Трейдер. Деньги войны - Николай Соболев
Тут, понимаешь, пятнадцать государств пакт Бриана-Келлога подписали, чтобы исключить войну как способ решения международных противоречий (три раза «ха» с высот XXI века), а мы втягивались в полугангстерский конфликт.
Отец за неделю осунулся и словно постарел лет на десять, Лавров сохранял спокойствие, но я видел, чего это стоит — у него еле заметно подрагивало нижнее левое веко. Мы строили линии защиты, когда отец вдруг потребовал от меня уехать из Штатов. На время, чтобы буря улеглась, чтобы меня ненароком не грохнули.
Вот уж хрен.
Если нас растопчут, мне-то пофиг — на том же апельсиновом соке проживу, пусть и с криминальным душком. А Ося, а Панчо? И такая злость меня взяла за все прошлые неудачи сразу! Ведь каждый раз я объяснял провал внешними причинами, а тут мне дали идеальные условия, и если я даже сейчас не вытяну, то, получается, дело именно во мне. Грош мне цена, как инженеру и бизнесмену, если не найду решения. Оставалось стиснуть зубы и карабкаться вверх, как уже делал неоднократно.
Первым делом я вытряс расклады из Лаврова, он даже несколько опешил от моей настойчивости, но расстановку обрисовал:
— Сложнее всего с экспортом концентрата. Атакует семья Беннини, но им интереснее договориться, чем побить все горшки и остаться ни с чем.
Потому как только поступил запрос на встречу, я согласился.
— Я с тобой, — одернул пиджак Панчо.
— Я тоже, — заявил Ося. — Я умею вести разговоры до людей.
Утром у Памела-корт остановился Chrysler Imperial 80L благородного бежевого цвета, с красными спицами колес и сияющими крылышками над хромированным радиатором. Из приехавшего вместе с ним Plymouth Q вышли два лба и скользнули по нам взглядами из-под нависших бровей. Один зашел в Chumley’s, второй подошел к «империалу» и взялся за ручку задней двери и открыл ее, только когда первый вышел обратно и кивнул.
Из машины вышел худой и невысокий человек с острым лицом, одетый с иголочки и благоухающий цветочным одеколоном — Сальваторе, глава семьи Беннини.
Тем временем мы втроем зашли в пустой Chumley’s через Бедфорд, дождались контрагентов и уселись за единственный стол, стулья с которого были сняты и расставлены вокруг. Тонкий портфель я положил чуть сбоку.
Сальваторе сел передо мной:
— Доброе утро, молодые люди, надеюсь, вы вправе обсудить сложности апельсинового бизнеса.
Я хотел было ответить, но у стены рядом со входом встали Амброзио Маццарино и тот белогвардеец с рассеченной бровью, которого вычислил Ося.
Глава 18
Процветание будет бесконечным
Сердце екнуло и провалилось ниже пяток — сейчас нас будут убивать и грабить. Правильно я не верил их политесам, доны корлеоны только в книжках и фильмах мудрые да справедливые, а на деле — бандиты и сволочи, любой подлянки ждать можно.
Но деваться некуда, надо держаться, хотя этому очень мешала предательская капля, стекшая по хребту, да вспотели кулаки, которые я положил на портфельчик.
Гангстеры с презрительными ухмылочками встали у стены, один только Амброзио таращился на меня и Панчо испепеляющим взглядом, проявляя куда больше темперамента, чем мог позволить себе капореджиме* при большом боссе — такие бешеные долго не живут. Наконец, он не выдержал, дернул покрасневшей щекой, приблизился к дону и зашептал ему на ухо на сицилийском диалекте. Несложно догадаться, что он там вещал — уж больно злобно он зыркал на меня и Панчо, имя «Розарио» я тоже разобрал.
* Капореджиме — глава отдельной ветви в «семье»
Белогвардеец же как встал у стены, так и стоял, равнодушно глядя на барную стойку, словно происходящее его не касалось.
— От жеж золотопогонная морда… — выдавил сквозь зубы Ося.
Его слова я скорее понял, чем услышал, настолько тихо он сказал, даже не изменившись в лице. Панчо тоже делал каменную рожу и скучающе рассматривал телохранителей Беннини, в точности исполняя мои инструкции, которыми я пичкал их весь день перед походом в спикизи: держать себя как можно более равнодушно, не спорить, не дергаться.
Тем более, вокруг Chumley’s Панчо расставил детективов и агентов, так что если тут начнется заварушка, гангстерам мало не покажется. Нам, впрочем тоже, живыми не выберемся. Но вчерашняя накачка помогла не скатиться в панику — слишком уж нелепо сперва объяснять другим, как надо себя вести, а потом самому обосраться.
Сальваторе с интересом взглянул на меня из-под густых бровей и спросил с легким итальянским акцентом:
— Мой человек говорит, что ваш человек убил его брата. Это кровное дело, и я бы не хотел, чтобы оно мешало нашим отношениям.
Блин, пришлось «включать дурака».
— Когда убил? Кто? — нахмурился я, глядя на мафиози.
Сицилийцы снова перекинулись парой слов.
— Восемь лет тому назад. Вот этот. Черные волосы, темные глаза.
Панчо только пожал плечами.
— Фрэнк работает со мной только шесть лет. Ваш человек не мог спутать? — изо всех сил изображал я спокойствие, несмотря на мокрую спину. — Все-таки столько времени прошло, а под описание подходят и три четверти ваших людей.
Боковым зрением я заметил, что белогвардеец высокомерно скривил рот, а кое-кто из телохранителей задавил ухмылку — похоже, не все любят Амброзио. А Панчо за восемь лет сильно изменился: исчезла юношеская пухлость щек, тело набрало мускульной массы… А что кожа смуглая да глаза черные — так масть такая, южная.
— Со всем уважением, мистер Беннини, я бы предпочел от личных дел перейти к бизнесу.
— Амброзио, — держа меня взглядом, полуобернулся Сальваторе, — ты можешь поклясться на распятии, что этот тот самый человек?
Амброзио вздрогнул и снова что-то горячо зашептал на ухо дону. Тот выслушал его и отпустил взмахом руки.
— А где были вы в тот день? — палец Беннини уставился на Панчо.
— В какой именно день?
Ай, молодец Панчо! Не был, не знаю, не помню — все по классике. И вообще, приехал в США на год позже. Что, кстати, подтверждается его документами.
Пока он там вальяжно отнекивался, я для сохранения спокойствия считал капли, катившиеся по спине и молился, чтобы не взопрел лоб. Для отвлечения думал о чем попало — о Таллуле, о технологическом институте, о Хиксе, компаунде и полимерах, о письме Кольцову, которое давно пора написать.
Наконец, Сальваторе пальцем поманил
