Анатолий Гончар - Возвращение
— Вот те крест? — мне показалось, что меч даже подался вперёд.
— Крестись — не крестись, но мы вновь призваны вершить судьбы мира.
— Зашибись! — Перст от радости выскочил из ножен и, приземлившись, вонзился остриём в пол. — Но всё одно, Михалыч, пока ты по своим делам мотался, у нас тут столько всякого произошло, ужасть!
— Постой, постой! — вмешалась в наш разговор Баба-Яга. — Так ты, что ж, окаянный, в курсе всего, что ли, а?
— Да так, кое о чём наслышан… — покосившись на Ягу и почувствовав скрытую угрозу, не совсем уверенно ответил меч.
— Так значит, ты не того, не откинулся, да? И сном беспробудным не спал? — Яга медленно, но верно нащупывала рукой стоящую у печи кочергу.
— Да так, дремал малость… — соврать меч не решился, и в поисках поддержки затравленно засемафорил глазом в мою сторону.
— Ах ты, истукан железный, я тут, можно сказать, глазёнки повыплакала, а он! — правая рука Яги с зажатой в ней кочерёжкой стала медленно приподниматься.
— Ага, повыплакала она, держи карман шире! А кто мной капусту шинковал, а?
— Дак, я так, всё одно не пропадать же вещи! — тут уж пришла очередь защищаться Яге, и под давлением свидетельских показаний она была вынуждена кочерёжку из рук выпустить.
— Михалыч, она, между прочим, меня солью посыпала!
— Так я ж не нарошно, и уронила — то самую малость.
— Не нарошно она! — передразнивая бабкину манеру говорить, меч слегка крутанулся на кончике острия и с грохотом повалился на стоящие подле печи чугунки, но, не смотря на это, своей обличающей речи не прекратил. — А ещё она меня под печку сунула…
— Так я ж, это, от ворогов прятала…
— Михалыч, под печку, представляешь, с кочергой и тараканами! А как плесенью воняло — ужас!
— Ну, в склепе-то у тебя, чай, запахи не лучше были.
— Так то в склепе, я ж там как в тюрьме бессрочной сидел. А тут в гостях у родной, можно сказать, бабули и в таких невыносимых условиях! Михалыч, срочно на воздух меня, на воздух, света белого почти… — Перст замолчал, словно подсчитывая дни, проведённые им без света белого. — А, вот, да вот почти год не видел!
— Да эт как жа не видел, ежели я тебя, пустобрёха, почитай каждую неделю на завалинку выносила да со всех сторон техосмотр делала, на предмет гнили — ржавчины.
— Да подумаешь, мож и неделю, да за неделю, знаешь, как исстрадался? Вот видишь, — извернувшись на чугунке, меч повернулся к нам боком. — Даже блеск потерял.
— Да это ты сейчас как свинья в саже испачкался, — поддел я нашего болтливого "друга".
— Я как свинья?! — будь у Перста палец, он бы наверняка сунул его в район своей предполагаемой груди. Да я, если хотите знать, сияю как бриллиант чистейшей воды… — поняв, что сболтнул лишнее, меч заткнулся.
— Всё, стоп! — воскликнул я, воспользовавшись секундной паузой. — Просьба прекратить дискуссию.
Перст обиженно засопел, а Яга снова потянулась за отставленной в сторону кочергой.
— Не надо! — я предостерегающе поднял палец. — Кого и за что палками лупить — это мы после победы разберёмся, а сейчас нам надо сесть и спокойно обдумать, как дальше быть.
— И то правда! — согласилась Баба-Яга. — Отутюжить эту железяку я и в другой раз успею, когда он в спячку завалится.
— Баб Матрён, ну хватит, а?!
— Молчу, соколик, молчу! Всё, все думы лишь о насущном и победе грядущей и прочее, вот тока рогачи в сторонку уберу, а то уж больно рука чешется.
— Кстати, о Михалыче, — обратился я к по-прежнему валяющемуся на чугунке мечу. — Это когда же мы с тобой на такое панибратство перешли?
— А как же иначе, командир, мы ж с тобой в одном бою были, я ж тебя грудью прикрывал, от смерти защищая. Мы теперь, как это сказать, братаны навек!
— Во-первых, если во век, то не братаны, а братья. А во — вторых, хоть сто боёв вместе, а субординацию всё одно соблюдать надо.
— Ну, ежели тока ради субординации, тогда конечно! — я не услышал, а скорее почувствовал, как меч тяжело вздохнул.
— Да ты не переживай, вот в ста боях победим, тогда и разрешу меня хоть по имени звать.
— Замётано! — оживившись, согласился с моим предложением Судьбоносный и наконец-то заткнулся, сделав вид, что впал в спячку. Можно было приступать к разговору. А может, я зря насчет Михалыча? Чем благородный Никола лучше? Я теперь вроде постарше стал, а как ни говори, если начистоту, то Михалыч звучит не в пример солиднее.
— Прошу трапезничать! — Яга как самая радушная хозяйка пригласила нас к источающему ароматы столу. Мы не заставили себя ждать. Святые отцы тут же уселись на скрипнувшую под их весом скамью, а я, прежде чем усесться за стол и приняться за трапезу, подвёл итоги. (Я — то прежде подвёл, а мои спутники тут же набросились на появившиеся на скатерти деликатесы).
— Итак, про своих мы теперь почти всё знаем. Андрей в ратниках на войне славы ищет, Дракула по нашему наущению верных людей набирает, Августина и сын её сами знаете где, Король врагу продался, Семёныч — младший не лучше будет. Кот-Баюн в городе на базаре прозябается, бизнесмен чёртов, — ругнулся я, правда, без злобы, — смотровой зал открыл, сны сказочные показывает. Семёныч — старший наш человек. Его, слава богу, время не испортило. А вот судьба Георга да Веленя нам неизвестна, но по всему получается, что в беде они. А ещё про Барсика я забыл, но, даст бог, и он сыщется. Вот теперь, кажется, всех назвал.
— А мы? А нас? — донёсся до меня слаженный возглас обоих батюшек.
— А что вы? Вы тут рядом, что про вас-то говорить?
— Ну не знаем… — обиженно засопели оба священника, — что, мол, живы, здоровы и в уме, значитца…
— Хорошо, — под их неодобрительными взглядами сдался я. — Отец Клементий и отец Иннокентий от всех перипетий здешних с ума не сдвинулись, а если и двинулись, то лишь самую малость. А чему двигаться, ежели в голове, почитай, ничего и нет? — несмотря на протестующие возгласы святош, я продолжил своё повествование. — Нынче они в добром здравии и в лёгкой памяти вместе со мной у Яги в гостях пребывают, жрут не в меру, а пьют и того больше… — моё повествование было заглушено всё возрастающим ропотом.
— А меня тут без вас едва ли не собаками травили, — Яга даже улыбнулась, вспоминая давнее.
— Так мы ж тебе, Николай, о том и сказывали! — в один голос подтвердили её слова мои святоши. Я повернул к ним свою голову, ожидая продолжения, но Яга щёлкнула пальцами, привлекая моё внимание.
— Ты слушай, Колюшка, меня. Так ведь и было написано, королевской печатью заверено. — Тут Яга, словно спохватившись, всплеснула руками. — Так что ж я тебе рассказываю? Так вот же оно, предписание-то, на полочке под книгою хранится. Сберегла для памяти, уж больно буковки на нём забавно расписаны. — Тихоновна, засуетившись, раскрыла шкафчик и, вытащив оттуда небольшую грамотку, протянула её в мою сторону. — Накось, Коленька, прочти!
Я аккуратно взял пергамент в руки и, с трудом разбирая буквенные "заусенцы", принялся читать.
От королевского имени Матрёне Тихоновне предписание с добавлением. Предписание.
Сим повелеваю Матрёне — Яге земли росские покинуть в срок семидневный. Решению сему не противиться, ибо меры в противу будут серьёзные. Добавление.
Яга как существо изначально вредное, богу противное, из страны выдворяется. В местожительстве в оной ей отказано. Добавочно указано всем гражданам добропорядочным гнать ведьму старую взашей со двора. Не давать ей ни приюта, ни пропитания, а да буде укроется она в лесах Шумовских, спалить весь лес без остаточка, чтобы не было приюта злу-нечисти.
Наверное, последнюю фразу я произнёс вслух, ибо Яга фыркнула и подбоченилась.
— Тоже мне чисть нашёлся! Это мы ещё посмотрим, кто из нас чище: я или Изенкранц проклятущий! — она замолчала, пряча в шкафу столь историческую бумагу. — Вишь, как оно обернулось! Сражалася я за людское счастие, а меня, гляди — кось, взашей. Хотела я было и впрямь к себе в лес податься, да о лесных жителях подумала. Вспомнила, чем король лесу-то грозится. До меня-то пожар не докатится, а вот зверей лесных, невинных погубит. Вот и пришлось думать, как королевский указ выполнить и не затеряться. У всех на виду оставаться надо было (а иначе, сгинь я с виду-то, полети в края тёплые, и лес-то запалит, как пить дать, запалит, окаянный). Вот к Дракуле я и подалася тогда. У него уже прибавление случилось, я в нянечки и приспособилась. И как видишь, — Яга натянуто улыбнулась, — до сих пор нянькаюсь. Августочка — то моя хоть и рукодилица, умница да воительница, а с дитём малым — сама дитя неразумное. Ни накормить, не перепеленать. Она уж у меня тут на охоту хаживает, утей да перепелов тащит. Вечор придёт — увидите. Ныне на кабанчика пойти сподобилась, я ей и не перечила. К утру я вам карбонатику сготовлю собственной выдумки, ей — ей, пальчики пообгрызаете.
