Канцлер - Валерий Пылаев
– Постараюсь, – вздохнул я, поправляя ремень с подсумками. – Умирать в мои планы точно не входит.
– А ну стой!
Хельга вдруг снова повернулась, обхватила меня одной рукой за шею, притянула к себе – и поцеловала. Неуклюже, резко, не отрывая взгляда от штурвала. Так быстро, что слегка прикусила мне губу – и тут же снова склонилась над приборами, будто пыталась разглядеть сквозь тучи хоть что-то.
И, пожалуй, даже разглядела.
А мне оставалось только подхватить винтовку и идти к остальным. Пробираться через весь салон к двери оказалось непросто – и не только из-за тесноты: нырнув в тучи, «Илья Муромец» снова принялся дрожать и подпрыгивать, как машина на плохой дороге. Но не сбивался с курса и только набирал скорость – будто сам спешил поскорее избавиться от живого груза и вышвырнуть нас прямо на голову канцлеру Каприви.
– Держите, друг мой. – Оболенский протянул мне парашют. – И не забудьте подтянуть ремни.
Все остальные уже тоже вовсю облачались – помогали друг другу, передавали здоровенные ранцы, крутились на месте, проверяя, все ли в порядке. Со всех сторон слышались молитвы – на трех языках одновременно. По плану мне предстояло покинуть борт аэроплана последним – и перед этим лично проводить каждого из десантников.
Или даже вышвырнуть силой – если у кого-то вдруг не выдержат нервы.
– Ну, как говорится – с Богом! – выдохнул Оболенский.
И взялся за ручку на двери.
Глава 37
Холода я почти не почувствовал, хотя он тут же ворвался в металлическое брюхо «Ильи Муромца», принося с собой рев моторов и колючие влажные крошки. Куда больше впечатляло зрелище – тугая пелена, на сколько хватало глаз, и проносящиеся мимо серые клочья туч.
Проносящиеся с немыслимой скоростью – Хельга разогнала аэроплан так, что даже самый резвый из спортивных автомобилей по сравнению с ним показался бы неторопливым. Судя по наклону пола под ногами, «Илья Муромец» стремительно шел вниз – и с каждым мгновением заваливался на нос все больше.
– Смотрите! – заорал Оболенский мне в ухо. – Дунай! Прямо под нами!
Я разглядел внизу широкую и темную ленту, разрезанную вдоль пополам узкой полоской земли – похоже, островом вытянутой формы. Длиной то ли в километр-полтора, то ли во все десять – оценить масштабы на такой скорости и высоте я не мог, а когда сквозь тучи показался сам город, Дунай уже остался позади: теперь мы летели над каким-то каналом. Дома по обе его стороны, только что напоминавшие аккуратно сложенные детские кубики, вырастали прямо на глазах. Рассматривать местные красоты архитектуры уже не было времени – «Илья Муромец» уходил в пике, буквально падая с затянутого тучами неба на старый город и резиденцию канцлера.
Как орел на добычу.
– Хофбург прямо по курсу! – Голос Хельги пробивался даже сквозь грохот моторов. – Прыгайте!!!
Мне даже не пришлось повторять – первый десантник шагнул за дверь – и тут же свалился вниз, разом пропав из виду. За ним второй, третий, четвертый… То ли эльзасские парни оказались еще храбрее, чем я думал – то ли перспектива рухнуть на землю вместе с «Ильей Муромцем» пугала их больше полета на парашюте. Хельга бросала аэроплан под немыслим углом – и я мог только догадываться, хватит ли ее умения и мощи моторов вытащить его обратно.
– Сумасшедшая! – завопил кто-то – кажется, усатый командир. – Ты нас всех угробишь!!!
Слушать чужие споры времени уже не осталось: Оболенский только что прыгнул за борт. А значит, пришла моя очередь. Я встал у двери, крепко взялся за края руками и уперся ногами – как учил наспех привезенный откуда-то из-под Дортмунда британский офицер.
Оттолкнулся и полетел.
Меня будто подхватило чьей-то гигантской рукой и швырнуло. Не прямо вниз, а куда-то вбок, в сторону от громадины аэроплана – и закрутило. Так, что винтовку едва не оторвало вместе с ремнем, а грудь вдруг сдавило так, что я не мог даже вдохнуть. То ли от немыслимой скорости, то ли от страха – а может, и от всего сразу.
Но это длилось лишь мгновение: расставив руки в стороны, я собрал Дар – и заставил свое тело перестать кувыркаться. Улегся животом на воздух, замедлил падение – и почти сразу же увидел прямо перед собой распускающиеся один за другим купола парашютов. Их было не так много – и все же вполне достаточно, чтобы чуть ли не целиком заслонить похожее на гигантскую серебряную подкову здание.
Хофбург.
Туда-то мне и было нужно: я вытянул руки по швам, склонил голову к груди, чтобы не оторвало – и помчался вперед, тараня лбом холодный воздух над Веной. Обычному человеку не стоило бы набирать скорость, но я рассчитывал на силу Одаренного – и не слишком-то хотел раньше времени подставляться под пули.
Конечно же, нас засекли – задолго до того, как «Илья Муромец» промчался над Хофбургом. Гигантскую птицу из дерева и металла сложно было не заметить даже за тучами, да и местные Одаренные офицеры вряд ли зря ели свой хлеб. Хельга сделала для нас все, что могла, и сбросила аэроплан прямо им на голову – но теперь оторопь отступила, и солдаты схватились за оружие.
Стреляли буквально отовсюду – из окон, с крыши, из соседних зданий – даже откуда-то с середины гигантской площади перед Хофбургом. Вряд ли кто-то ожидал нашего появления прямо здесь, но герр канцлер, похоже, уже давно опасался измены – поэтому и укрепил резиденцию со всех сторон.
Но только не сверху.
Вечерний полумрак расцветал крохотными яркими вспышками выстрелов и боевых заклятий. Кто-то там, внизу, наконец смог задрать ствол пулемета, и принялся кромсать купола парашютов огненной плетью. Пожалуй, это выглядело даже красиво – но любоваться было некогда. Прицелившись, я снес весь расчет Свечкой – и помчался дальше, обгоняя повисших на стропах десантников. Падение вряд ли заняло больше нескольких секунд, но под Ходом они растягивались чуть ли не вечность, давая мне увидеть чуть больше, чем успевали простые смертные.
Я скорее почувствовал, чем разглядел Оболенского. Он тоже разогнался, раскрыв парашют чуть ли не у самой земли – и не слишком удачно. Громадный купол сдулся и повис тряпкой, зацепившись за одну из бронзовых статуй на фасаде – и незадачливого хозяина потащило вдоль стены. Впрочем, тот не растерялся: полыхнул Кладенцом, обрезая стропы – и через мгновение уже был на балконе. Двух или трех солдат Оболенский в упор
