Александр Афанасьев - Врата скорби (Часть 1)
И так, пока не выбежал из здания молоденький, усатый приказный, не побежал к ним, неловко придерживая на боку кобуру с пистолетом и тревожа ногами вездесущую, соленую пыль.
– Господин хорунжий?
– Так точно… – степенно ответил Велехов
– Господин атаман ожидают. Извольте проследовать…
Стоящий на воротах урядник – поднял шлагбаум, виновато улыбнулся в усы – смол, прости, брат казак, служба такая…
– Давно здесь?
– А? – отозвался приказный, когда они шли к массивной, деревянной двери
– Давно говорю здесь, молодец?
– А… второй месяц, господин хорунжий.
Пришлют же стригунков[140] таких… паразиты. Потом похоронки пиши… Сволочи.
– Какого года службы
– Второго. Я охотником[141] сюда вызывался, господин хорунжий
– Ну и дурак – отреагировал Велехов – какой станицы рожак?
– Хоперской, господин хорунжий
– Ты бы сначала службу, как положено, доломал, чего набрался полезного, потом уж и сюда охотником. Кобуру – купи морскую, с ремешками, не пожалей денег. У тебя пистолет – как г…о в проруби болтается, случись надобность, и не добудешь…
Приказный обиделся, но промолчал. Постучал в массивную, тоже темного дерева дверь на втором этаже, отступил в сторону…
Походный атаман был человеком заслуженным, точнее – поломавшим службу, это было видно сразу. Буйная повитель седых волос, делавших его похожим на льва, такого же цвета седая борода, массивное, но без грамма жира, мосластое тело. Кривоватые ноги кавалериста и большие, подвижные руки сабельного рубаки и стрелка. По всей правой стороне лица петляет, перебиваясь неровными, белыми, не выгорающими под солнцем стежками чудовищный сабельный шрам. Правый глаз тем не менее – сохранился и грозно взирает на окружающий мир, равно как и левый – правда из-за ранения кажется, что атаман смотрит каждым глазом в свою сторону, правым в правую, а левым в левую. Близкие атаману люди знают, что сабельное ранение он получил в лихом деле под Баакубой, когда кавалерийская группа Буденного[142] сошлась накоротке с Девятым, Ее Величества, Королевы Великобритании гвардейским уланским полком. Тогда верный конь – как почувствовал, без команды рванул на дыбы, когда расстрелявший все патроны впустую британский улан маханул саблей. Тогда уже саблями то мало махались, все больше из револьверов, да из Маузеров палили. Таких сшибок избегали, да вот тут не получилось избежать. Полуживого – вырвавшись из схватки конь притащил в часть, доктора сначала и вовсе отказались. Вылечили сами казаки – смесью паутины и пороха. Командир полка, прибыв проверить раненых в деле казаков сказал: если сейчас жив остался, до ста лет не умрешь. Так оно, по сути и вышло. Атаман Павлов с тех пор не верил никаким врачам, презрительно именуя их "докторишки", не боялся смерти и не сдерживал себя в гневе. О чем казаки знали, и старались атамана лишний раз не гневать…
Увидев вошедшего, атаман поднялся из-за стола. Ему было уже за пятьдесят -но глаз по-прежнему был орлиный.
– Кто таков? – голос был похож на ворчание потревоженного крупного зверя, кубыть камни перекатываются
– Хорунжий Велехов, господин атаман! – Велехов принял уставную стойку
– Велехов? – атаман подумал – какой Велехов? Какой станицы рожак?
– Вешенской, господин атаман. Но так то я с Востока, просто… переселились. Потом обратно вернулись.
Атаман фыркнул в усы
– Без господ. Не люблю. Звать как?
– Григорием крестили.
– Григорием… знал я одного Григория… и тоже из Вешенской. В Междуречье служил. Не отец твой, часом?
– Дядя. Меня в его честь и крестили. Он в Басре погиб. Уже потом.
– Да, так и было.
Григорий думал, что атаман предложит помянуть, но он не предложил
– Хороший казак был. Дельный, отчаянный. За его голову моджахеды тысячу николаевских червонцев[143] давали…
Атаман вздохнул
– А за мою только двести. Продешевили, идолы. А ты сам – на земле сидишь, или – как?
– Одно время служил. Потом сидел. Сейчас опять в седле.
– Ага. А здесь чего забыл?
Велехов шагнул вперед, положил на стол письмо от Платонова. Атаман не обратил на него ни малейшего внимания
– Депешу я потом почитаю. Ты мне – как есть расскажи.
– Хочу диверсионную группу сделать.
– Какую-какую?
– Диверсионную. У нас ошибка в том, что мы все время защищаемся. А они все нападают. Надо наоборот…
– Э… мил друг, ну ты хватил. Да у меня почитай под полсотни маневренных групп в горах. Авиаразведка. Конная разведка.
– Ага. Одну расстреляли недавно. Местные нас за километр чуют – казаки прошли. Лошадей у местных нет. Нас и видать и слыхать. Моджахеды – как только мы идем, либо прячутся, либо засаду мастят. Верхи бегут – кто, если не казаки. А местные их не выдадут. Часть их за освободителей держат, а части – жизнь дорога.
– И что предлагаешь?
– Пешком. В одежде как у местных. С оружием, как у них, с базара.
Атаман хрипло захохотал
– Ну, ты и дал, казак. Пешком… пока карабкаться будешь, или подохнешь, или в засаду влетишь. А если кто тебя с воздуха заметит – так бомбами и пулеметами и причешет…
– Местных как то не замечают.
– Кто сказал?
– Много мы тел видим? Сводки откройте – одно и то же. Кровь, следы волочения. Кровь, следы волочения. Даже если и подраним кого – через месяц все равно на ногах.
– И думать забудь. Мои архаровцы наткнутся – откроют огонь без предупреждения. Разбираться не будут, кто – свои, чужие…
– Так меня тоже взять непросто. Что в горах, что так. Первыми они меня не увидят, а потом оборемся. Местные материться не умеют…
Атаман постучал по столу
– И думать забудь. Иди в разведку, в проводку конвоев – милости просим.
– Я как сказал, так и сделают.
– Своевольничать?!
Велехов выдержал взгляд атамана. Когда то его дядя, в честь которого его и назвали – по слухам перечил самому генералу Корнилову.
– Впрочем… – сказал после некоторого раздумья атаман – казачье дело вольное. Хочешь делать – делай. Только на неприятности нарвешься – не жалься[144] потом.
– Сроду не привык!
Атаман улыбнулся в бороду.
– Похож, ей Богу, похож. Твоего отца я тоже знал, но он поспокойнее был. А твой дядя, чуть что, так в драку лез. Но все равно – о тебе же заботу проявляю. Случись бомбардировка – и как опознать? Авиаразведка тебя заметит – пиши, пропало. Ты, верно подметил – муртазакам местным, местные приют дают. А тебе, дураку – кто даст…
– Посмотрим по ситуации
– Ну, смотри, смотри. Завтра приходи, тут штабные будут. Порешаем, чем тебе помочь. А может, и передумаешь. Местные купцы за проводку справно платят, да и князькам местным, прости Господи, тоже охрана нужна, своей они на грош не доверяют.
– Я знаю…
Атаман посмотрел на часы – неожиданно современные, наручные.
– Засиделись мы с тобой. Два часа уже. Ты где остановился?
– В Мааскере
– О. Добре. Поехали, подвезу.
– За то благодарю…
Недалекое прошлое
Территория под контролем Великобритании
Где-то в регионе Хадрамаут[145]
Лето 1940 года
Жизнь в горах тяжела. Но это не значит, что следует жаловаться и опускать руки. Ведь разве не сказано в великом Коране: неужели вы думаете, что мы не испытаем вас?
Его звали Иса, и ему было всего восемнадцать лет. Но он не знал этого – потому что здесь не принято было отмечать дни рождения, как у неверных. Каждый год, прожитый на этой земле – был даром Аллаха, и так его и воспринимали…
Отец Исы – оставил их, когда ему было два года. Аллах забрал его. Нет, это были не русские и не англичане. Когда то давно – семья Исы оскорбила семью, живущую немного выше по склону горы. Это было так давно, что все уже и не помнили, из-за чего произошла вражда. Но все, каждый мужчина рода, и того, и другого – помнил свой долг. Вражда – кровную месть здесь называли тхаар – прекращалась лишь по случаю большой беды. Такой, например, как произошедшая несколько лет назад, когда султан, сидящий в Кабусе – отправил в ущелья самолеты, распылять ядовитый газ хлор. Он сделал это не потому, что горцы сделали против него что-то конкретное – хотя отец правящего султана пал от кинжала убийцы, ассассина. Просто султан знал, что они опасны, что каждая женщина рожает столько, сколько пошлет Аллах и хотел сократить количество горцев. Пусть даже и послав самолеты с хлором, травить свой народ. Здесь с этим не было никаких проблем – только звериной жестокостью можно было удержаться у власти…
Тогда им повезло. Хлор – имеет обыкновение скапливаться на дне ущелий, ибо он тяжелее воздуха: султан об этом просто не знал. Волей Аллаха они остались живы, хотя долго кашляли, выхаркивая легкие – а многие из стариков умерли. Но значит – того хотел Аллах. Умирали здесь рано – люди за сорок считались стариками.
