Александр Громов - Исландская карта
Оно стало менее веселым, когда наверху показались черные, как дьяволы, вооруженные рабы и вступили в перестрелку. Счет не сравнялся, нет. И выучка, и позиция, и адаптация глаз к свету – все было на стороне охраны. Все, кроме численности и яростного желания убивать двуногих нелюдей.
Как расползается по промокашке чернильное пятно, так, отвоевывая с боем шаг за шагом, терпя ужасающий урон и все же не ослабляя натиска, теснили восставшие ненавидимых мучителей. Безоружные лезли толпой под пули, швыряя в стрелков куски угля, болты, любую оказавшуюся под руками всячину.
Легче легкого подстрелить одного-двух камнеметателей. Но когда воздух темнеет от сотен летящих предметов, стрелок инстинктивно прячет голову. И осознает свой промах слишком поздно – когда ревущая яростная толпа уже совсем рядом и ничего нельзя сделать.
О последних секундах жизни немалого числа ветеранов морского разбоя можно сказать лишь то, что они были ужасны. Но кто осудит людей, с диким торжеством утоляющих жажду мести?
Шли, и убивали, и сами падали под пулями, и уцелевшие не замечали павших. С диким воем катался по земле раб, раненный в пах, – не замечали и его. Лопухин пытался командовать – его не слушали. Бой перекинулся в поселок. Продуманный план летел к черту. Часть восставших кинулась к причалам, где была встречена ружейным огнем и отхлынула к неказистым портовым строениям. Поначалу отряд Лопухина состоял лишь из Еропки с бесчувственным Нилом на руках, Елбона, мичмана Кривцова, одного унтера и двух матросов. На счастье, одним из них оказался заводила-мраксист.
– Полундра! – орал он, временами перекрикивая пальбу. – Братва, ко мне!
Набралось десятка три человек, половина – вооруженные винтовками и револьверами. Иные, кому не досталось оружия, сжимали в черных руках кайла.
– Ну? – сверкнув зубами и белками глаз, обернулся матрос к Лопухину. – Так-таки на береговые батареи?
Впору было залюбоваться им. Бесшабашная удаль просто била из матроса ключом, и ее флюиды ощущал каждый. Мраксист, не мраксист – сейчас это не имело значения. Случайная группа мало что соображающих людей получила центр кристаллизации и на глазах превращалась в отряд.
– Сначала корабли, – сказал Лопухин, и матрос превесело хохотнул: ну то-то же, мол.
Чему тут радоваться, над кем торжествовать? Ясно ведь и младенцу, что захватить стоящие у стенки шхуну и баркентину – главное. Задача не единственная, но первейшая. Тем более что причалы с батарей, похоже, не простреливаются.
– Эй, слушай команду! – звучно крикнул Лопухин, опередив на секунду матроса, уже открывшего было рот. – В порт, к пакгаузам… бегом… арш!
Кажется, мраксист сам был не прочь покомандовать, но сдержался, понимая, видно, на чьей стороне больший опыт такого рода дел. Правда, в последний раз граф водил людей в атаку больше пятнадцати лет назад, и те атаки против турок были кавалерийскими…
Но не зря говорят в народе: мастерство не пропьешь. Принцип один и тот же: подчинить людей своей воле и, пока они не успели опомниться, швырнуть их в огонь. Но себя – первого. Без оглядки, без колебаний и с полной верой в успех.
Был момент страха – послушаются ли? Но многоногий топот позади заставил сердце забиться радостнее – получилось! Ну, пошли дела кое-как…
Откуда только силы взялись – даже не задохнулся на бегу. Еропка, сдав Елбону мальчишку с рук на руки, догнал, держался в полушаге позади. «Вы еще не знаете моего барина – так вы его узнаете!» – было написано на его чумазой физиономии.
Пакгаузы – рядом. Трупы на земле – как неопрятные кучи. Залп. Свист пуль. Позади затянул жалобу голос раненого. Укрытие. Рассиживаться некогда. Те несколько пиратов, что палят с пришвартованных судов, самонадеянно полагают, что сумеют отбиться. Если догадаются начать пальбу из пушек, да на картечь, или, еще лучше, обрубить швартовы и отойти от стенки – отобьются.
– Ребята! – крикнул Лопухин. – Слушай меня! По команде одним рывком – вперед! Атакуем оба судна. Кто трусит – прикройте нас. Приготовились… пошли! Ура!
Сырой и холодный ветер с моря, ударивший в лицо, показался горячим.
Бой в поселке продолжался уже час. Горели кабаки, веселые дома и жилища местных обывателей. Ярким пламенем пылали деревянные шахтные постройки. По-видимому, все рабы, кому повезло уцелеть в подземной бойне, успели покинуть шахту. Быть может, из живых остался под землей один лишь Елисей Стаканов, одержимый безумной идеей выйти из-под земли не иначе, как через прорубленную им самим штольню.
Задыхаясь от дыма, с волдырями ожогов на руках и лицах с восставшими сражались не только сильно поредевшие охранники и прервавшие разгул команды двух пиратских судов – дрались и обыватели, защищая свои дома и семьи. В домах, еще не охваченных огнем, на улицах, в узких грязных переулках разворачивались дико-жестокие рукопашные схватки.
Огрызаясь огнем, стараясь не упустить ни одной возможности нанести противнику потери, норманны демонстрировали бесстрашие и редкое боевое умение – восставшие же брали числом и яростью, не давая пощады никому, невзирая на возраст и пол.
С мостика захваченной баркентины Лопухин видел, как вдали, за пределами уже почти захваченного поселка, убегают в горы несколько цветных точек. Наверное, женщины и, вероятнее всего, с детьми. Пусть уходят, меньше греха ляжет на душу. И все же можно понять беспощадность восставших рабов. Разве грудной младенец, которого ты пощадил из христианского милосердия, не вырастет со временем безжалостным убийцей? Иными здесь не вырастают…
Может быть, оттого графа посещали черные мысли, что осталась нерастраченная злость. Слегка кружилась голова, как это бывает при потере крови. Зацепило бок… Удар пули был таков, что в первый момент показалось: готово, убит. Лопухин даже упал, а когда вскочил, увидел, что атакующие обогнали его и вовсю лезут и на сходни, и через фальшборт баркентины. Со шхуной – то же самое. Звучали последние выстрелы, и последние проклятия сменялись хрипами умирающих.
Хотелось взять живьем хоть одного норманна и допросить как следует… Куда там! Лопухин не стал гоняться за невозможным. Свободные люди, сделанные рабами, заслужили право на месть, а пираты заслужили как минимум то, что получили. Обезображенные тела были с торжеством выброшены за борт.
Все правильно.
Еропка расстарался – обшарил судно, нашел лазарет («Ну и свинарник там, барин!») и теперь перевязывал зябнущего Лопухина. Слуга был напуган и оттого трещал без умолку:
– Крови-то, крови сколько вышло… Потерпите, барин. Вот придем в Николаев-на-Мурмане, вы в госпиталь ляжете и через месяц будете как новенький, вот вам истинный крест, правду говорю…
– Глупости, – буркнул Лопухин. – Ранение поверхностное, пуля по ребрам прошла. Заживет и без госпиталя. Крови вытекло не так уж много. О Николаеве-на-Мурмане забудь.
– Да как же это, барин? – Еропка разинул рот.
– А вот так. Ты кажется, забыл, что государь возложил на меня особое поручение? Оно еще не выполнено. Что из этого следует?
Барин не шутил – это слуга понял отчетливо. Пожалуй, и не бредил. Горе горькое служить такому барину!
Зато будет что вспомнить.
– Значит, мы снова отправляемся в Японию? – в великом сомнении и не менее великом ужасе еле-еле выговорил он.
– Не вдруг. Пойдем Датским проливом, запасемся водой в Гренландии. Оттуда – прямиком к Сандвичевым островам. Возможно, успеем нагнать «Победослав».
– Да он, может, уже там, барин!..
– Он стоит в Понта-Дельгада или, в худшем для нас случае, только-только покинул Азоры. Ты забыл, что корвет пострадал в бою? Без серьезного ремонта Пыхачев через океан не пойдет.
Еропка только вздохнул – обвести барина вокруг пальца было невозможно.
– Да как же можно идти через Великую Атлантику на этой скорлупке, барин! – простонал он, делая последнюю попытку.
– А что? Посудина как посудина. Легкая, быстроходная. Мы спешим, нам такую и надо.
– Потонем, – предрек слуга.
– А ты молись. И поменьше болтай о том, куда мы идем. Помоги-ка одеться… да не в это! Найди какую-нибудь приличную одежду, и найди мне мичмана Кривцова. Ему быть капитаном этого судна.
Но прежде Кривцова на мостик явился матросский заводила. Как всегда – с усмешечкой.
– Ну-с, дело сделано, ваше сиятельство?
– Полдела, – буркнул Лопухин в ответ. Ему было неприятно сидеть перед этим типом с голым торсом, и еще менее приятно – выставлять напоказ пустяковое ранение.
– Батареи? – проявил понятливость мраксист.
– Да. Как вас зовут?
– Хотите к делу подшить? – совсем уж нехорошо осклабился матрос. – Пожалуйста. Аверьянов моя фамилия. Матрос торгового флота Аверьянов. На действительной служил на «Гвидоне», состоял в штрафных…
– Мне нет дела, где вы состояли. Имя-отчество у вас имеется?
– Даже так? Иваном поп крестил. Иван, Тимофеев сын.
