Митральезы Белого генерала (СИ) - Оченков Иван Валерьевич
Всех клиентов, даже самых незначительных, господин Ованесов встречал лично, радостно улыбаясь кланялся, как будто видел лучших друзей или пуще того важных начальников и отводил место согласно какой-то своей неписаной табели о рангах. Наибольший почет, таким образом, достался ничем неприметному подполковнику с располагающим выражением лица. Армянин, едва завидев его, сам выбежал на встречу, под руки проводил к столу и не только сам подал вина, но и не отходил не на шаг, пока такой дорогой гость не остался полностью удовлетворенным.
— Кто это? — поинтересовался Дмитрий, от внимательного взгляда которого не укрылись все эти таинственные экзерциции.
— Подполковник Щербина, — охотно отозвался Панпушко. — В некотором роде, здешняя достопримечательность.
— И чем же он знаменит?
— Как тебе сказать, — пожал плечами молодой человек, и, со смаком откусив от очередного куска, продолжил с набитым ртом. — В здешних местах, главным транспортом являются верблюды. Закупаем мы их у местных, только вот, что подрядчики, что интенданты так и норовят обмануть здешних аборигенов. Они же, в сущности, простодушны как дети. Вот их и обсчитывают, и обкрадывают, все кому не лень, а администрация смотрит на все эти безобразия сквозь пальцы. Так что в какой-то момент оказалось, что из-за всех этих злоупотреблений никто не хочет продавать нам животных, да и наниматься погонщиками тоже.
— А при чем здесь Щербина?
— При том, что он единственный кому удалось наладить отношения с туркменами. Он хорошо знает их язык и обычаи. Умеет договориться и с простыми погонщиками и со старшинами, а потому теперь лишь только он один и может заниматься закупкой верблюдов.
— И давно он на столь хлебной должности?
— Со времен Тергукасова. [83]
— Понятно.
— Ничего-то тебе, дружище, не понятно, — с пьяной улыбкой сообщил прапорщик. — Подполковник Щербина, и это все знают, честнейший человек! Вот… о чем это я?
— Э, да вы, я погляжу, наклюкались, ваше благородие!
— Я?! — изумился было молодой человек, но затем, прислушавшись к своему состоянию, неожиданно согласился. — Пожалуй, ты прав, друг Будищев! Давай ещё на брудершафт, и больше не будем…
— Ну, давай, — согласился юнкер, после чего они выпили, переплетя руки со стопками, после чего троекратно расцеловались и обнялись.
— Ованес, счет! — потребовал прапорщик.
— Я заплачу, — возразил Дмитрий, доставая бумажник.
— Нет, — помотал головой офицер, пытаясь расстегнуть кошелек, но когда это, наконец, удалось, обнаружил там практически торичеллиевою пустоту. — Как досадно…
— Не парься, — отмахнулся Будищев, протягивая армянину банкноту.
— Брат, — растрогался молодой человек, — что я могу для тебя сделать?
— Вот тут распишись!
— Изволь. Ованес, перо и бумагу… хотя бумага не нужна. Только перо!
Дождавшись письменных принадлежностей, прапорщик старательно вывел в документах свою фамилию и, завершив сей эпохальный труд заковыристым росчерком, ещё раз обнял нового товарища.
— Тебя проводить? — с усмешкой поинтересовался юнкер.
— Нет!
— Ну как знаешь.
Неожиданно легко поднявшись, Пампушко твердо пошагал в расположение, а проводивший его глазами Будищев, только усмехнулся, мол, сапоги дорогу знают. Впрочем, он тоже выпил немало, особенно для его состояния. Выйдя из харчевни, он оглянулся в поисках матросов и, обнаружив их под соседним навесом, подошел ближе.
— Ну что, архаровцы, все живы?
— А как же, господин кондуктор, — отозвался тот, которого звали Макар. — Благодарствуйте за угощение.
— Ничто, сочтемся.
— Ага, — улыбнулся моряк в ответ, — на том свете угольками.
— Можно и так, а пока подвиньтесь, я присяду.
Матросы беспрекословно потеснились, уступая Дмитрию место, а Макар даже стащил через голову голландку [84] и подстелил её.
— Не то форму замараете, — пояснил он свои действия.
— Федька постирает, — хмыкнул кто-то из моряков, но Будищев в ответ погрозил ему кулаком.
— Это для меня он Федька, а для тебя, как минимум, господин ефрейтор!
— А вы вправду вместях воевали?
— Было дело.
— Шматова послухать, так вы малым делом самого султана в плен не забрали, — под всеобщий смех заявил тот же матрос.
— Султана, врать не буду, не было, а первый крест я за Азис-пашу получил. Он, стервец, убитым прикинулся, а когда мы подошли, за револьвер схватился и малым делом полковника не застрелил.
— И что же?
— Ничего. Я его обезоружил и в плен взял.
— Эва как!
— Вот так! Кстати, вы как располагаете, братцы, пароход наш, скоро ли вернется?
— А бог его знает, господин кондуктор. Хорошо бы до ночи, а не то померзнем как цуцики!
— Да ну, нафиг! Жара такая…
— Ну, жары настоящей ещё и не было, а вот по ночам тут холод лютый, особенно с непривычки. И костер не с чего распалить. Кроме сексоула ни хрена не растет, да и того не богато.
— Чего-чего не растет?
— Сексоул, — пояснил Макар. — Кустарник тутошний. Ежели сухой, то горит справно.
— Может, саксаул? [85]
— Вы — люди образованные, вам виднее, — не стал спорить матрос.
Увы, до вечера «Баку» не вернулся, и перед Будищевым и его подчиненными во весь рост встала проблема ночевки под открытым небом. Можно было, конечно, попытаться пристать на ночь к каким-нибудь военным, благо их было вокруг в избытке, но юнкер здраво рассудил, что где вояки там и их начальство, а от него Дмитрий по давней привычке старался держаться подальше.
Немного поразмыслив, он прошелся по базару и приобрел в ближайшей лавке кошму из верблюжьей шерсти и пару теплых одеял на вате, здраво рассудив, что им со Шматовым предстоит поход в самое сердце пустыни и теплые вещи всё равно понадобятся.
— Слушай мою команду, орлы, — распорядился он. — Сейчас идем к берегу и ищем укромное место, а также топляк. Разведем на ночь костер, а утром будет видно, что дальше делать.
— Так он же мокрый будет, — удивился Макар.
— А ты ищи сухой.
Подходящее место нашлось неожиданно быстро. Среди прочих достопримечательностей Чигишляра был одинокий рутьер [86] стоящий несколько на отшибе. Рядом с ним находилась небольшая впадина или даже балка, на дне которой можно было спрятаться от ветра. Там моряки и разложили небольшой костерок из найденных веток и стволов деревьев, когда-то смытых реками, впадающими в Каспий, а теперь выкинутые волнами на берег. Как и предполагал Макар, топливо оказалось не слишком сухим, но Будищев, недолго думая, залез в паровик и обнаружил на дне приспособленного под жидкое топливо тендера, немного нефти.
Спальное место устроили из кошмы и одеял. В общем, ночевали они если не в комфорте, то, по крайней мере, не мерзли. Огонь, конечно, был поначалу пополам с дымом, но худо-бедно давал тепло, а это было главное. К тому же матросы, как оказалось, все-таки купили в одной из армянских лавок водки, и теперь собирались погреться.
— Будете, Дмитрий Николаевич? — с усмешкой предложил Макар, подкинув на руке штоф из мутно-зеленого стекла.
— Спрячь! — строго велел кондуктор. — Вернемся на корабль, я вас сам угощу. А тут не смейте. Война кругом, мало ли что.
— Померзнем! — убежденно заявил матрос, но водку все же с глаз убрал.
— Дежурить будем по очереди, — проигнорировал мрачный прогноз начальник. — Не спать, винище не трескать, за костром следить! Вопросы есть?
— Никак нет, — разочарованно вздохнули моряки.
— Тогда устраивайтесь и мните хари, пока есть возможность. Я первым покараулю.
Море ещё совсем недавно бушевавшее перестало показывать свой буйный нрав и лишь изредка лениво накатывало на пустынный пляж. На почти очистившемся от сплошной облачности небе таинственно мерцали звезды. Будь рядом Майер он наверняка начал бы указывать Будищеву на созвездия, но Дмитрия мало интересовала астрономия. В военном лагере время от времени слышалась перекличка часовых, а вот торговая часть постепенно погружалась в спячку. Подчиненные, накрывшись одеялами, дружно храпели, вызывая зависть у своего начальника.
