Курсант: назад в СССР 3 - Рафаэль Дамиров
Я влетел в квартиру. В зале на полу лежала неподвижная Соня с петлей на шее. Руки раскинуты. Рыжие волосы разметались по паласу. Глаза закрыты. Рядом сгорбился Зинченко-младший. Он хищно косился на меня с гаденькой улыбкой.
— Отойди от нее! — заорал я, еле сдерживаясь, чтобы сразу же не пустить пулю ему в лоб.
— Все кончено, Андрей. Ты не успел. Ты отнял у меня все, я отплатил тебе тем же… – его голос был на удивление спокойным.
Я сходу ударил мерзавца ногой, впечатав кожаный ботинок в ухмыляющуюся морду. Его отшвырнуло к стене. Зинченко застонал, катаясь по полу, и попытался подняться. Выплюнул с кровью зуб. Но я не дал ему встать. Ударил носком в живот, сложив его тело в позу эмбриона. Стянул с него ремень и скрутил за спиной руки. Не до тебя, подонок.
Бросился к Соне. Она не дышала. Несколько раз надавил на грудину и вдохнул в нее воздух. Потом еще и еще. Тщетно. Девушка не шевелилась. Ее прекрасное лицо казалось еще живым и не потеряло румянец. Неужели все кончено?
— Тварь! — я бросился к Зинченко и рубанул кулаком по морде.
Тот стойко воспринял удар, лишь выплюнул еще один зуб. Отполз к стене и привалился к ней спиной.
— Я убью тебя, — я снова навел пистолет на ублюдка.
Палец выбрал весь свободный ход спуска, притопив крючок. Еще мгновение и грянет выстрел. За Соню. За Зину… Но нет. Рано. Я должен все услышать своими ушами. Я заставлю его во всем признаться. Но заставлять никого не пришлось. Женя сам решил выговориться.
Меня тошнило от его голоса, но я должен был слушать.
— Как ты узнал, что я буду здесь? — спросил Зинченко, ухмыляясь.
— Ты убивал девушек, похожих на Соню, — процедил я, испепеляя его взглядом. — Мстил таким, как она. Незамужним, молодым, красивым. За то, что одна из них влезла в твою семью. Я тебя поймал. Но ты, сука, мстительный. Только понял я это не сразу. А отмстить мне ты мог только так, — я кивнул на Соню. — Когда папашка твой во всем признался, я сразу понял, что это ты и, что ты пойдешь сюда. Но как ты узнал ее адрес, тварь?
Зинченко скривился не то от побоев, не то от презрения:
— Когда меня выпустили из изолятора, я решил навестить твою подружку в столовой. Но там мне сказали, что она в отпуске. Добрые поварихи работают у вас в УВД. Даже адресок мне ее без проблем подсказали, стоило мне только представиться сотрудником. Все честно, Андрей. Ты украл мою жизнь, и я отомстил. Откуда ты только такой взялся? Но теперь мы в расчете.
— Ни х*ра не в расчете! — прохрипел я и снова навел пистолет на Зинченко.
Мои глаза застилала красная пелена, я глубоко вдохнул и на всякий случай убрал палец со спускового крючка:
— Я делал свою работу, а ты убивал людей! Пристрелю тебя, как собаку и спишу на самооборону.
— Ты думаешь, я боюсь смерти, Андрей? — Зинченко встал со сцепленными за спиной руками, кровь капала с его подбородка, но он все тянул губу вверх в ухмылке. — Стреляй… Я уже давно умер. С тех пор, как стал таким… В правом боковом кармане кое-что лежит. Проверь…
Я подошел к нему и, засунув руку в карман его куртки, нащупал там маленький округлый предмет. Извлек наружу золотистую пуговицу.
— Эта была для Сони, — ухмыльнулся душитель.
Я молча достал из нагрудного кармана своей куртки спичечный коробок. Раскрыл его и высыпал на ладонь россыпь таких же пуговок. Протянул ладонь Зинченко:
— Я заставлю тебя их сожрать…
— Так это ты их находил? — душитель прищурился. — В прессе про них ничего не писали. Я оставлял возле каждого трупа по такой пуговице. Не рядом, а чуть поодаль… По одной — они могли там случайно оказаться, но ведь они были у каждого тела… Но про них никто не рассказывал. Я думал, милиция настолько тупа и нерасторопна, что не находила их. А ты все-таки нашел…
— Я собирал их на каждом убийстве, — холодно проговорил я. — Никто об этом не знал. Я догадался, что для извращенного душителя — это был фетиш, некий знак превосходства. Которым он бросает вызов обществу и заявляет о своей безнаказанности. Я собирал эти пуговки и бережно хранил, хотел лишить убийцу триумфа. Думал, что он в конце концов остановится. Но ты, сука, так и не остановился...
— Остановился, — покачал головой Женя. — Соня должна была стать последней. У меня кончились пуговицы. Это были пуговицы с кофточки Соболевой. Она была совсем новая и лежала у нее в сумочке. Думаю, эту кофточку ей подарил мой отец – сама бы эта училка такую не купила. Я подкараулил девку возле школы, где она работала. Сказал, кто я такой, и предложил прогуляться по Набережной и все обсудить. Я попросил ее оставить в покое моего отца. Но она рассмеялась мне в лицо и заявила, что скоро отец бросит мою мать, и это лишь вопрос времени, и что он ей давно обещает развестись. Я сам посмеялся над ней, сказал, что он много кому такое обещает, что не она первая и не она последняя. Отец никогда не уйдет из семьи. Тогда она заявила, что ославит его на всю область и раскроет общественности их интрижку. Пусть даже ее с работы уволят, но и нас она пустит по миру. Ты бы видел ее лицо в тот момент. Наглое и самоуверенное. Не знаю, что на меня нашло, но я накинулся на нее и, повалив на землю, стал душить. В меня, словно демон вселился. Очнулся я, когда она не дышала, лежала в кустах не шевелясь, как какой-то предмет, как будто никогда живой и не была. Я, как сейчас помню, отпрянул назад и с омерзением посмотрел на свои руки. Через минуту Соболева захрипела и открыла глаза. Я не убил ее сразу и решил, что дело нужно довести до конца. Если она на меня заявит, то это отразится и на отце,
