Божья коровка-2 - Анатолий Федорович Дроздов
Прощаясь, Григорьянц ему сказала:
– Позвоню, как будут новости. Ты мне тоже сообщай.
– Обязательно! – кивнул Борис. – Вы не злитесь на меня, Нерсесовна, молодого, глупого. Ведь я вас люблю…
– Иди уж! – Григорьянц вздохнула. – Герой-любовник…
В квартире Ольга бросилась ему на шею.
– Где ты был так долго? – она принюхалась. – С кем ты пил?
– С артистами отметил выступление, – соврал Борис. О встрече с членами Политбюро и споре с Сусловым, подумав, он решил не говорить.
– Я его тут жду, волнуюсь! – обиделась любимая. – А он там празднует, негодный, – она вздохнула. – Смотрела ваш концерт. Как ты выступил! Мне папа позвонил, хвалил тебя. Сказал, такого не припомнит, чтобы встал весь зал, даже Политбюро. А потом все вместе пели, даже Брежнев.
– Старался, – вымолвил Борис. – Знаешь, я наверно лягу спать. Устал, как вол на пашне.
– Ты гадкий! – сообщила Ольга. – Я надеялась, расскажешь.
– Завтра. Не сердись, любимая!
Он чмокнул ее в щечку и отправился в ванную. Несмотря на все волнения, уснул он скоро и поднялся поздно. Ольги не было. Записка на столе поведала: уехала в редакцию. Борис позавтракал, нашел припрятанные сигареты, закурил. Ольга не любила, когда он начинал дымить на кухне, и Борис обычно выходил из дома. Но не в этот раз. Курил он редко и обычно не с утра, только в этот раз не удержался. Не успел он сделать три затяжки, как раздалась трель телефонного аппарата. Загасив окурок в пепельнице, Борис прошел в прихожую и снял трубку.
– Алло?
– Здравствуй, Боря, – сказала Григорьянц. – Звоню, как обещала. Новости плохие. Все твои песни снимают из эфира, как по радио, так и на телевидении. Концерт в Кремле хотели повторить, его ведь записали, но об этом даже думать запретили. Упоминать тебя хоть где-то мельком – боже упаси. Понятно?
– Да, – сказал Борис. – Спасибо вам, Нерсесовна.
– Не за что, – она вздохнула. – Держись, Борис! Все пройдет когда-то…
В трубке раздались гудки. Борис прошел на кухню, достал из пачки сигарету, но не успел ее поджечь. Звонок раздался снова.
– Борис Михайлович? – спросила женщина в наушнике. – Беспокоят из отдела кадров редакции «Известий». Необходимо, чтобы вы приехали к нам срочно.
Он поехал. В отделе кадров немолодая женщина предложила ему сесть, а затем сказала:
– Тут выяснилось, что вас приняли на работу по ошибке. У вас ведь нет диплома об окончании художественного института?
– Нет, – подтвердил Борис.
– Без образования быть художником в редакции нельзя, – сказала кадровик.
– Вы это только разглядели? – он криво усмехнулся.
– Бывает, – она смотрела в стол. – Будет лучше, если вы напишете заявление об увольнении сегодняшним числом. Иначе – по статье.
– Понятно, – он кивнул. – Давайте ручку и бумагу…
Не прошло и часа, как Борис вышел из редакции. В его кармане лежала трудовая книжка, а кошелек пополнился купюрами – расчет с уволенным произвели мгновенно, наверное, чтоб не передумал. Борис не собирался. Бог с ней, редакцией! Денег ему хватит: на сберкнижку поступили отчисления от песен. Пусть эту речку перекрыли, но на счету скопилось много – пару лет он проживет безбедно. А дальше видно будет…
Едва вернулся под родную крышу – опять звонок.
– Борис Михайлович, из института беспокоят. Декан Петрищев, Лолий Аристархович. Тут такое дело… – собеседник в трубке явно чувствовал себя неловко. – Нам велели… – он вздохнул. – Будет лучше, если вы приедете и напишите заявление об отчислении вас из института.
– А если откажусь? – спросил Борис.
– Не сдадите сессию, – сообщил декан. – Все равно отчислят. А так вам будет легче куда-нибудь перевестись…
В голосе декана читалось, что в перевод он не верит, но спорить с ним Борис не стал. Буркнул: «Отчисляйте сами!» и бросил трубку. Подумав, он достал из бара бутылку коньяка, отнес ее на кухню, где открыл и наполнил стакан… Он допивал второй, когда из прихожей послышался звук отпираемого ключом замка. Спустя мгновение в кухне появилась Ольга. Встав за порогом, любимая вздохнула. Несколько мгновений они молчали. Борис смотрел на Ольгу. Глаза заплаканы, вид виноватый, и тот мужик, который в нем сидел, все сразу понял.
– Уходишь от меня?
– Как ты догадался? – удивилась Ольга.
– Элементарно, – он извлек из пачки сигарету. – Из редакции меня поперли, из института тоже. Песни запретили. Осталась лишь любимая, но они и здесь подсуетились.
– Ты не понимаешь! – выкрикнула Ольга. – Мама говорит, что ты придурок, папа – что больше не поднимешься. Растопчут и отправят на помойку. И меня с тобой. Это крах всего!
– Поэтому меня и нужно бросить? Все забыть, что между нами было? Черт с ним, институтом и работой! Выстоим, пробьемся. Не такое люди переживали. Главное, мы будем вместе.
– Борис, не надо! – Ольга всхлипнула. – Я тебя люблю! Но папа рассказал мне все… Да как ты мог! Ругаться с Сусловым… Ты обо мне подумал?
– Никогда не забывал, – он чиркнул спичкой и пыхнул дымом. – Считал, что у меня есть близкий человек, который будет рядом и в беде, и радости. Но я в тебе ошибся. Когда-то жены декабристов последовали за мужьями в каторгу…
– Ты не декабрист! – зло выплюнула Ольга. – Дурак самовлюбленный!
– Дурак, согласен, – Борис кивнул. – Ладно, собирайся. Но вещи выносить я помогать не стану.
– Сама управлюсь! – сообщила Ольга. – Со мной машина, на площадке ждет водитель.
Она ушла.
– Скатертью дорога! – отсалютовал ей стаканом Борис.
Он просидел на кухне, пока в прихожей не
