Андрей Посняков - Перстень Тамерлана
Представшая их глазам картина напоминала кадр из фильма ужасов. Вкопанный в землю столб с привязанным к нему обнаженным девичьим телом, чадящий светильник, разложенные на небольшом столике орудия пыток. И окровавленный кнут в руках потной, до пояса обнаженной старухи. Она оказалась крепка и жилиста, даже Тайгаю не сразу удалось ее скрутить, да и Раничев не меньше его возился с чернокожей служанкой – та кусалась, царапалась, верещала – хорошо, ордынец догадался плотно прикрыть за собой дверь. Накрепко связав старуху и негритянку, приятели наконец смогли заняться той, ради которой, собственно, и затеяли всю эту игру. Бледная от ужаса девчонка смотрела на них широко распахнутыми глазами. Грудь ее, крест-накрест, пересекали следы от ударов. Видно, старуха только что начала развлечение.
– Одевайся, – шепнул Иван, бросая Евдоксе халат.
Тайгай тем временем наседал на старуху.
– Если ты не скажешь, где лежат драгоценности, старая… – угрожающе шипел он, – … я испытаю на тебе все твои приспособления, начну с кнута… Ну же!
– Они там… – с ненавистью глядя на ордынца, проскрипела Зульман. – У меня, в покоях.
– Врешь, старая!
– Я покажу…
Как мог успокоив Евдоксю, Иван тронул князя за плечо – пора.
– Что это за шум, там, на улице? – дико вращая глазами, возопил вдруг тот. – Стража? Нас выдали, Муса! Скорей бежим отсюда… Хватай ту красивую девку! – Он повернулся лицом к негритянке. – А я прихвачу зинджку. Думаю, на рынке за нее дадут немало…
Замотав служанке лицо – так чтоб не орала, – Тайгай перекинул ее через плечо.
Оставив до крайности обозленную старуху в подвале, друзья быстро выскочили во двор…
– Евдокся… – разматывая лицо, прошептал Иван.
Та ахнула:
– Милый…
– Надевай накидку. – Раничев быстро снял плащ. – И иди за Тайгаем.
– А, так вот это кто!
– Быстрее…
Он возвратился в свою комнату, чувствуя, как горят от возбуждения щеки.
– Прощай, – приглушенно бросил Тайгай, захлопнув дверь. Лязгнул засов…
– Ну что ж, в целом отдохнули неплохо, – вытягиваясь на ложе, улыбнулся Раничев. – Только зачем он прихватил зинджку?
На следующее утро, как всегда, заявился Халид.
– Что было, что было… – взволнованно качал головой он.
– Ну-ну, не томи, рассказывай!
– Я сам-то не видел, сам знаешь, праздник у меня был. Все рассказала Зейнаб, служанка, сначала до гарема дошло, а потом и до нас…
В рассказе фарраша со слов зинджки ночное происшествие выглядело так. Поздно ночью, связав сторожа и прислугу, в дом ворвались разбойники из шайки Кривого Муртазы. Черные, в черных накидках, с закрытыми лицами – ну в точности так, как люди и говорили про Муртазу. В поисках добычи перерыли весь дом, да ничего не нашли – хозяйка гарема Зульман все ловко спрятала. Пытали и Зульман, да та держалась стойко – не выдала, пришлось-таки ночным татям убираться несолоно хлебавши. Только прихватили с собой двух женщин – продать на базаре – урусутку, младшую жену бека, и чернокожую служанку. Зинджка оказалась умной – сбежала, как только представилась возможность – связали-то ее, как оказалось, не так и крепко. Завидев стражу, бросили в канаву, к дувалу, тут она и развязалась да поползла – быстренько, быстренько… Так ведь и уползла – разбойникам не до нее стало.
А сегодня с утра самого пошла хозяйка Зульман к муфтию за советом. Стоит ли заявлять о пропаже? Муфтий подумал-подумал да и сказал, что о грабеже сем предерзком пускай уж сам хозяин-бек по приезде заявит, коли будет на то его высокая воля.
– Так пока и не заявили, однако муфтий приметы разбойников записал со всей тщательностью. – Фарраш, поклонившись, ушел.
– Записал со всей тщательностью, – передразнил его Раничев. – Вот волки тряпочные!
Он снова улегся – по велению бека ни к каким работам его не привлекали, как под страшным секретом поведал Халид – боялись. Слухи о том, что пленный урусут – предсказатель и черный маг, не хуже магрибских, ходили по дому с первого дня прибытия Ивана. Обстоятельство сие имело две стороны, как хорошую – лежи себе сутками напролет, бей баклуши да в носу ковыряй, красота! – так и плохую – со скуки можно было умереть, если б не тот же Халид да не Тайгай. Пользуясь частыми отлучками домоправителя Нусрата – тот нашел-таки себе мальчика в дальней майхоне, сукин кот, не побоялся и шариата! – честолюбивый слуга появлялся в покоях пленного урусута все чаще и чаще. Иван его не прогонял, наоборот, всячески поддерживал разговор да при каждом удобном случае еще больше разжигал честолюбие фарраша, превознося его ум и честность в самых хвалебных выражениях. Он уже знал такие, научился от того же Халида и не упускал возможности совершенствовать познание в языке, пусть даже пока только в том, на котором говорили простолюдины, – тюркском, утонченные аристократы предпочитали пользоваться фарси.
Когда слуга уходил, Раничев заваливался на ложе и думал. Размышлял о том, правильно ли поступил, не воспользовавшись предложением Тайгая и не убежав тогда, во время похищения Евдокси? По здравом размышлении решил, что – правильно. Ведь ему нужна была встреча с Тимуром, хотя бы в качестве предсказателя, Энвер-бек ведь вполне может это устроить, да и устроит, наверное, уж всяко не выдержит, похвастается. А убежав, в качестве кого он может оказаться перед очами эмира? Только лишь в качестве пойманного разбойника, которого, вполне вероятно, сразу и казнят. Нет, следовало набраться терпения и ждать. Плюс ко всему говорили, что в родные места вернулся и Абу Ахмет – человек со шрамом, к которому у Раничева накопилось ну очень много вопросов. Свидеться бы… Ну, Бог даст… Пока же, чтобы не терять зря время, Иван совершенствовал язык и учился обычаям. Всяких мелочных бытовых регламентаций в исламе хватало! Вот взять хотя бы еду. Казалось бы, куда проще? Ан нет! Одни кушанья надо было всегда есть сначала, другие – потом, нельзя есть на ходу, резать лепешку ножом – только ломать, дуть на горячую, держать кусок или чашу левой рукой – она считалась нечистой. Перед едой, несомненно, молиться, как и после оной. Не употреблять в пищу свинины и прочее… Раничев уж махнул рукой – все равно все не запомнишь, да и не собирался он переходить в мусульманство, не было что-то особой охоты.
Поначалу тревожился – как там Евдокся? Потом уж, после визита Тайгая, несколько успокоился. По словам ордынца, с девушкой все было в порядке. Жила себе, не привлекая никакого внимания, в дальней майхоне, как могла помогала хозяевам – те были довольны. Иван – тоже. Снова похвалил себя за предусмотрительность, за то, что отказался тогда убежать. Евдоксю-то никто и не искал, потому как вовсе не нужно то было заинтересованным лицам. Старуха Зульман наверняка обрадовалась – украли и украли, меньше потом хлопот с тем, что девица оказалась недевственной. Толстому домоправителю Нусрату вообще до девиц никакого дела не было, он и не совался-то никогда в дела гарема. А если б Раничев убежал, наверняка пошли бы разбирательства, догадки разные нехорошие – старуха Зульман умна, мегера, факты сопоставлять умеет. По ночному нападению тоже, поди, сопоставила… Только невыгодно ей было глубоко копаться – так-то она героиня, драгоценности от татей спасла да хозяйских жен – а ну как пленник бы исчез? Кто не углядел? А тот, кто за главного в доме оставлен, – домоправитель Нусрат и она, Зульман. Вот как было бы! А так…
Прошел зимний месяц рамазан, месяц поста, когда правоверным разрешается есть только ночью, наступил шаваль – месяц весны, потеплело в воздухе – Ивана уже выпускали на двор – решились-таки наконец, – поручая работы, требующие физической силы. Замена поддерживавших галереи столбов – знакомая работенка! – разгрузка мешков, что привозил на арбе с рынка самолично домоправитель Нусрат, и прочее. Дни постепенно становились длиннее, все чаще дул теплый ветер, очищая от белых облаков ярко-синий свод неба. Жители Самарканда ожидали скорого возвращения повелителя.
Ждали хозяина и здесь, в доме. И больше всех – Раничев. Волновался даже – как-то оно там все сложится?
Энвер-бек возвратился неожиданно, хотя и ждали его давно. Приехал уже ближе к ночи, с верными нукерами-воинами, а на следующий день, после полудня, вернувшись из дворца, велел позвать в свои покои пленника.
Явившись вслед за толстым Нусратом, Иван низко поклонился беку. Тот кивком головы отпустил домоправителя, подкрутил левый ус:
– Ты помнишь свое предсказание, гяур?
Раничев кивнул. Понял уже, о каком предсказании напоминает турок. Конечно же, о поражении султана Баязида!
– И, когда будет надо, осмелишься повторить это перед очами светлейшего эмира Тимура?
– Конечно, – твердо отозвался Иван.
– Якши.
Энвер-бек удовлетворенно кивнул и затянулся кальяном. Тут только Раничев и заметил оправленный в золото стеклянный кувшин с благовониями и какой-то синеватой жидкостью. Густые клубы дыма, вырываясь из него, попадали в узкую трубку, которую турок то и дело прикладывал ко рту, выпуская дым из ноздрей. Разглядев наконец это, Иван вдруг почувствовал самую настоящую зависть к беку. Сидит тут, курит… Как же он раньше не догадался про кальян, историк хренов! Но ведь, кажется, кальян появился много позже, уже после открытия Америки Колумбом… Однако вот он! Дымится!
