назад. В гостиницу. Надеть чесучовый костюм. Фраки — это для зимы.
Оделся. Посмотрел на себя в зеркало. Поправил бабочку — выбрал синюю в крапинку.
И спустился в турнирный зал.
Это мой седьмой турнирный зал. Первый — домашний, Чернозёмский шахматный клуб. Потом Тула, Омск, Москва, Хельсинки, Вена, и вот теперь Дортмунд.
Становлюсь гастролёром. Проездом из Баден-Бадена в Монако решил дать сеанс в ваших прекрасных Васюках…
Сцена — шесть шахматных столов, плюс судейское место.
Нашёл свой стол, сел. У меня чёрный цвет.
Но пока жду.
Пришла калбатони Нана. Нарядная. Улыбается. И мне тоже улыбается, будто и не было неприятного разговора. Значит, уже придумала страшную месть. Или она, месть, домашняя заготовка. На случай, если нужно будет наказать строптивца.
Подала руку. Я, тоже с приятной улыбкой, её пожал. Мог бы и поцеловать ручку-то, целовать ручки я умею, не раз и не два играл в домашних спектаклях то Онегина, то Чацкого, даже дона Оттавио играл.
Чемпионка сходила е-четыре, я ответил це-пять. Мне хотелось выиграть показательно, но я помнил, как Спасский играл против меня, и ошибок десятого чемпиона повторять не собирался. Играл надёжно.
На доске — вариант дракона. И у белых, и у чёрных много путей к победе, нужно только найти их.
И на девятом ходу я пошёл своим путём. Вне дорог и тропинок. По неприметным зарубкам, которые оставил накануне, разбирая вариант.
Чемпионка задумалась раз, чемпионка задумалась два, чемпионка задумалась три…
И на восемнадцатом ходу просрочила время.
Проигрыш по времени на турнирах встречается не так уж и редко, но вот чтобы на восемнадцатом ходу…
Нана Георгиевна сначала заплакала, потом, схватив горсть фигур, запустила ими в меня, а потом закричала «Это подло!» — по-русски, по-немецки и, кажется, по-грузински.
Судья-распорядитель поспешил к нам, но калбатони Нина уже выбежала в боковую дверь.
— Горячий грузинский темперамент, — сказал я судье. Тот поинтересовался, собираюсь ли я подавать претензию. Я ответил, что мне достаточно и того, что я победил.
Но чувствовал, что передо мной разыграли только дебют. Основные события впереди.
