Гардемарин Ее Величества. Адаптация - Валерий Пылаев
— Как? — простонал он. — Как ты?..
— А вот так.
Я пнул его ботинком в живот, отпихивая назад. Скользнул ладонью по «разгрузке», пытаясь нащупать нож, но почему-то так и не нашел. Сорвал с головы ставший вдруг тяжелым и ненужным шлем. И ударил — со всей силы, наотмашь, опрокидывая гигантскую фигуру в снег.
— Хватит! — прохрипел Распутин, падая на колени. — Я сдаюсь… Сдаюсь!
— Лечь лицом на землю. — Я шагнул вперед. — Попробуешь дернуться — сломаю позвоночник.
— Что? Лечь?.. Нет, уж лучше посмотрю. — Распутин поднял окровавленное лицо и улыбнулся. — Я ведь знаю, кто ты такой. И когда твои друзья поведут меня на допрос, им наверняка будет интересно…
— Не будет, — усмехнулся я. — И не поведут.
Не знаю, откуда взялись силы — Сабля полыхнула так, что клинок примерно в половину человеческого роста длиной вдруг обрел физическое воплощение, вспыхнув огнем и продолжал мою отведенную назад руку. Распутин с ужасом уставился на него, распахнув рот.
Но закричать уже не успел. Полыхающее лезвие взвыло в воздухе, отделяя от шеи чрезмерно болтливый язык… вместе со всеми прочими частями. Бородатая голова прокатилась по утоптанному снегу и замерла, а тело еще несколько мгновений продолжало стоять на коленях — и только потом рухнуло мне под ноги, подрагивая и заливая казенные ботинки кровью из хирургически-ровного среза. Я отступил на пару шагов, наткнулся на дерево и, скользнув спиной по неровной коре, сполз вниз.
Сил стоять уже не осталось совсем.
— Группа два! Группа два, как слышите! — надрывался в тишине голос Гагарина, хрипевший в наушнике. — Видно что-нибудь?
— Острый! Острый, на связь! — вторил ему Корф. — Вовка, ты живой⁈
Меньше всего на свете мне сейчас хотелось что-то объяснять. Невыносимой казалась даже сама мысль, что надо заставить себя отыскать проводок где-то на поясе. Потом засунуть чертову штуковину обратно в ухо, нажать кнопку…
Но что уж тут поделаешь?
— Острый на связи, — проговорил я, прижимая гарнитуру к губам окровавленной перчаткой. — Я в порядке.
— Ты не ранен⁈ Прапорщик, мать твою за… — Судя по голосу, Гагарин уже готов был спустить на меня всех собак — как только я доложу, чем все закончилось. — А где объект? Ушел?
— Объект здесь… Так что прихватите носилки. — Я со вздохом скосился на распростертое на снегу огромное тело. — И можете уже не торопиться.
Эпилог
Главное — не спешить. Поспешность лишь кажется полезной, а на деле всегда несет за собой последствия, с которыми разумному человеку лучше не сталкиваться. И если уж Григорий Ефимович Распутин чему-то и научился за немыслимо долгую даже по меркам Одаренных жизнь, так это обходиться без суеты.
Он умел ждать. Сначала успеха и признания — столице понадобилось почти десять лет, чтобы разглядеть в едва научившемся читать и писать мужике из Тобольской губернии редкий талант. Необычные способности, к услугам которых не стеснялись прибегать даже члены императорской семьи, проложили Распутину путь в Зимний дворец.
Но графский титул он получил куда позже. Снова пришлось терпеливо ждать — спесивые столичные аристократы никак не хотели признавать равным какого-то лапотника, и лишь в середине века тогдашний император решился пойти против их воли.
Но куда важнее титула, орденов и монаршей милости было другое. Даже прожив сотню с лишним лет, Распутин так и не избавился от того, что люди обычно называют тщеславием. И уважение ученых мужей значило для него неизмеримо больше прочих успехов. «Сильнейший Конфигуратор в России» — так впервые написала столичная газета в далеком шестьдесят четвертом году, и с тех пор этот почетный чин появлялся на их страницах чуть ли не каждую неделю.
И лишь немногие теперь вспоминали, что Распутин когда-то пришел в Петербург чуть ли не босиком, закинув за плечо холщовый мешок с куском хлеба и парой истертых до дыр портянок. Личность «сибирского старца» внушала трепет, однако он старался не злоупотреблять полученной властью. А просто пережил всех своих прошлых недругов — и собирался точно так же пережить и нынешних. Без суеты, без спешки и без прочей ненужной ерунды, которая только мешает на пути длиною в уже почти две сотни лет.
Распутин умел ждать.
И ждал, пока не случилось то, что даже его, человека многомудрого и степенного, заставило разве что не бежать вприпрыжку, забыв опираться на узловатую палку, чуть ли не такую же древнюю, как и сам ее владелец.
— Ваше сиятельство… — Плечистый парень в штатском, дежуривший у лестницы, удивленно захлопал глазами. — Не ожидали… Поздно ведь уже. Ваше сиятельство, не положено. Мне не веле…
— А ну прочь с дороги, щенок! — рявкнул Распутин. — Пока кости целы!
Едва заметное движение рукой — и охранника буквально смело. Неведомая сила швырнула его в сторону, и бедняга с тихим стоном сполз по стене. А Распутин уже поднимался наверх, буквально взлетая по ступенькам. Промчался по коридору и сердито рванул на себя дверь, не потрудившись, конечно же, постучаться.
Но хозяина кабинета ничуть не смутила подобная бесцеремонность. И даже грозная фигура «старца», замершая на пороге — зрелище, от которого половина столичных аристократов, пожалуй, тут же обделалась бы со страху — не заставила его прервать свой труд. Его сиятельство все так же неторопливо скреб ручкой по бумаге, выводя букву за буквой.
— Вы знаете, что сегодня случилось⁈
Распутин сразу перешел к делу. Если уж вошел без приглашения — расшаркивания ни к чему.
— Сегодня… сегодня случилось многое. Так что потрудитесь объяснить, что именно вас так обеспокоило. Но для начала присядьте, Григорий Ефимович. — Острие ручки на мгновение оторвалось от письма, указывая на кресло напротив. — Полагаю, разговор может затянуться.
В кабинете царил густой полумрак. На улице уже давно наступила ночь, и единственным источником света в помещении была настольная лампа. И ее зачем-то наклонили так, что глаза могли разглядеть лишь бумагу, две сухие худощавые руки и левый локоть. Плечи и голову хозяина кабинета скрывала темнота. И пусть Распутин уже видел его сотни раз, сейчас он почему-то никак не мог избавиться от ощущения, что вломился не к старому знакомому, а к кому-то другому.
Человеку, у которого нет ни лица, ни имени, ни возраста… вообще ничего.
— Вы прекрасно знаете, о чем я! — Распутин заставил себя подойти
