Андрей Мартьянов - Законы заблуждений

– Если я выставлю тебя за дверь, ты влезешь через окно, – парировала принцесса. – В Святом Писании сказано: «Исповедуйтесь друг другу». Я готова выслушать. Только рассказывай не известные мне предания о потомках короля Дагоберта, а истину, которую ты столь долго скрывал.

– Истину? – ощерился Хайме. – Истину, за которую меня сожжет любой церковный суд? Ты слышала о Книге Ренн-ле-Шато?

– Книга? – вздернула брови принцесса. – Ты же мне сам рассказывал! Ваша генеалогия, семейная хроника. Ну и что? Такие книги хранятся в библиотеке каждого уважающего себя рода. Ваша просто более длинная, запутанная и древняя, нежели остальные.

– Древнее не бывает, – отрешенно сказал Хайме. – Я до сих пор не могу понять, изложена там правда или строки были нашептаны… дьяволом. Хорошо, я могу исповедаться. Я грешен. Грешен в гордыне. Грехе, заразившем всю мою семью многие столетия назад. Грехе, из коего проистекают все прочие. Книга, о которой я говорю, была написана больше тысячи лет назад, во времена Рима. Когда на месте Лангедока цвела провинция Великой империи, называвшаяся Септимания. Книга многократно переписывалась, ибо никакой пергамент не выдержит гнета столь долгих лет. Потом в нее добавлялись главы хроник, летописей, но первые пятьдесят страниц оставались неизменными.

– О чем они? – с чувством подступавшей холодной жути переспросила Беренгария. – Тысячу лет назад? Времена Нерона Августа?

– Раньше, – сказал Хайме. – Первый век по Рождеству. Сороковые или пятидесятые годы. История одной иудейской семьи, перебравшейся из завоеванной и разгромленной Иудеи в земли, которые сейчас называются Лангедоком. Знаешь, кем написана Книга или кому приписывается?

– Кому? – Беренгария ощутила, что по коже пробежали искорки мороза. Может быть, лучше было не спрашивать? У Хайме сейчас такой вид, будто его вопрошают на Страшном Суде о всех вольных или невольных прегрешениях, и чаша весов перевешивает от золотистой райской белизны к багровым отсветам Преисподней.

– Святой Марии Магдалине. Это Евангелие. Книга Благовести, не вошедшая в Святое Писание и, видимо, неизвестная никому из ныне живущих отцов Церкви. Описание последних дней Господа нашего Иисуса Христа и… и того, что случилось потом.

– Но ведь о Пасхальных событиях писали многие авторы, – растерянно сказала Беренгария. – Апокрифы, не вошедшие в свод Евангелий, общеизвестны, они хранятся в монастырях и библиотеках университетов. Евангелие от Фомы, от Вениамина… Почему бы не появиться благовести от Марии Магдалины, забытой последующими поколениями? Я не понимаю, отчего ваша семья делает из этого столь ужасную тайну? Можно было бы отдать копию епископу Безье или переслать рукопись в Рим…

Хайме ошеломленно посмотрел на принцессу и его внезапно разобрал нервный смех.

– В Рим? Епископу? Хвала Господу, ты ни разу не видела этих страниц, а я знаю их наизусть! Да за одну страничку Книги, попавшуюся на глаза Святейшему Папе, Ренн-ле-Шато сравняли бы с землей, а всех моих родных покидали в огонь! Если верить Книге…

Хайме запнулся, не в силах продолжать дальше.

– И что же произойдет, если ей поверить?

– «Я же, Мария, и Марфа, сестра моя, и Лазарь, брат мой, узрели берега Массилии.[9] С нами же на корабле были Иисус, Иосиф и Иоанн, сыновья Божии, от моего чрева рожденные». Понимаешь? Эту тайну не знает никто, кроме нашей семьи. Я сейчас прочитал тебе один из стихов Книги Магдалины или того, что мы полагаем Книгой Магдалины. Там написано: Господь наш, пребывая в Кане Галилейской, что упоминается у Иоанна,[10] женился на Марии Магдалине. И у них были дети.

– Сумасбродство и ересь! – вскричала Беренгария и рывком поднялась с кресла. – Можно придумать все, что угодно, но такое?!.

– Я же говорил – ты возмутишься, – сокрушенно вздохнул Хайме. – Но ты если согласилась принять мою исповедь, слушай до конца и не делай слишком поспешных выводов. Эта тайна, запрещенная Церковью, хранится только у нас, у Транкавелей. Признаться, сейчас никто не может сказать, истинны ли стихи предполагаемого Евангелия от Магдалины, или Книга сплошь лжива. Дело в другом – сейчас ты слушаешь меня и не веришь. Но любой человек, читавший Книгу, верил сразу и безоговорочно. Каждый, пойми. Все мои родственники, отец Ансельмо, наш библиотекарь, все предыдущие поколения Транкавелей и Плантаров – все верили. Каждый верил. Книга, пусть даже переписанная, обладает каким-то странным волшебством. Она заставляет людей считать, что все изложенное на ее страницах – непреложная, Божественная истина. Мы были ее Хранителями почти тысячу двести лет. И только сейчас решились действовать, потому что время пришло.

– Постой, постой! – Беренгария приложила пальцы к вискам и быстро прошлась по комнате. – Столь… неожиданный апокриф, конечно, интересен с точки зрения истории Церкви или истории ересей. Но при чем здесь твоя семья? Хранители тайны – это, конечно, чудесно, но одно наличие в вашей библиотеке апокрифического Евангелия не объясняет способности твоего старшего брата к волшбе или твои собственные умения – ты останавливаешь самых злых собак, никого и ничего не боишься, уверен в себе, как… как король. Я же видела, как Ренн-ле-Шато слушается тебя. Живой замок, вырастающий из корней немыслимой древности, не привыкший обращать внимание на копошение двуногих букашек, почему-то повинуется слову человека! Этот ваш Лоррейн-предсказатель, то ли эльф, то ли демон, относится к тебе уважительно, я сама слышала. Всех вас, тебя, твоих братьев, даже младшую сестру, окружает некое сияние, у кого ярче, у кого темнее – сияние нездешнее, не принадлежащее земле. Кто вы?

– Ну… – Хайме запнулся. – Ты не сумела связать все только что перечисленное с Книгой хотя бы потому, что не читала дальнейшего. Отец, граф Бертран, всегда учил меня: «Транкавели не только Хранители, но и Наследники».

– То есть? – раскрыла рот Беренгария. – Чьи? Меровингов?

– Да, Меровингов. А Меровинги полагают себя наследниками и прямыми потомками человека… Человека, который сделал для этого мира больше, чем кто-либо иной.

Беренгария машинально покосилась на распятие.

– Да, ты правильно угадала Его имя…

ЛЮДИ И МАСКИ – V

Большинство бед мира – от пьянства. Тогда, почти три месяца назад, в нормандском лесу, Казаков понял эту нехитрую истину во всей ее философской глубине. Прочие беды напрямую проистекают от похмелья.

К концу третьей недели пребывания в лесу Казаков начал звереть. Или, если угодно, дичать. Безусловно, он продолжал старательно следить за собой, научился использовать золу костра в качестве стирального порошка, по три раза в день купался в озерце (даже в дождь). Надобности ежедневно бриться не возникло, ибо борода у него почти не росла – так, чуть-чуть жесткой черной щетинки на подбородке, которую можно убрать в два взмаха острым ножом.

Жизнь, однако, начинала терять смысл.

Хитрющая система ловушек вокруг вертолета ни разу не послужила прямой цели – люди сюда не ходили (потом Сергей узнал от отца Колумбана, что поселяне сочли глубины Алансонской пущи крайне опасными – вроде бы демон тут поселился или кто похуже…). Хуже демона может быть только человек, причем человек, которому совершенно нечем заняться. Охотиться? По примеру предков отправиться с рогатиной на медведя? Покорнейше благодарим. Мяса хватает с избытком, а лис удалось отвадить от импровизированного погреба раскрошенным табаком – у Казакова еще оставался небольшой запас сигарет, а курил он очень мало. Не хотелось здесь курить, на свежем воздухе.

…В эпоху бурной юности Сергей претерпел приключение: когда его достал город и городские заморочки (Казакову было лет семнадцать), он взял палатку, рюкзак и отправился в лес. Посидеть одному в гребенях. Под Петербургом еще сохранились глухие чащобы, где на много километров вокруг нет никакого жилья. Приехал, поставился в самой глухомани. На следующий день обнаружил, что никакая это не глухомань, а жизнь иногда преподносит весьма забавные сюрпризы. В ручейке неподалеку обнаружились позабытые рассеянным турьем (как, черт побери, можно такое забыть?!) бутылка водки, несколько бутылок красного вина и пива. Потребил.

И заблудился. По охмуренному алкоголем сознанию.

Причем заблудился очень добротно – дня четыре ходил по округе, голодный, но… Как бы это сказать? Донельзя увлеченный своим положением. Потом случайно вышел на новорусскую дачу: надо было видеть морду хозяина, когда из лесу к его одинокому и скромненькому трехэтажном коттеджу вынесло непонятное существо, более похожее на неудачную помесь человека с лешим. Грязная гимнастерка, драная тельняшка, стоптанные измызганные кирзачи и самая что ни на есть бандитская рожа.

Новорусс оказался человеком с понятиями – напоил (водой) и даже объяснил, что это за место, сориентировал. Оказалось, Сергея носило вокруг палатки в радиусе пяти километров. Но тогда все случившееся воспринималось как замечательный абсурдистский прикол: так или иначе выйдешь к людям, там и до Питера рукой подать. Здесь… Здесь тоже можно выйти к людям. Только зачем? Они все чужие. Все до единого. Причем даже и представить сложно, насколько чужие.