На лыжне попаданец Ломаев (Лыжню! – 3) - Михаил Леккор
— Не-не, господи упаси! — перекрестился стойкий атеист Ситдиков, — я просто так спросил, да и то, разве медленная черепаха за быстрым гепардом угонится?
В общем поговорили. Я их твердо убедил, что немощь моя была по политической причине, а сегодня, как никогда стоек. И все должны понимать — Ленин и теперь живее всех живых, это я вам, и как коммунист говорю, и ваш командир.
Против такого никто не возразил, не было таких дурней в Советской Армии. А уже серьезно добавил:
— Каждый из вас на лыжне должен беспокоиться только о себе и не жалеть об отставших. Но, и запомните это твердо, в случае необходимости вы можете всегда опереться на меня. Многого я, разумеется, не могу, я не волшебник, но хоть что-то.
Биатлонисты согласились и как-то очень радостно, словно я им по волшебной палочке феи раздал. С этим и разошлись. Впереди была новая дистанция, опять трудная, но ничего сложного не обещающая.
Утром подъем, привычная зарядка, такая же обычная, как дыхание. Командирский завтрак, в общем-то, ничем от обычного не отличающийся. Только сладкое какао вместо чая. Обозлился, я бы лучше чай попил!
Перед выходом на лыжню проверил не только свой спортинвентарь, но и команды, между делом приободрил народ, где наша не пропадала.
Выходя на лыжню, обратил внимание на радостных немев. Ха я вам ухудшу-то настроение.
— Эй, фрицы, я пришел! — обратился я ко всем ним и одновременно ни к кому на неплохом немецком, — кто будет ответ держать за эту дурацкую шутку с меняющими правилами биатлона?
Вроде бы ничего такого угрожающего не сказал, правда, тон был не очень хороший, честно говоря, но ведь я им не угрожал и даже тон не повышал!
Немцы же приутихли, будто я им твердо обещал двадцать дет расстрела. Ничего ведь, гады, даже не мяукнули, но тихонечко вызвали полицию, которая прибыла, когда я уже стоял на лыжне. Полицейский попросил пройти к их легковой машине, разъяснить им некоторые нюансы русского поведения.
Тон был в целом вежливый, но отдельные выражения подчеркивали, что он нас ни в грош не ставит и совсем не считает за людей. Почти как фашисты в 1941 году в оккупированном Советском Союзе. Еще бы по морде дал, вообще бы полная аналогия.
— Господин полицейский, — холодно заговорил я, — стою на лыжне, уже включили секундомер, и тут вы отвлекаете меня от бега по какому-то дурацкому поводу. Господа, вам, кажется, понравились такие неспортивные методы добывания победы?
Эти громкие экспрессивные слова на немецком языке, также как и сами полицейские на Старте, и без того очень привлекшие к себе внимание, взбудоражили всех, особенно судей и журналистов. Первых потому, что они здесь за все отвечали. Хотя и командовали, конечно. А журналисты, они этим кормились. Скандалы — это хорошие деньги, на них и живет демократическая пресса!
Быстро подошедший судья Старта Иоганн Келлер был профессионалом и поэтому сразу во всем разобрался. Первым ушел на дистанцию советский спортсмен, такой же скандальный, как и победоносный. А вот глупый полицейский будет обязательно за все отвечать. Мало ли что на него донесли его немецкие камрады. Это вообще был внутренний профессиональный спор, куда полиция не должна вмешиваться.
А я быстро шел. На счет затянувшегося старта не горевал — все видели, если что так завою, сами прибежите. Нет, тут на лыжне вообще, как-то легко потянуло вперед. Который раз уже. Как встанешь на лыжи, так и как с моторчиком несешься, Карлсон, который на крыше, хе-хе!
Приходится даже придерживать себя, а то позади ребята, хоть чуть-чуть поддержать, обещал ведь. Да и самому надо, это тоже важно.
Что-то я оторвался, а ведь полчаса всего бежим. И, на всякий случай, помни, это не шухры-мухры, это длинная дистанция пятьдесят километров, неправильно рассчитаешь силы, самого потом будут тащить к Финишу с перекошенным ртом.
Ну это я так, типа вспомнил юность. Давно уже не надрывался даже на этой дистанции. Именно не надрывался, а не уставал. Устаю-то почти каждую гонку. Не знаю, кто как, а у меня на каждой дистанции есть такой момент, когда я иду кое-как, перемогаю себя. Другое дело, уже с Вологодского отрезка жизни кризисы все легче и короче.
Оп-па, кто это лихачит, как пьяница за стеклотарой. Не спеши, каждому достанется, посуды много. Ха. а ведь это наш, более того, ведь это Алеша Орехов собственной персоной! То есть, прошу пардону, лейтенант А. К. Орехов рулит.
— Не сильно ли разогнался, лейтенант, сил потом хватит? Пятьдесят километров все же. Считай, всю Москву перемотали, — сказал и прикусил язык. Москву XXI века точно, а ХХ столетия не знаю. Она ведь гораздо меньше, даже в конце века. На всякий случай добавил: — ну почти прошли, только окраины остались.
Алеша, простая русская душа, ничего не заподозрил, только улыбнулся, несмело возразил:
— Не-а, товарищ майор, я, как вы учили, контролирую свой физический потенциал, сопоставляю его с предшествующими гонками. Вроде пока ниче.
— Ну хорошо, если ниче, — слегка подколол я. Поинтересовался: — остальные как, тоже идут нормально?
— Нормально, товарищ майор, — успокоил меня Орехов, — Токменев просил передать, чтобы не беспокоились и не дергались — они идут экономичным ходом, но, судя по всему, немного опережают немцев. Я тоже смотрю — хилые они какие-то, сначала разбежались, а теперь потихоньку сдают, хотя надо бы наоборот.
— Ничего не хилые они, нормальные немцы, — осмотрительно защитил я немецких хозяев, — это вас я воспитал, как лосей. Теперь вон сам не могу отбиться.
Сказал и мимолетно бросил хитрый взгляд назад. Ведь если вы думаете, что мы в этот разговор неспешно катимся, то крупно ошибаетесь. Мы ускоренно шли. Орехов, талантливый парнишка, на ходу перехватил у меня коньковый ход еще в Вологде. Стоило только один раз показать и перечислить его преимущества, даже учить не пришлось в отличие от остальных.
И я смотрел, иногда заглядывая Алеше через плечо, что немцы, вернее их небольшая группа, не фига нас не догонят. Даже более того, наша основная группа присоединила к ним пелетон. И теперь из трех частей — мы, немцы и пелетон, остались две — наша группа из двух человек и пелетон.
При этом надо сказать успокоительно для нас (или язвительно для немцев), что, несмотря на все передвижения внутри основной группы, мы — два шальных советских спортсмена — все более отрывались
