Алексей Замковой - Лесной фронт. Задача - выжить
— Здравствуйте, уважаемый! — когда отошел последний боец, стоявший передо мной, и я оказался лицом к лицу с Горбуновым, вспомнилась моя шутка при первой встрече с завсклада. — И шо ви имеете нам сегодня предложить?
На долю секунды, видимо вспомнив неудачную попытку выманить у меня автомат, но потом широко улыбнулся.
— А что вам надо?
— Патроны, — начал перечислять я, — гранат побольше, консервы, брезент, веревки…
По мере перечисления требующегося мне снаряжения, улыбка на лице Горбунова угасала.
— Я даже не буду с тобой торговаться, — кисло сказал он, — знаю, что бесполезно. Ты мне только объясни — зачем тебе брезент и веревки?
— Как это зачем? — я продолжал мило улыбаться. — Брезент нужен, что б защитить тол от воды. Мало ли, вдруг дождь! А веревка — что б заряд закрепить… если придется где-то.
Я чуть было не проговорился насчет моста, но вовремя спохватился, вспомнив, что цель нашего задания должна держаться в секрете. Так что, слово 'мост' так и не сорвалось с моего языка, хотя усиленно рвалось наружу. Горбунов, как и обещал, выдал моим бойцам все, что я запросил. Даже не возражал, когда я попросил выдать тройную норму патронов, а, лично мне, выдал целых шесть полных магазинов к моему МП.
После того как я убедился, что бойцы получают снаряжение в достатке, и приказал им отнести все выданное, когда закончат, в наш овраг, снова подошел к Митрофанычу.
— Я вот что подумал. Надо бы пулеметов и запас патронов к ним побольше. Вдруг придется мост удерживать, пока минировать будем.
— Так я ж не первый день воюю! — Митрофаныч явно возмутился тем, что я посмел предположить, что он, обдумывая предстоящую работу, что-то мог упустить. — Пять пулеметов нам командир в группу дал и двойной запас патронов к ним. Так что, лучше за своими минерами смотри.
Остаток дня я пересчитывал и перепроверял снаряжение своей группы, обсуждал с Колей как лучше всего заложить заряды на мосту и занимался другими вопросами подготовки к боевому выходу. Замотался настолько сильно, что даже закурил, лишь после пары затяжек вспомнив, что обещал бросить. Это сразу же натолкнуло на мысль, что Оля ведь тоже уходит к Сарнам. Сразу стало жутко стыдно, что, даже после прекрасной вчерашней ночи, замотавшись со своими хлопотами, я совсем забыл о девушке. Кто знает, когда теперь с ней увидимся и увидимся ли вообще? Напоследок осмотрев еще раз свою группу и убедившись, что все в порядке, я отправился к лазарету.
Оля была занята. Они с Ксанкой готовили раненых к предстоящему длительному переходу и замотались не меньше меня. И даже больше — если я мог многие вопросы поручить своим бойцам, оставив себе лишь общее руководство, то девушкам приходилось со всем справляться вдвоем. Только для переноски тяжестей привлекали время от времени пробегающих мимо бойцов. Когда я появился в лазарете, первой меня заметила Ксанка. Секунду посмотрев на меня, он отвернулась и что-то прошептала стоявшей рядом Оле. Девушка тоже обернулась.
— Лешка, погоди пару минут, хорошо? Я сейчас освобожусь.
Прождал я гораздо дольше — минут пятнадцать. Но, в конце концов, Оля подбежала и мы медленно пошли по лагерю.
— Это правда, что вы уходите? — сразу же спросила девушка. Голос у нее был уставший и очень грустный, но в глазах девушки светилась надежда, что услышанные ей слухи о том, что я не ухожу со всем отрядом не оправдаются.
— Правда Оля. — ответил я и надежда в ее глазах исчезла. — Командир нас на задание отправляет.
— Понятно… — только и вздохнула она и дальше мы шли несколько минут молча. Никаких слез, никаких 'останься, не оставляй меня!', вообще ничего, кроме грусти от скорого расставания. Видно ведь, что любит меня, но понимает, что война и я должен выполнить свой долг — может умереть, но сделать все, что б приказ был выполнен. Интересно, подумалось мне, есть ли еще в мое время такие девушки? Что б безропотно отпустили мужчину когда Родина в опасности, зная, что тот может погибнуть?
Мы вышли за пределы лагеря и я заметил, что идем по направлению к месту, откуда вчера провожали самолет. По той самой дороге, по которой возвращались вчера и на которой нашли наконец-то выход наши чувства. Случайно ли?
— Ты хоть выспалась? — спросил я первое, что пришло в голову. Мысли, как и вчера, упрямо разбегались перед попытками ухватить хоть одну из них.
— Поспала час. — Оля опустила глаза и покраснела. — Ты вернись, Леша, хорошо?
— Вернусь, солнышко. — я остановился и прижал девушку к себе. — Обязательно. А ты меня дождись.
Оля кивнула и спрятала лицо у меня в груди.
— Все будет хорошо, — продолжал я, поглаживая ее по голове, — вернусь и все будет хорошо…
Мы простояли так… Не знаю сколько мы стояли. В конце концов, девушка подняла голову и я увидел на своей куртке темные пятна, оставленные ее слезами и влажные, полные грусти глаза. Мы поцеловались и время перестало существовать. Ушли все мысли и все проблемы. Стало невообразимо далеким предстоящее задание, несущее нам разлуку. Лишь два сердца в мире бились в тот час, пока мы стояли на еле заметной тропинке, слушая звук их биения и песню леса.
А потом она убежала. Резко отстранилась от меня, покраснев, пролепетала что-то о том, что ей надо возвращаться в лазарет, и унеслась обратно в лагерь, оставив меня стоять среди леса в полном недоумении. На сердце было тяжело как никогда — к мрачным предчувствиям добавилась еще горечь предстоящей разлуки с Олей. Я не выдержал и все-таки закурил. Пора было и мне возвращаться в лагерь. Мало ли какие вопросы потребуют моего присутствия — я ведь снова командовал подразделением. Выбив об каблук трубку, я отправился обратно, размышляя удастся ли мне этой ночью поспать или снова не высплюсь. Скорее всего — последнее.
Поспать удалось, но совсем недолго. Я отхватил только пару часов перед самым рассветом. Просыпаться очень не хотелось, но не проводить боевых товарищей и Олю в их поход к Сарнам было бы… даже не некрасиво, а гораздо хуже. Тем более, кто знает — встретимся ли мы вновь? Время сейчас такое. В общем, несмотря на протесты организма, требующего законного сна, пришлось вставать. Лагерь шумел больше обычного. Тут и там прощались бойцы, сновали с поручениями посыльные, в последний раз перед походом проверяли снаряжение. Чуть в стороне, группа бойцов под руководством Горбунова заканчивала погрузку имущества на несколько имевшихся в отряде телег. Все были заняты.
Первым делом я пошел искать Олю. Позавтракать я решил позже — не хотелось тратить время. Но все равно пришлось ждать. Оля была занята подготовкой к пути раненых — проверяла повязки, перебинтовывала — в общем, с головой ушла в свою медицину. На меня она бросила только быстрый взгляд, и, поздоровавшись, попросила подождать. Пока я слонялся без дела вокруг бывшего лазарета, меня разыскал Коля, принявшийся, уже в который раз, повторять инструкции по закладке зарядов на мосту, подсоединения проводов и по прочим моментом подрывного дела. А потом, когда я, заметив, что Оля вроде бы освободилась, заверил его, что все это уже знаю наизусть и вообще — вижу во сне, прозвучала команда строиться.
Мы стояли двумя шеренгами — длинная шеренга, в которой стояли отправляющиеся к Сарнам партизаны, и короткая — наша группа. Вдоль шеренг молча расхаживал из стороны в сторону майор, то ли присматриваясь к снаряжению бойцов, то ли думая над речью.
— Бойцы! — майор остановился резко и внезапно. — Родина поручила нам ответственное задание…
Легкий гул перешептывающихся партизан стих, будто обрезанный. Все внимательно слушали командира. Еще бы! С того момента, как началась подготовка к походу, по лагерю начали распространяться самые разные слухи о цели этого похода, которая держалась в секрете. Должен сказать, что истинную цель никто так и не угадал, а попытки подкатиться к тем, кто был осведомлен в этом вопросе, закончились неудачей. Дошло даже до того, что партизаны всерьез обсуждали версию, по которой лично товарищ Сталин приказал нашему отряду прорываться через линию фронта и ударить в тыл немецким частям в месте, в котором планировалась важная контратака Красной Армии (направление прорыва и подробности плана операции менялось с каждым новым рассказчиком). Еще одной версией, которая мне больше всего понравилась, было то, что ожидалось прибытие какой-то очень важной немецкой птицы и нашему отряду приказано ее ликвидировать. В общем, сейчас все стояли и пытались найти в словах майора хоть намек на цель предстоящего похода.
— …для выполнения боевого задания, — продолжал майор, — наш отряд должен разделиться на две группы. Командиром группы, которая остается здесь я назначаю Комова…
Не буду приводить всю речь майора целиком. Скажу лишь, что после кадровых вопросов с назначением Митрофаныча командиром группы и меня — командиром оставшихся подрывников, майор перешел к стандартной речи о том, что Родина в опасности и мы должны приложить все силы для того, что б изгнать фашистских гадов со своей земли. Особо он поставил ударение на том, что поставленная нашему отряду задача является важным звеном в цепи действий, направленных на общий результат — победу. Конкретно же о цели командир ничего не сказал, вызвав несколько разочарованных вздохов среди партизан. Речь продолжалась минут десять, которые я провел борясь со сном. Нет, не только потому, что жизнь в будущем привила мне стойкое неприятие всяческой агитации. В основном, причиной моего состояния было то, что те пара часов сна, которые удалось выкроить, были восприняты организмом как издевательство или неудачная шутка.
