Константин Шильдкрет - Розмысл царя Иоанна Грозного

— Научи мя оправданиям твоим, Господи! Силою честного креста твоего укрепи мя на царстве!

Позади, на коленях, помахивал безразлично кадилом царевич Фёдор. Федька Басманов, жеманясь, читал по складам Псалтырь.

Чуть мерцала лампада, отбрасывая от молящихся неверные тени…

Как-то во время трапезы к царю с бумагой в руке пришёл встревоженный Вяземский.

— Чего ещё? — капризно надулся Грозный.

— Челом бьют тебе бояре опальные.

Ноздри Иоанна хищно раздулись, и на шее вертлявою змейкою изогнулась синяя жилка.

— Имени их не называй!

Фёдор потихонечку отодвинулся от отца и прижался к Басманову.

Царь заметил движение сына и больно ущипнул его за руку.

— Буй! Колико годов маюсь с тобой, а ты и при упоминании о государственности бежишь, яко нечистый от ладана.

Фёдор бессмысленно улыбнулся.

— Твоя воля, батюшка…

— Поскаль зубы, мымра!

— Твоя воля, батюшка…

— Прочь!

Улучив мгновение, царевич шмыгнул за спину келаря и юркнул в сени.

Грозный принял у Вяземского грамоту и торопливо прочёл её.

— Вот, поглазей! — ткнул он пергаментом в сторону, где только что сидел его сын. — Сбег?!

Басманов сделал шаг к двери.

— Покликать, преславной? — и просунул голову в сени.

— Яз те покличу! — погрозился царевич, торопливо пятясь к своему терему.

Не дождавшись ответа от Иоанна, советник неслышно вернулся к столу.

Фёдор, успокоившись немного, уселся в своём тереме подле оконца.

— Нешто в мыльню сходить? — скучающе обратился он к Катыреву.

— После трапезы не тяжко ли будет? Краше бы тебе кулачным боем, соколик, потешиться.

Царевич заупрямился.

— Мовь сотворю, а там шутов поглазею.

Прижав палец к губам, он чуть слышно прибавил:

— Вечор Друцкой сказывал, будто Ивашенька ту девку крымскую зело сёк да не велел боле пред очи свои ей казаться.

— А тебе, соколик, какая корысть? — с трудом подавил зевок боярин.

— Сулил Друцкой меня той девкой пожаловать.

В жарко натопленной бане стрелец нещадно сёк царевича берёзовым веником.

Катырев, задыхаясь от едкого пара, поливал пестуна своего прохладной водой.

Вдоволь напарившись, Фёдор передохнул в предбаннике, выпил ковш студёного березовца и пошёл в подземную клеть, где хранились его забавы.

Высунув язык и ткнув палец в ноздрю, царевич любовно остановился перед игрушками.

— А ты проходи! — отмахнулся он от прижавшегося к его плечу Катырева. — Сопишь под ухо, како тот боров!

Боярин охотно повернулся к порогу, с трудом протискался в узенькую дверь и затопал по выложенному камнем подземному ходу.

Едва заглохли шаги, царевич подкрался к углу, отвалил каменную плиту и достал из норы игрушечную виселицу.

— Ужотко пощиплют тебя нечистые в преисподней! — злорадно склонился он над деревянным мужичком. — Жалуй-ко в шёлковую петельку, мымра!

Что-то зашелестело за дверью. На припухшем лице Фёдора отразился испуг. С несвойственной ему быстротой он сунул виселицу в нору и придвинул камень.

В клеть вошла наряженная в цветные лохмотья и высокий колпак худощавая девушка.

— Фатьма! — сладко зажмурился царевич и растопырил руки.

В чёрных глазах шутихи сверкнули острые искорки.

— Твой Иван больно била… некарош била… ты будешь била — не стерпит Фатьма! — И упала вдруг на колени. — Отпусти! Юрт моя нада видеть… Крым нада… Отпусти!

Фёдор крепко обнял девушку.

— Солнышко моё красное!

По трубе, потирая весело руки, к выходу спешил Друцкой. На дворе он столкнулся лицом к лицу с Борисом.

— От государя? — спросил Годунов.

— Где уж нам! Тебя сдожидается, а с нами и слова не молвит.

Он с нескрываемым раздражением поглядел на Бориса.

— Подменили царя! То, бывало, без опришнины шагу не ступит, а ныне токмо ты у него и весь свет в оконце! Даром, что в списках особных не вписан!

Годунов свысока поглядел на Друцкого и, не удостоив его ответом, ушёл.

— Слыхивал? — встретил Иоанн на пороге советника.

— Слыхивал, мой государь. — И како надумал?

В первый раз за всё время близости своей к царю Борис смело поднял голову.

— Воля твоя, государь, а токмо не одолеть нам ворогов без подмоги земских бояр.

— Прыток ты, кравчий! — схватил Иоанн советника за ворот; но тут же упавшим голосом приказал ему сесть.

Приложившись к царёвой руке, Борис опустился на край лавки.

— Лихо, мой государь, на Ливонии. Лихо и на всех украйнах.

— А и лихо то, Борис, небывалое!..

— Небывалое, царь!

И снова с твёрдой уверенностью:

— Время тако ныне, что и земщина, и холопи должны быть примолвлены. Особливо земщина.

— Пошто ей така благодать?

— Авось пожалуешь ежели милостями своими земских, перестанут они под басурмены защиту искать и помышлять зло противу тебя.

— Ну-кося, сказывай, сказывай!

— Токмо и свару у них с тобой, что ратованье за былую силу свою в государственности.

Годунов поднялся и впился немигающими глазами в глаза царя.

— Покель лихо с ливонцы да и с протчие басурмены, негоже гнать родовитых на дружбу с басурменовыми королями. При чмуте погибнешь ты, царь. Нешто не ведомо тебе, что и Москву Девлет-Гирей не пожёг бы, ежели б земские не подмогли ему? — Он вытер рукавом лицо и присел. — А, даст Бог, побьёшь чужеземцев, — сызнов содеешь тако, чтобы, опричь тебя, не было на Русии иного владыки.

На глазах Грозного задрожали слезинки.

— Весь живот положил, чтобы изничтожить удельных, худородных возвысил, торг великой с басурмены наладил — и ни к чему. Всё отнял Бог. Что яз ныне Ивашеньке оставлю после себя?

Годунов приложился к царёву подряснику.

— Даст Бог одолеть ворогов, — всё обернётся.

Схватив со стола пергамент, Иоанн ожесточённо скомкал его и бросил под ноги.

— В челобитной сей они, ехидны ползучие, на опришных кивают! Опришные, вишь, не к лику пришлись им!

Борис на носках подошёл к двери, неслышно открыл её и, убедившись, что никто не подслушивает, подскочил к царю.

— А и Фуников и Висковатой не краше той земщины, царь! А поищешь — и ещё кой-каких лиходеев найдёшь!

И, не обращая внимания на знакомое причмокивание Иоанна, признак неминуемой бури, упрямо продолжал:

— Для показу вместно сие сотворить. Дескать, доподлинно меняю яз опришных на вас.

— А ежели и верных советников погублю и никакой лихвы от князей не узрю?

Годунов ухмыльнулся.

— Не можно тому быть, государь: больно охочи князь-бояре до власти!

Со двора глухо донеслись говор и смех.

Грозный поглядел мельком в цветное оконце.

На кругу подвыпивший Иван-царевич отплясывал русскую. Шуты и шутихи, кривляясь, орали непотребные песни.

В стороне, разморенно прижимаясь к Катыреву, стоял царевич Фёдор.

У его ног, в изодранном сарафане, простоволосая и покорная, свернулась комочком Фатьма.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Иоанн снял опалу с немногих оставшихся в живых бояр.

Решив временно примириться с «землёй», он изо всех сил пытался показать, что навсегда покончил с опричниной.

Первым вернулся в свою вотчину разорённый Щенятев. В губе его встретили все приказные и духовенство.

В поношенной шубёнке и истоптанных сапогах князь держался на коне так, как будто обрядили его в шутовской наряд и заставили лицедействовать.

Едва добравшись до своей усадьбы, он заперся в хоромах и никого не допустил к себе.

На другой день к нему прискакал гонец из Москвы.

— Жалует тебя государь кафтаном парчовым и соболиного шубою, — торжественно поклонился вестник и положил на лавку тяжёлый узел…

В обновах Щенятев сразу стал неузнаваем. Он ни минуты лишней не засиживался в хоромах и постоянно старался быть у всех на виду.

В воскресенье на княжий двор согнали холопей.

В парчовом кафтане и в шубе, накинутой на плечи, полный тщеславия, вышел боярин к народу.

Спекулатарь щёлкнул кнутом. Людишки повалились наземь, поползли на брюхе к господарю и поочерёдно поцеловали края кафтана и шубы.

— Аль солодко было при худородных? — подмигнул куда-то в пространство Щенятев, дождавшись, пока людишки отползли на середину двора.

Спекулатарь больно хлестнул по спине первого попавшегося холопя.

— К тебе молвь!

Забитый взгляд ввалившихся глаз крестьянина тяжело уставился на боярина.

— Нам, господарь… нам — како пожалуют…

Князь снял кунью шапку и помахал ею в воздухе.

— А жалую яз смердов своих рожью да просом запашным.

Толпа недоверчиво приподняла головы.

— И позабудем отныне о былых невзгодах великих, — горько вздохнул Щенятев. — То Божье было взыскание!