Роберт Силверберг - Царь Гильгамеш (сборник)
Я выехал навстречу утру. Мы покинули город через Ворота Бездны, и проехали мимо высоких дюн и густой рощи деревьев-кискану. Когда я оглянулся, то увидел позади вздымающиеся дворцы и храмы Эриду, словно замки царей-демонов на фоне бледного неба раннего утра. Мы переехали скалистый гребень, спустились в долину, и город пропал у нас из виду.
Нинурта-мансум хорошо знал, кто я, и прекрасно представлял себе, что будет, если я попаду в руки каких-нибудь рыщущих в поисках добычи воинов из Ура. Поэтому он сделал большой крюк, чтобы обогнуть этот город, и вместо прямой дороги свернул на заброшенные земли на западе от Эриду. Там была пустошь и дул холодный мерзкий ветер. Песок свивался в смерчи, и принимал форму призраков с печальными глазами. Они не покидали меня весь день. Чего их бояться: ведь они были всего-навсего песком в смерче.
Ослы казались неутомимыми. Они летели вперед час за часом, и казалось не знали ни голода, ни жажды, ни усталости. Они словно были заговоренными от усталости. Когда на закате мы остановились, они не казались запыхавшимися. Я подумал, как обойдутся эти животные без воды в этой дикой и сухой пустыне, но Нинурта-мансум сразу начал копать, и прохладный пресный источник забил, пузырясь, из песка. Да, на этом человеке лежало благословение Энки.
Когда миновала опасность встретить воинов Ура, возничий направил ослов к реке. Мы были на той стороне Буранунну, где заходит солнце, и нам надо было найти переправу, чтобы добраться до Урука. Но для Нинурта-мансума не было трудностей. Он знал место, где река в это время года будет мелкой, а дно — твердым, и направил колесницу туда. У нас была только одна неприятность, когда левый осел оступился и упал, и я подумал, что от этого перевернется вся повозка. Но все обошлось. Другие три осла удержали колесницу. Тот, что оступился, вылез из реки отфыркиваясь и мы благополучно переехали на восточный берег реки. Может, такое не сумел бы совершить и сам Намгани.
Теперь мы находились в землях, подвластных Уруку. Сам город все еще находился в нескольких лигах к северо-востоку. Я не знаю, по чьим землям мы шли, может быть Ана, может быть Инанны, может по моим собственным, потому что у меня в тех краях были обширные владения, но чья бы земля это ни была, все равно это была земля Урука. После своего долгого отсутствия я был так счастлив увидеть эти богатые плодородные поля, что готов был выпрыгнуть из повозки и целовать эту землю. Я совершил возлияние и краткий обряд возвращения. Мой возничий встал на колени возле меня, хотя в Уруке он был чужой. Это был святой человек, этот возничий. Куда святее, чем многие жрецы и жрицы, которых я знал.
Нам стал попадаться крестьянский люд, и конечно, они сразу признавали, кто их царь, хотя бы только из-за роста и манер. Они бежали рядом с повозкой, выкрикивая мое имя. Я махал им рукой и улыбался, я делал им благословляющие знаки. Нинурта-мансум придержал ослов, так что они теперь шли медленной трусцой, так чтобы люди могли держаться рядом с повозкой. Они собирались толпами. Когда мы остановились на ночь, они принесли нам все лучшее, что у них было: крепкое черное пиво, и красное пиво, которое им так нравится, и финиковое вино, и жареных телят и овец. И они часами шли к нам, один за одним, рыдая от радости, чтобы встать на колени передо мной и принести мне свою благодарность за то, что я был жив и все еще правил ими. Много пиров роскошнее и богаче доводилось мне знать, но ни один не тронул меня столь глубоко.
Разумеется, известие о том, что я приближаюсь к городу, намного опередило мое прибытие в Урук. Так я и хотел. Я был уверен, что за время моего отсутствия Инанна воспользовалась этим и сделала все, чтобы захватить власть в свои руки. А я хотел, чтобы эта власть начала теперь уходить из ее рук, как вода, час за часом, по мере того как горожанам становилось ясно, что возвращается царь.
Наконец в тот день, когда жара танцевала в небе, словно океанские волны, я увидел, что стены Урука поднимаются вдали, сияя на солнце цветом меди. Есть ли на свете зрелище великолепнее, чем стены Урука? По-моему, нет. Мне кажется, мне рассказали бы об этом, если было бы с чем сравнить Урук. Но нет такого, ибо наш город — бог среди городов, сердце сердец, средоточие средоточии.
Когда я подъехал ближе, я увидел что-то непонятное. На равнине возле городских стен, на пустынной песчаной земле, которая лежит между Высокими Воротами и Воротами Ниппура, под стеной словно расцвели огромные яркие цветы.
Это были какие-то штуки голубого, багряного, желтого, черного цвета. Когда я подъехал ближе, я понял, что там были поставлены навесы и палатки. В честь моего возвращения, подумал я. Но я ошибся.
Вместо моих добрых друзей Бир-Хуртурре и Забарди-Бунугги, выезжающих ко мне, чтобы встретить меня во главе войска и торжественно с почетом проводить меня в город, три женщины, жрицы Инанны, вышли ко мне из палатки. Я сразу понял, что без неприятностей не обойтись. Я их не знал по имени, но знал в лицо, поскольку они были жрицами высокого ранга. На них были богатые багряные одеяния, а левую руку обвивала эмблема их богини — бронзовая змея. Когда я был на таком расстоянии, что мог слышать их, одна из них, высокая и статная, с черными волосами, тесно связанными в узел, сделала мне знак богини и воскликнула:
— Во имя Инанны приказываем тебе не двигаться дальше!
Это было слишком даже для Инанны. Я окаменел и со свистом втянул воздух. Во мне закипал гнев. Я заставил себя расслабиться и спокойно сказал:
— Ты меня знаешь, жрица?
Она спокойно встретилась со мной взглядом:
— Ты Гильгамеш, сын Лугальбанды, — сказала она.
— Так оно и есть. Я Гильгамеш, царь Урука, возвращаюсь из своего путешествия. Ты будешь с этим спорить?
Таким же размеренным тоном она сказала, словно ничего не хотела уступить в этом разговоре:
— Воистину, ты царь Урука.
— Тогда почему жрицы богини велели мне остановиться за городскими стенами? Я хотел бы войти в свой город. Я долго в нем не был, я жажду его увидеть.
Мы, как два фехтовальщика, проверяли друг друга пробными уколами.
— Богиня просила меня сказать тебе, что чувствует огромную радость по поводу твоего возвращения, — ответила она без малейшего признака радости в голосе, — и она потребовала, чтобы я отвела тебя в место очищения, которое мы воздвигли возле стен города.
Мои глаза широко раскрылись.
— Очищения? Что же, я стал нечистым?
Она учтиво мне ответила:
— В снах богиня следовала за твоими странствиями. Она знает, что темные духи оставили свой след в твоей душе, и она хотела бы, чтобы ты очистился, прежде чем войдешь в город. Это ее способ служить тебе, и это ее услуга. Ты должен это знать.
— Ее доброта слишком велика.
— Это не вопрос доброты, о царь. Это вопрос здоровья твоей души, безопасности города и божественного равновесия и порядка в стране, которые необходимо поддерживать. Поэтому богиня по великой милости своей приказала провести эти обряды.
Ах, подумал я, великая ее милость и любовь! Я чуть было не рассмеялся. Но я держал себя в руках. Ну что же, подумал я, я доиграю эту игру до конца. Самым вежливым и официальным тоном я сказал:
— Милость богини поистине безгранична. Если моя душа в опасности, ее необходимо очистить. Веди меня к месту очищения.
Когда я сошел с колесницы, Нинурта-мансум посмотрел на меня, и я увидел, как он нахмурился. Казалось бы, его не должно было касаться, что я отдаю себя в руки предателей — он был человеком Шулутулы, а не моим. И все же он пытался предостеречь меня. Я понял, что он из тех, кто умрет за меня, если придется. Ободряюще хлопнув его по плечу, я сказал, чтобы он распряг ослов и пустил их пастись, но не очень далеко. Затем я последовал за тремя жрицами Инанны к тентам и навесам, поставленным возле стен.
Очевидно было, что она готовилась к тому уже долгое время. Там был построен, собственно говоря, священный городок. Там стояло пять палаток. Одна большая, с тростниковыми связками Инанны, водруженными перед палаткой на песке, и четыре палатки поменьше, в которых все разновидности священных предметов нашли себе место: жаровни, кадила, святые изображения, флажки и прочее. Когда я подошел ближе, жрицы начали петь, музыканты — бить в барабаны и играть на флейтах, храмовые танцоры кружили вокруг меня, соединив руки в хороводе. Я посмотрел на главную палатку. Сама Инанна может ждать меня там, подумал я, и вдруг в горле у меня пересохло, в животе похолодело. Чего я испугался? Нет, это был не страх. Это было ясное ощущение чего-то, что смыкалось вокруг меня. Как давно мы с ней последний раз встречались лицом к лицу? Какие перемены она устроила в это время за моей спиной в городе? Разумеется, сегодня она будет делать все, чтобы погубить меня. Но как? Как? И как мне защитить себя? Со времен моего детства — а тогда она и сама была чуть больше ребенка — моя судьба была тесно переплетена с судьбой этой женщины, с ее темной душой. И казалось неизбежным, что сейчас, когда я приближался к огромной багряно-черной палатке, поднимавшейся передо мной на равнине Урука, наступало самое страшное столкновение наших судеб.
