Александр Авраменко - Смело мы в бой пойдем…
— ?
— Да вот, Всеволод Львович, вспомнилось:
От запада встает великолепный царь природы…
Я тоже читал у Тынянова эту историю, и мы декламируем дуэтом:
— И удивленные народыНе знают, что им предпринять:Вставать или ложиться спать?
Мы оба смеемся. Внезапно оживает рация:
— Ворон, ворон, я — Первый, как слышите?
— Слушаю, первый.
— Ускорьте движение. В районе Цаган-Ула контратака войск противника. — И уже просительным тоном Павел Алексеевич Ротмистров добавляет, — Поторопитесь, Всеволод Львович. Пожалуйста…
Если командир просит — дело плохо. Быстро смотрю на карту: до Цаган-Ула осталось километров двадцать. Полчаса хорошего хода. Но к такому делу надо подготовиться. Я останавливаю батальон. Из канистра доливаем воду в радиаторы, из бочек — бензин в баки.
— Бочки с брони!
— Есть бочки с брони!
— Осколочные заряжай! Досылай!
— Есть заряжай осколочные! Есть дослать!
Ну с Богом. Пошли.
Через двадцать минут у меня устойчивая радиосвязь с командиром саперно-штурмового батальона. Еще на подходе к позициям я уже знаю, что соратники «пустили пузыря». Опьяненные первыми успехами цирики и дарги полковника Одсурэна потеряли осторожность и решили взять Цаган-Ула по методу Чингис-Хана. Не дожидаясь бронетранспортеров штурмбата, застрявших на песчаном участке, монголы с диким визгом и гиканьем конной лавой пошли в атаку.
На их несчастье в Цаган-Ула оказался сильный японский гарнизон (Низкий поклон и троекратное ура в честь разведки!). Командир гарнизона, человек не глупый и храбрый, организовал столь серьезный отпор, что Одсурэн откатился назад, потеряв до 40 % личного состава. Теперь уже и батальон подполковника Самохвалова не мог ничего поделать, и теперь они ждут нас, чтобы нанести совместный удар.
Уже на подходе я разделяю батальон. 3-я рота будет обходить слева, а я сам с остальными, правым уступом, пойду в лоб. Подполковник Самохвалов интересуется когда ему поднимать свой батальон? Я отвечаю, что пусть начинает одновременно с нами и прошу его особенное внимание обратить на противотанковые пушки японцев, о которых он уже сообщал ранее. Сапер обещает, и я рявкаю в рацию:
— Слушать всем! Я — Ворон, атака!
Ротные «воронята» подтверждают, и 55 танков батальона, резко ускорившись, вылетают на врага.
Цаган-Ула обнесен глинобитной стеной, из-за которой лупят пулеметы, минометы и гулко ахают винтовки. Но «антитанки» пока молчат. Машины первой роты на всем ходу проламывают стену и врываются в город. Я вспоминаю свой опыт войны с японцами и командую:
— Бейте по фанзам! Там пушки часто укрывают!
Танки рвутся сквозь хилые китайские домики, и, кажется, находят несколько интересующих нас японских 37 мм пушченок. Я высовываю голову из люка. Сзади гремит русское «Ура!», и визжат монголы, дорвавшиеся до тех, кто только что пулеметами прореживал их ряды. Ну, что ж, я не удивлюсь, если после кавалеристов Одсурэна не останется пленных. Если вам хотелось жить, макаки, у вас было время сдаться в плен!
Капрал Антонио Капоне. Командир танка
Не успел я ничего толком сообразить, как эти морды перекошенные уже возле нас были. Мы то что думали: сейчас артиллеристы отстреляются. Потом, как полагается, оркестр, знамёна впереди, и вперёд, в атаку. Какое там… Расстояние от окопов до нас жёлтые пронеслись словно зайцы от охотника. Никогда не видел, чтобы так быстро бегали! Мы и сообразить ничего не успели, как сразу четверо наших вспыхнуло. Слышу только голос по рации командирский: Огонь! Огонь! Порка Мадонна! А потом только шёпот: Мама ми… И тишина: грохот дикий и звон брони. Смертник до него добежал. Не разглядели за спинами бегущей пехоты. Потом вообще, началось, лезут с перекошенными мордами на броню, штыками и прикладами колотят, пытаются люки вскрыть. Я такого себе даже представить не мог! Хорошо, русские товарищи не растерялись, я так понимаю, там ребята все опытные были, и давай нас пулемётами чистить. Потом наши на танкетках спохватились. В себя пришли, и как вмазали! Из огнемётов в упор. Струи огня, чёрный дым, и вой. Вой просто нечеловеческий. Я ещё понимаю, когда на учениях. А когда по живым людям… Я в себя, откровенно говоря, пришёл, когда блевать кончил, а наводчик мне высказал, что по этому поводу думает. Но тут уж я его на место поставил. А когда отбили от нас жёлтых, то осмотрелись, и не по себе стало. Стоят шесть БТэшек наших, полыхают. А командирская вообще — груда обломков. Башня возле нас валяется, это она по нам жахнула со всей дури. Вокруг горы трупов лежат. Кровища везде, кое-кто ещё шевелиться, сразу всю нашу дурь как ветром повымело. Слышу, опять в наушниках голос командирский, только не ротного, а комбата: «Вперёд, ребята! Аванти!» Я ногой мехвода, пошли! И тронулись. Прямо по телам. Опять слышу команду, мол, огнемётчики вперёд, танкиисты, прикрывайте их. Пехота следом, за бронёй прячется. Ползём. Медленно, но ползём. Тридцать третьи, словно слоны в Римском зоопарке изо всех хоботов поливают. Мы же снаряд за снарядом в каждую дырку кладём. Только вдруг малышка впереди раз, и исчезла, сразу сноп огня из-под земли. В волчью яму провалилась, а там мина… Живых после такого не остаётся… Тем более, когда запас огнесмеси вспыхивает… Моя машина даже стала от неожиданности. Ну, снова механика ногой, да посильнее, ору дурным голосом: «Вперёд, скотина! Жми, животное!!! Нас же спалят!» Вроде пришёл в себя, да как даванул, только брызги из-под траков. Сам только успеваю из пушки палить. А куда? Да в белый свет, лишь бы грохоту побольше было, чтоб страх свой заглушить, недостойный настоящего фашиста. Вдруг резко так хлоп, и встали. Двигатель заглох. Носом потянул — нет, гарью не пахнет, да и не попадало по нам ничего такого, не было и всё. Не понял. В перископ глянул — Мадонна миа! Застряли в воронке, прямо мордой угодили! Я Леоне, механика своего как начал костерить, но обошлось. Не спалил нас. Хотя какие-то жёлтые сильно старались нас спалить из своей пукалки противотанковой. Да броню так и не смогли пробить. Выдержала уральская сталь. Я потом нашему капеллану даже молебен благодарственный заказал по этому поводу, и Святому Луиджи свечку поставил в часовне, когда вернулся… Вдруг слышу, лязгает что-то сзади, потом потянули нас. Ребята зацепили и выдернули бронетранспортёром. Затем вперёд заскочили и прикрыли своим корпусом, пока мы наружу выскочили и осмотрели танк на предмет повреждений. Обошлось, только немного машину в земле изляпали, когда зарылись. А потом я с удовольствием морду мехводу набил. Мы почему в воронку попали знаете? Этот кретино с закрытыми глазами в бой шёл… От страха… Но, ворвались мы в город, там ещё та каша была. Если бы не наши огнемёты — пожгли бы нас ко всем святым и Мадонне! И пехота русская выручила: эти ребята в бою такими лихими оказались — куда там СС! Как только мы за стены города зашли, они вперёд. И давай зачистку проводить, только гранаты в окна летят, да успевают диски и обоймы в оружии менять. А из окон по нам только что кирпичи не летят… Выбрались на площадь городскую, а там пейзаж оригинальный. Виселицы, богато украшенные китайцами. Потом уже выяснилось, что это так называемые «симулянты» и «саботажники». По простому говоря, взяли первых попавшихся и вздёрнули…
Бой когда закончился, глянул я на свой танк и дрожь меня пробила: весь грязный, закопчёный, исцарапанный. Куча вмятин непонятно откуда. Потом уже вспомнил, что пытались нас прикладами молотить и всем, чем в руку ляжет. Резина на катках, и та штыками изрезана. Да ещё вспомнилось, как наши огнемётные танкетки этих макак жгли, запах этот, вонь… В себя пришёл, когда один русский флягу под нос сунул, запах вроде ничего, но продрало до костей. Зато сразу легче стало. И в себя пришёл. Спрашиваю, как называется этот благословенная вода жизни? Объяснили мне на пальцах, что это русский национальный напиток под названием «самогон». Странно… Я всегда считал что у них это водка. Словом, полегчало мне, и я за своего механика принялся. Устроил ему сначала курс строевой подготовки. А потом заставил танк отполировать. Тряпочкой. Бедолага всю ночь пахал. А все остальные спали…
Витторио Леоне. Доброволец
Когда город взяли, стали потери подсчитывать. Страшная картина вырисовалась. Сожжено восемнадцать танков, из экипажей только двое уцелело. Танкетки огнемётные почти все потеряли. Те, что с баком на моторе — японцы из бронебоек пожгли, а те, что с прицепом — по волчьим ямам и минным полям. Пехоты потеряли не так много, всё же русские нас прикрыли. Я думаю, если бы не они — задавили бы нас жёлтые. Массой бы просто задавили. Они же смерти не боятся, прут, будто сумасшедшие. Когда толпа на нас рванула, я, если честно, тоже растерялся. Потому что даже представить себе не мог подобного. Конечно, нам говорили на лекциях, даже показывали фотографии, раз и кино крутанули по этому вопросу. Но одно дело так, а другое — в жизни. Когда всё это с тобой происходит. Нет, все-таки русские товарищи нас спасли… Когда танки по горелым телам пошли вперёд, мы даже опешили вначале, по телам ведь идут! По людям! Потом спохватились: это уже не люди. Это мертвецы, а им не больно. Оказывается, тело в огне уменьшается. Я даже себе представить не мог такого… Одна картина в память врезалась. На всю жизнь, наверное. Когда наш танкист из «БТ» уже в городе вылез, посмотрел на свой танк и в обморок упал. Сомлел от одного вида своей машины. Там, лучше промолчу…
