Европейское турне Кирилла Петровича - Михаил Александрович Елисеев
– Она презирала меня. А ведь когда-то мы с ней клялись друг другу в вечной любви.
Кирилл положил руку парню на плечо:
– Поверьте, когда-то я был в вашем возрасте. И испытывал точно такие же чувства к другой девушке. Но жизнь научила меня многому. Например, два самых лживых слова, сказанных в пылу любовной страсти, это «навсегда» и «никогда».
Ермолкин некоторое время обдумывал слова. Затем, кивнув, будто согласившись с мужчиной, встал на ноги:
– Я пойду…, – он вытер рукавом под носом. – Мне нужно…
– В курительную комнату? – Юноша кивнул Кириллу, на что тот ответил, – Сильно не напивайтесь.
Он проводил взглядом парня, который в каком-то смысле горевал столь же сильно, как и несчастный отец. Горе было одно на двоих, но оба не хотели понимать чувств, вымещая друг на друге злобу.
– Всё хорошо? – Василий Андреевич вышел из лазарета, когда Алексей скрылся на лестнице.
– Он пошёл в курительную комнату, – ответил Кирилл. – У нас с вами уйма времени на то, чтобы осмотреть его каюту.
Но осмотр не дал ничего. Никаких подозрительных предметов или улик мужчины не нашли. Было похоже на то, что господин Ермолкин говорил им чистую правду.
– Хорошо, пойдёмте к следующему подозреваемому, – махнул рукой Кирилл. – Князь Рустам Дадиани.
– Он сошёл на берег и прогуливается по порту, – уточнил Василий Андреевич, – Даже несмотря на этот противный дождь.
– Уверены в этом? Если он обнаружит нас в своих апартаментах, то нам несдобровать, – усмехнулся Кирилл, напомнив: – Горячая кавказская кровь.
Но, как и в каюте Ермолкина, у Дадиани не оказалось ничего подозрительного. Старпом был даже немного разочарован.
Главный сюрприз ожидал их в небольшой, два на пять метров, каюте нянечки Анны Илларионовны, которая в это время сидела в лазарете с успокаивающей её сестрой милосердия. Вдвоём они с трудом помещались в комнате, поэтому Василию Андреевичу пришлось стоять в коридоре, пока Кирилл обшаривал каюту. После короткого осмотра, Кирилл, заглянув под койку и присвистнув, вытянул из дальнего угла некий предмет и протянул его старпому.
– Что это?
Вырезанный из дерева, лакированный вытянутый полукруг длиной около семи сантиметров – сразу и не поймёшь, что это за деталь.
– А вы не догадались? – Кирилл Петрович провёл пальцем по деревяшке. – Смотрите, на обратной стороне вырезанная неглубокая выемка для штырька. И как вы видите, она расколота напополам.
Василий Андреевич, протянув руку к деревянной детали, тут же одёрнул ладонь:
– Не может быть! Отломанная ручка темперметра?
– Она самая, – кивнул Кирилл.
– Но этого не может быть! – изумился старпом. – Ведь эта старушка… у неё не могла подняться рука на свою подопечную. – Приблизившись вплотную, он прошептал, – Может, настоящий убийца таким образом пытается отвлечь наше внимание?
Кирилл пожал плечами, вертя в руках деревяшку:
– Чёрт её знает… для того, чтобы убить Софи, грубая мужская сила не требовалась. Только повернуть ручку до упора, отломать её и закрыть дверь. Старушка могла это сделать. Да и возможность незаметно взять трость Ильи Ивановича у неё, скорее всего, была, когда она к нему в каюту заходила по какому-нибудь поручению.
– Но зачем ей было уносить главную улику с собой? – изумился Василий Андреевич. – Ведь этот предмет точно указывает на убийцу. Она же не настолько глупа?
– Возможно, ей помешал неожиданно появившийся в коридоре свидетель, – предположил Кирилл. – Он ведь мог увидеть в руках у женщины подозрительный предмет. Она незаметно спрятала сломанную ручку в складках платья, сделав вид, что идёт к себе в комнату, да так и зашла в каюту с этой уликой. А позже у неё не было возможности избавиться от неё.
– Выкинуть в иллюминатор – и все дела.
Кирилл Петрович пожал плечами:
– Кто знает, как оно было на самом деле…
Сидя в своей каюте, Кирилл даже не заметил, как лайнер отплывал из Копенгагена. Только паровые турбины где-то в глубине корабля раскрутили поршни и винты мощнее, отчего судно с минуту мелко дрожало, да луч заходящего солнца, светивший через иллюминатор в противоположную стену, сместился немного и переполз со спинки стула на дверцу шкафа.
Вечером за ужином, за тем же самым столом и в той же самой компании, за исключением Турмаевских и нянечки, Кирилл Петрович, попросив тишины, скромно произнёс:
– По моей личной инициативе, и с дозволения капитана судна, начато расследование гибели несчастной Софи.
– Значит, наш капитан дал добро? – обрадовался Семён Михайлович.
– О, расследование? Вы будете работать, как сыщик, верно? – обрадовалась леди Бичем. – Собирать улики и допрашивать свидетелей? Я что-то подобное читала у Эдгара Алана По. Ох, всё это жутко интересно.
– Вот по поводу допроса я и хотел бы поговорить с присутствующими. – Кирилл Петрович оглядел сидящих за столом, многие из которых повернулись к нему с явным напряжением во взгляде. – Да, спешу признаться, что я со своими помощниками уже выделил небольшой круг подозреваемых, и надеюсь, что те, кто в него вошёл, не обидятся. Ситуация напряжённая, поэтому я попрошу вас не устраивать скандалов. Итак, в первую очередь я хотел бы ещё раз побеседовать с господином Ермолкиным.
– Но ведь я уже всё рассказал вам, – удивился юноша. – Сомневаюсь, что смогу добавить к своим словам что-либо новое.
– Посмотрим, – кивнул Кирилл Петрович. – Во вторых я хотел бы поговорить с вами, князь Дадиани.
Можно было подумать, что прямо посреди обеденного зала началось извержение вулкана – столь живо грузин стал проявлять неудовольствие:
– Что? По какому праву?! – Дадиани даже чуть привстал на стуле. – Вы что же, думаете, это я убил её?!
– Я попросил не устраивать скандалов, – напомнил Кирилл, в примиряющем жесте выставив перед собой ладонь.
– Но вы уже устроили его! – взвился князь, ткнув в него пальцем. – Когда обвинили меня в убийстве.
– Но позвольте, любезнейший! Вас ещё никто не обвинил, – заметил Николай Григорьевич, поправив пенсне.
– Значит, обвинят! – уверенно кивнул парень, швырнув вилку на стол.
– К чему такое отношение, князь? Вас разве обидели? – присоединилась леди Бичем.
– Нет, но-о…
– Вот как раз подобный отказ помощи в расследовании и наводит на мысль о вашем соучастии, – заметил Кирилл.
Молодой грузин исподлобья оглядел сидящих рядом:
– Хорошо, я поговорю с вами. И… извините меня за вспыльчивость. – Он коротко склонил голову. – Прошу прощения у всех.
– Вот и хорошо. Также я чуть позже попрошу разрешения у Ильи Ивановича на то, чтобы поговорить с нянечкой Софьи, Анной Илларионовной.
Над столом повисла тишина, которая после этого вдруг прорвалась множеством шушуканий и перешёптываний:
– Что? Эта старушка?
– Да у неё рука не поднялась бы.
– Никогда бы не подумал.
– Уж не
