Юрий Валин - Товарищ «Маузер». Братья по оружию из будущего
На ничем не примечательной развилке взяли правее. Дорога временами становилась такой, что Пашке приходилось браться за топор. Вместе с Германом отволакивали с едва заметной колеи обрубленные ветви рухнувших сосен. Миновали старую, уже зарастающую вырубку. Дорога снова нырнула в чащу. Колеса брички поскрипывали, медленно переваливаясь по корням и сухим веткам. Катя верхом следовала за повозкой, поглядывала на раскидистые ветви сосен, на сумрачную, даже в солнечный полдень, лесную тень.
Впереди снова показалось упавшее поперек просеки дерево. Пашка, пробормотав неразборчивое, взялся за топор. Герман, прихватив винтовку, спрыгнул следом. Возиться не пришлось, сопя, отодвинули в сторону старый, трухлявый ствол.
– Слушай, коммунар, куда мы едем? – пробормотал Герман. – Здесь путники в последний раз при царе Горохе проезжали. Какой клад? Это идиотское злато не древние же половцы прятали?
– До золота еще доехать нужно, – озабоченно сказал Пашка. – Екатерина Георгиевна с Протом свои видения на карту накладывают. Лично я осознать и не пытаюсь. Пока мы просто путь срезаем. Вернее, до этого мы кругаля дали, а теперь ближе к «железке» выходим. Вроде так. Один бы я в этот лес ни за что не сунулся. Тут моргнуть не успеешь, заблудишься.
– Вот тут я с тобой, товарищ р-р-революционер, вполне соглашусь. Жутковато здесь.
– Ну, наша-то спокойна, – Пашка тайком кивнул на сидящую в седле предводительницу. – Лесничиха она, что ли? Ты заметил, у нее глаза цветом точь-в-точь как мох, когда на него солнцем брызнет. Ничего, раз спокойна, как истукан, значит, выведет.
– Нужно говорить – спокойна как удав, – издали сказала Катя. – Истукан – определение крайне устаревшее, не соответствующее временам славных революционных свершений. Если вы все уже обсудили, может быть, дальше двинемся?
– Ну и слух, – пробормотал Пашка. – Да мы идем уже. Мы так, дух перевести.
– Скоро на ночь остановимся, тогда и переведете, – миролюбиво сказала Катя. – Алга[25], комсомол.
* * *На ночлег остановились на крошечной полянке у склона к ручью. Катя разрешила развести костер. В чугунок попало с десяток ранних сыроежек и упитанный уж, изловленный ловкой предводительницей. Германа и Виту порядком передернуло, когда командирша без околичностей умертвила невинное пресмыкающееся методом усекновения головы. Уж еще извивался, оплетая кольцами руку Кати, брызгал кровью.
– Желающие могут отвернуться и не кушать, – сказала командирша. – Но червяк съедобный, я гарантирую. В азиатских странах на гадюках даже настойки делают. А у нас ужик, практически деликатес…
– В Азиях народ ушлый, – заметил Пашка. – Там йогой занимаются. Специальная гимнастика такая. Сложнейшая система…
Под разглагольствования двинутого на физкультуре большевика варево созрело. Катя попробовала, передала ложку Пашке:
– Ничего, съедобно. Давайте остатки сухарей. Завтра, если ничего не подвернется, придется обедать по-французски – лягушек ловить. Они и без сухарей пойдут.
Вита застонала. Герман посмотрел на нее с сочувствием.
Впрочем, ведьмовская похлебка оказалась вполне съедобной. Не помешал бы перец, да и соль уже заканчивалась. Ложек было всего две. Герман хлебал по очереди с Витой. Девочка ела аккуратно. Губы у нее были запоминающиеся – чувственные, совершенно не славянские. Странно, что раньше не замечал, – совсем зеленоглазая со своими деликатесными ужами и мухоморами с ума свела.
– Екатерина Георгиевна, надо бы сегодня пост сдвоенный поставить, – заметил Пашка, разочарованно заглядывая в опустевший чугунок.
– Истинно, – Вита передернула плечами, – я кушаю, а в спину словно смотрит кто.
Катя окинула взглядом компанию – действительно, все кроме Прота были при оружии. Даже Вита держала «наган» на подоле.
Предводительница язвить и издеваться не стала, только вздохнула:
– Вы, племя младое, незнакомое, совсем от природы отбились. Филина больше чем винтовок боитесь. Зря, между прочим. Лес, если без мандража по нему ходить, худого не сделает.
– Ага, вы еще скажите, добрый он, – пробормотал Пашка, вытирая чугунок пучком травы, – к ручью парню идти явно не хотелось. – А що, если волки? Или медведи?
– Медведи – это да, – Катя усмехнулась. – Против эскадрона медведей нам даже с пулеметом не устоять. Но, по счастью, медведи облавными охотами не увлекаются. Волки в летнюю пору разве что из любопытства придут на гостей взглянуть. Лес, он и не добрый, и не злой. Он сам по себе.
– Значит, вы в лесу бывали и ничего в нем не боитесь? – с обычной мрачностью поинтересовался Герман.
– Ну, почему, бешеных лис я опасаюсь. Цапнет такая, и готово. Ну, это я так, полушутя. С лесом, если разумно и уважительно к нему отнестись, можно прийти к согласию. Он ведь сдуревшую лису и стороной отвести может. Вы, ребята, с природой договориться пробуйте.
– Даже здесь? – спросил внимательно слушавший Прот.
– А почему же не здесь? – удивилась Катя. – Здешний лес почти такой же.
Герман чувствовал, что амазонка и мальчик говорят о чем-то, доступном только им. Ну и пусть. Оба одинаково сумасшедшие. Им и никаких лис не нужно. Мракобесы.
– Що, вот так встать и говорить? – недоверчиво спросила Вита. – Ой, та не смешите, Катерина Еорьевна.
Катя улыбнулась:
– Хочешь попробовать? Давай, дочь Сиона, не трусь. У тебя силы духа хватит.
– А що, мне теряти нечего, – пробормотала Вита. – Говорите, як потребно.
– Для начала от костра отвернись. Дай глазам к темноте привыкнуть.
Герман и Пашка переглянулись. Герман скривился – ну, барышни ворожить да гадать обожают, известное дело. Пашка, несмотря на вопиющий большевистский материализм, выглядел обеспокоенным. Пихнул локтем, указывая на Прота. Мальчик переглядывался с командиршей. Показалось, что не только Виту сейчас начинают учить общению с лесными духами.
– Я лес и дерева вижу, – прошептала девочка. – Що дальше?
– Выбери, кто из лесных главный на поляне.
В тишине тихо потрескивал угасающий костер, в чаще что-то тихо вздыхало, поскрипывало. Герману стало не по себе. «Кто из лесных главный?» Вдруг они и действительно стоят вокруг, смотрят из тьмы, немые, бесформенные?
Пашка потянул к себе на колени карабин. Катя положила руку ему на плечо. В тишине Вита ткнула пальцем:
– Вон он, старший.
Показывала девочка на сосну, стоявшую над спуском к ручью. Почему «он», почему «старший»? Сосна выглядела не самой высокой и не самой могучей.
– Посмотри, посмотри, – прошептала Катя, – глаза ее радостно сияли в отблесках костра.
Разыгрывает, что ли? Вряд ли, не в ее манере.
Герман вглядывался в темный силуэт дерева. Пламя костра уже не так мешало. Чем дольше смотрел, тем понятнее становилось – действительно «он». Может, и не самый высокий, но, пожалуй, самый древний.
– Нужно подойти. И просто поздороваться, – прошептала Катя.
Вита боязливо оглянулась. Герман ее понимал – сейчас встать и шагнуть от костра было еще страшнее, чем пять минут назад.
В тишине сидели, смотрели на «него». Это было несомненно глупо, но глупым почему-то не казалось.
– Пошли вместе, – прошептала Катя. – Кто пойдет?
– Если разом с кем, то я, – дрожащим голосом пролепетала Вита.
– Хорошо. Товарищ Павел?
– Что-то не хочется. Я лучше с тыла прикрою, – пробормотал Пашка.
– Ладно. Кто еще?
Ноги словно одеревенели. Встанешь – захрустят, сломаются пересохшими сучьями. Герман заставил себя выпрямиться.
– Не спеши, – тихонько предупредила Катя, легко поднимаясь. – Вите нужнее.
Вита шла в темноту маленькими шажочками. Наверняка чувствовала за спиной поддержку, но все равно прапорщик дивился дерзости маленькой иудейки. Сам он шел плечом к плечу с Катей, и то по спине пробегал озноб. Сзади едва слышно посапывал Прот.
Сосна возвышалась темная, настороженная. Ветви простирались над усыпанным хвойным ковром откосом. Снизу доносилось приглушенное журчание ручья.
– Теперь положи обе ладони на ствол. Мысленно скажи, что ничего дурного не желаешь, пришла на время, уйдешь своей дорогой. Ну, еще что-то уважительное скажи, – прошептала Катя.
Вита не шевелилась. Коснуться дерева было страшно.
– Не волнуйся, – мягко сказала Катя. – Ему тоже неспокойно. Просто коснись. Я бы коснулась первой, но тогда вы не прочувствуете.
Прот смотрел не на дерево. Не сводил взгляда с командирши. На нее действительно стоило смотреть. Катя сияла, даже крошечные морщинки на лбу сейчас разгладились. Лицо стало совсем юным, моложе, чем у Виты. В огромных глазах слились воедино и отблеск костра, и отсвет почти невидимых сквозь полог ветвей звезд, и даже серебристое отражение луны в прячущемся внизу ручье. «Какая же она амазонка? Должно быть, дриада», – потрясенно догадался Герман.
Вита боролась со страхом. Под кофточкой напряглись, шевельнулись лопатки, девочка подняла руки и, словно вкладывая в горнило кузнечного горна, прижала ладони к коре. Герману стало мучительно жалко эти растопыренные вздрагивающие пальчики, и он порывисто положил свои ладони сверху.
