Леонид Смирнов - Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу
— Насрать мне на твои правила! — рявкнул префект и сунул короткий ствол себе в рот.
— Не сметь!!!
Раздался выстрел.
Глава третья
Глоток воздуха
Ночнухи прыгают на людей с потолка. Только безлунной ночью, в кромешной тьме они могут подобраться к жилью и, проникнув внутрь через печную трубу или чердак, напасть на спящих. А потому никогда еще Каменск не был освещен так сильно. Население быстро усвоило урок. И теперь все от мала до велика, не жалея электричества, свечей и дров, учились спать при ярком свете или не спать ночью вовсе.
Днем жизнь в большинстве домов замирала. Ночью же это была не жизнь, а лихорадочная активность. Чего только не творили под ее покровом перепуганные горожане!.. Волна бессмысленных, порой чудовищно жестоких преступлений захлестнула Каменск. Найти виновных не составляло труда — одни, очнувшись поутру, ужасались содеянному и являлись с повинной, другие хоть и не шли сдаваться, но и бежать не бежали — некуда. Кто-то вешался или травился, боясь суда и тюрьмы. Иные дожидались городовых, напившись до поросячьего визга или с головой зарывшись в подушки.
Ночнухи высасывали ментальную энергию человека, питаясь нашими мыслями и чувствами. И жертвы их в одночасье становились безмозглыми растениями. Человеческое «я» умирало. «Новорожденных» нужно было учить с нуля, с белого листа — как малых детей, учить всему, что должен знать и уметь человек, заново формировать их личность.
Взрослым учиться гораздо труднее, чем детям, но зато тело многое помнит, готовые рефлексы сидят в спинном мозге, мышцах и жилах, и потому физические умения восстанавливаются довольно быстро. Хуже с интеллектом. Ни одна жертва ночнух не сможет вернуть утраченные умственные способности — тем паче талант.
Убить ночнух не так трудно, если сумеешь выследить. Достаточно обычной разрывной пули — в голову или грудь.
Фосфорные шашки — конечно, страшный дефицит, но ради такого дела из Столицы прислали целый вагон. С шашками на ночнух мог охотиться обычный солдат, если, конечно, у него крепкие нервы, здоровые глаза и хорошие черные очки. Чудовища на долгих полминуты слепли от вспышки, и тогда их можно было брать голыми руками.
Но выследить ночнуху нелегко. Очень долго, несмотря на все усилия армии и полиции, не удавалось убить ни одной ночнухи. Не было у мирян бесценного опыта и-чу, да и откуда ему взяться? Потом все же застрелили десяток чудовищ — это капля в море. А трупы ночнух за считанные секунды превращались в чернильный порошок с сильным запахом миндаля — даже нечего было предъявить начальству.
Откуда ночнухи пришли в наши края и почему выбрали для своего вторжения именно это время? Бог весть. На то она и нечисть, чтобы образовываться небиологическим путем и кочевать по материку гигантскими скачками: только что хозяйничала за тридевять земель — в Кандагаре или Керманшахе, и вот уже прет изо всех щелей в Нижних Порогах и Усть-Лебяжинске.
В синских летописях имеются упоминания о похожих существах. Древние мудрецы называли их «предвестницы». Предвестницы чего? Еще большего зла? Доселе сибирские логики полагали, что это всего лишь легенды, хотя синские и-чу были уверены в обратном.
Якобы ночнухи появлялись в Ойкумене дважды, и оба раза накануне нового тысячелетия. Они принимали участие — наряду с другими чудовищами — в очередной репетиции Конца Света. Впрочем, для очень и очень многих людей встреча с ночнухами заканчивалась именно концом света. На человека действительно обрушивалась тьма — тьма безмыслия и беспамятства.
Ночнухи обладали свойством, присущим всякой нечисти и нежити, — неистребимостью. Изничтоженные до последней особи, казалось, сгинувшие с лица земли чудовища через многие десятилетия и даже века вдруг возрождались. Будто прорастали из дремавших до поры до времени спор и, обретя новые органы убийства, опять обрушивались на человечество.
Если на кого и похожа нечисть в нашем живом мире — так это на грибы. Собрав плодовые тела, мы мало затрагиваем грибницу. Но, даже тщательно вытоптав ее, выкорчевав лес, который дает ей приют, мы не сможем истребить грибницу до конца. Пережив тяжелые времена, продремав несколько поколений, она дожидается, когда на вырубках поднимутся новые деревья, и прорастает, накапливает жизненные соки, набирается сил. И вот уже вновь неудержимо лезут из земли разноцветные круглые шляпки…
По Каменску протягивали все новые и новые провода, чтобы яркие лампы осветили каждый проулок, сквер, подворотню. Из соседних губерний в город шли эшелоны с катушками кабеля, фонарями, керосином и соляркой. Бригады электромонтеров и добровольцы валились с ног.
На какое-то время это спасло положение — ночнухи отступили в пригороды, в соседние леса. Но вечно жить при надрывной работе электрической станции невозможно. Запасы топлива ограничены. Кондовую сибирскую зиму с трескучими морозами под сорок Каменску будет не перезимовать.
Чем дольше продлится вторжение, тем сильнее в народе недовольство властями. А там и бунт не за горами. При этом недавно назначенный генерал-губернатор Трофим Чепалов, по кличке Хан, страшился своего народа больше, чем любых чудовищ.
Ночнухи же не собирались далеко уходить от бушующего огнями Каменска. Словно зная ситуацию с топливом, они «доедали» не успевшее удрать в город население близлежащих деревень и ждали, когда истощится сделанный на долгие морозные месяцы запас.
Недалек был час, когда в ход пойдут стратегические армейские резервы, — городские хранилища мазута и угля выметены подчистую, а эшелоны с углем и дровами приходят слишком редко. К тому же зимой им предстоит пробиваться сквозь снежные заносы. Но главное — соседи вовсе не желают делиться, боясь появления ночнух у себя.
Губернские власти наконец расписались в собственном бессилии и объявили осадное положение. К тому времени, когда они решили идти на поклон к уцелевшим Истребителям Чудовищ, Каменск бурлил вовсю. Терпение народное истощилось. Стены домов, где прежде были намалеваны призывы покончить с и-чу, теперь испещряли надписи: «Спасите нас!», «Убейте ночнух!» и даже «Долой Хана!».
В городе нас оставалась ровно дюжина. Всех и-чу содержали в казематах Баргузинского бастиона крепости святого Георгия Победоносца. Сидели мы в одиночках, перестукиваться не могли, потому что в стенах бастиона была создана изумительная акустическая система, — звуки отводились точнехонько в специальные слуховые закутки в кабинете начальника тюрьмы. Безымянный заключенный, которому пообещали свободу, творчески развил идеи ромейского театрального архитектора Паоло Паолини. А когда бастион был перестроен под тюрьму, заключенный сгинул в крепостных подвалах вместе со своим секретом.
После ареста в доме Боброва меня пару недель продержали в туруханском остроге, а затем перевезли сюда. Видно, собирали подходящую компанию для открытого политического процесса. И только нашествие ночнух помешало начать процесс в день рождения Ермака Тимофеевича — самый любимый народом государственный праздник.
И вот сижу я здесь третий месяц, пишу дневник, зашифрованный моим личным, никому на белом свете не известным кодом. Каждый вечер перед отбоем надзиратель забирает написанное мною за день — то ли для дешифровки, то ли в печку. И порой мне кажется: будет так идти год за годом — до самой смерти.
Сижу и конца моему сидению не видно, ведь обвинение мне до сих пор не предъявлено. Но однажды вместо положенного завтрака, состоящего из чечевичной похлебки и куска хлеба, приходит ко мне в камеру вице в скромном сером мундире с «терновыми веточками» министерства юстиции в петлицах.
Вице-губернатор Артамон Ивлев похож на грызуна: маленькие глазки, низкий лоб, бесцветные брови и ресницы, подвижный, длинный нос, тонкие, почти незаметные губы, гладкая, мучного цвета кожа, сизые, прилизанные волосенки, стесанный подбородок. Картину портил только умный, пронзительный взгляд. И становилось страшно от мысли: что будет с человечеством, если крысы обретут разум?
Ивлев поздоровался, поддернул брюки, сел на принесенный надзирателем табурет и не спеша обрисовал мне сложившуюся ситуацию. Он выдержал внушительную паузу, очевидно рассчитывая, что меня проймет до самого нутра, а потом призвал спасти этот прекрасный город, на время позабыв о вражде и обидах.
— Предлагаю заключить сделку, — молча выслушав вице-губернатора, негромко произнес я. — Договор должен касаться всех двенадцати пленников. Без моего согласия никто из и-чу с вами дела иметь не будет. Это я вам гарантирую.
Похоже, он мне верил.
— Конкретней! — буркнул господин Ивлев. Его миссия была ему поперек горла. Как ни посмотри, впереди маячат сплошные неприятности. Откажись я — Хан по головке не погладит. Натвори мы чего во время операции — опять же Ивлев будет виноват.
— Амнистию просить не буду — бесполезно, — разогнул я первый палец из сжатой в кулак пятерни. — Денег нам не надо. Тем более здесь. Тем более от вас — то есть награбленных у народа. — Второй палец пошел в дело — вернее, вышел из него.
