Японская война. 1904 - Антон Дмитриевич Емельянов
Казуэ знала, что у восставших не было и единого шанса, однако полковник Макаров так не считал. Его решения были дерзкими, но именно они в итоге принесли победу. И девушка не сказала бы, что кто-то ему поддавался. Наоборот, его офицеры очень хотели победить, но этот человек даже в мелочах умудрялся думать не так, как другие. Вот зачем он попросил в качестве награды ее настоящее имя? И ведь так смотрел при этом, что, казалось, соврешь и тут же лишишься остатков чести, которой и так осталось совсем немного.
Девушка собралась уже было ложиться, когда натянутый на окно бычий пузырь пробил завернутый в бумагу камень. Угроза? Послание? Девушка развернула тонкий лист рисовой бумаги и с удивлением прочитала выведенные там строки.
Нам нужно поговорить. Сайго.
Это казалось странным и невероятным, но точки в углах некоторых иероглифов — их старый семейный код — без всяких сомнений говорили, что ей действительно написал брат. Что он тут делает? Что ему нужно? У Казуэ появилась одна безумная догадка, но она решила не спешить. Подошла к другому целому окну, подышала на него, вывела пальцем ответ и на пару секунд подсветила свечой. В полной темноте для того, кто ждет, этого будет более чем достаточно.
* * *
Утренний Ляоян словно оказался совершенно другим городом. Вчера днем было не до того, вечером — все уже скрыли тени, но сегодня… Я шел по улицам и видел тысячи спешащих по своим делам китайцев. Где-то за последней линией фанз продолжали расти укрепления, а тут все жили обычной жизнью. О войне говорили разве что редкие патрули и цветастые листовки, расклеенные на углах.
Я подошел поближе, чтобы оценить достижения местной пропаганды. В глаза сразу бросилось: «Русский матрос отрубил японцу нос». Рядом был еще один характерный плакат с целым придуманным героем, который кочевал из одного сюжета в другой. На этом Вася Флотский прикуривал от вражеского снаряда и бросал его обратно. С одной стороны, зная результат войны, смотрелось глупо, как и множество фраз про «косоглазых» и «желтых макак». С другой стороны, нельзя было не отметить цельности кампании, которая смогла целый год продержать тыл и общество в относительной стабильности.
Дальше мой взгляд добрался до газет, и здесь меня ждали несколько новых афоризмов, явно заготовленных для хождения в народ кем-то еще в Санкт-Петербурге… Японцем и акула подавится. Японец правды не скажет, зато хорошо соврет. На то и японец в Азии, чтобы европеец не дремал. И новый пласт картинок. Здесь уже не было Васи, но была Россия в образе Афины Паллады и Япония в виде карлика в военном мундире, который пытался забраться за взрослый стол.
— Что думаете, господин полковник? Вам не кажется, что подобное пренебрежение к врагу может дорого стоить? — неожиданно рядом со мной пристроился Джек Лондон.
Писатель выглядел запыхавшимся: видимо, ему пришлось побегать по Ляояну, прежде чем получилось встать на мой след. Интересно, что ему нужно сегодня?
— Полностью согласен, — кивнул я. — Но что-то мне подсказывает, что судить пропаганду только с одной стороны будет неправильно. Например, в военном плане эти листы будут вредны. В экономическом — добавят стабильности. В международном…
Я посмотрел на Лондона, словно предлагая продолжить.
— Если посмотреть с этой стороны, то… — он задумался. — То такие публикации служат как будто бы предложением к переговорам для ваших западных соседей.
— Тоже так думаю, — кивнул я. — А еще мне кажется, что Вячеслав Константинович Плеве решил заодно усилить связь между Россией и Европой на уровне обычных людей. А то ведь ни мы, ни они никогда не считали себя единым целым. От походов тевтонский рыцарей и Сигизмунда польского до Карла шведского и Наполеона слишком часто мы оказывались по разные стороны поля боя. А тут такой повод.
— А ведь и правда, — как будто даже удивился Лондон. — Я ведь читал европейские газеты, и там многие сочувствуют России, желают вам победы. Даже у нас в Америке и в Лондоне, несмотря на союз с Японией и кое-какую поддержку их в прессе, все равно нет-нет, но проходят статьи и в вашу пользу. Кем бы ни был этот Плеве, которого вы упомянули, — писатель показал, что совершенно не интересуется нашей политической жизнью, — но он выглядит умным человеком. Заметить волну, оседлать ее… Даже интересно, что у него в итоге получится.
— Другой человек вряд ли бы смог стать министром внутренних дел империи, — улыбнулся я, задумавшись, а чего действительно смог бы добиться Плеве, если бы его не взорвали следующим летом. Или этим? Я не помнил точной даты и, погрузившись в мысли, выпал из разговора.
— Так как, вы поможете мне? — только похлопывание Лондона по плечу вывело меня из раздумий.
— Простите, отвлекся. С чем? — переспросил я.
— С отправкой моих записок о последнем сражении, — повторил писатель. — У меня не так много денег, а посылка с одним из капитанов в Америку и Лондон, чтобы с гарантией, будет стоить недешево. Про телеграф я и вовсе молчу. Наша сделка же еще в силе?
Он с подозрением посмотрел на меня. Я перевел взгляд на скрученную стопку листов, вытащенную писателем из внутреннего кармана костюма.
— А почему не хотите предложить ваши записки местным журналистам? — наконец, спросил я, вспомнив целые стаи работников пера и печатной машинки, которых уже успел заметить во время прогулки по городу.
— А зачем они им? — Лондон погрустнел. — Переписать пару слов в свои заметки? Это они с радостью, но вы же хотите большего?
— А переправить их за свой счет они не могут?
— У меня есть некоторая репутация, но ее точно будет недостаточно для такого интереса.
— Это мы еще посмотрим, — я махнул Лондону рукой, чтобы тот шел за мной.
Ляоян, несмотря на важность расположения, был все же не очень большим: просто разросшаяся до неприличных размеров железнодорожная станция. Поэтому первый же торговец подсказал направление, а потом до нужного дома мы дошли буквально за пять минут. Деревянный двухэтажный сарай, чем-то
