Ефрейтор. Назад в СССР. Книга 2 - Максим Гаусс
Председателем всей этой делегации был тот подполковник, что заходил к нам ранее. Своей фамилии он так и не назвал. Рядом с ним сидел серьезного вида человек в штатском — либо из КГБ, либо из контрразведки. Далее — капитан Игнатьев и тот гражданский, что держал при себе папки с личными делами.
— Ефрейтор Громов прибыл! — громко отчеканил я, при этом произнес это с вызовом.
— Хорошо! — подполковник посмотрел на меня, затем продолжил заинтересованно перебирать листы бумаги и что-то бормотать себе под нос. — Ага, вот оно. Я смотрю, вы ранены?
Я кивнул. Вместе с тем отметил, что для меня стула в помещении не было, а значит, разговор пойдет стоя… Это неудобно, зато носит скрытый смысл. Тот, кого допрашивают, по умолчанию должен быть в неудобном положении. Значит, нас в чем-то подозревают. Сильно, по законам военного времени справедливо.
Вместе с этим я не собирался терпеть это своеволие. У меня огнестрельное ранение и после всего что сделал, теперь мне нужно стоять перед этими дядями с виноватым видом? Ну нет.
Заметил, что у стены стоит отдельный стул с чьим-то кителем. Подошёл, перевесил его на ручку двери, затем сел на освободившееся место. Все это не укрылось от взгляда делегации, но вслух мне ничего не сказали — лишь переглянулись. Да и пусть только попробовали бы — я бы им быстро расчехлил, как есть. Свои права я знаю.
Я сидел молча. Раненую ногу неприятно тянуло, но в целом, нормально.
Вдруг, входная дверь снова открылась и в помещение вошла молодая женщина. В военной форме, с погонами старшего лейтенанта. Высокая, стройная. На вид лет тридцать. Темные волосы собраны в конский хвост на затылке. Она скользнула по мне холодным взглядом, прошла мимо и села на свободный стул. За ней полетел шлейф до боли знакомого парфюма. Кажется, это была «Красная Москва».
— Ну что, можно начинать? — усевшись, произнесла она, обращаясь к подполковнику.
— Хорошо, Светлана Владимировна, — старший офицер посмотрел на лист бумаги на столе, затем перевел взгляд на меня. — Вы ефрейтор Громов Максим Сергеевич, тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, правильно?
— Верно. Кстати, самочувствие у меня тоже нормальное, спасибо, что поинтересовались.
Это было дерзко. По-хорошему, нужно отвечать по уставу, но этого я делать не собирался, потому что мне изначально продемонстрировали свое отношение. А ведь я и остальные, совершили немыслимое!
— Смотрю, вы уже успели отличиться ранее? — произнес подполковник. — Похвально. Хочу отметить, что мы уже побеседовали с вашим сослуживцем рядовым Самариным Дмитрием Николаевичем и знаем обо всех обстоятельствах и подробностях засады, в которую вы попали, когда следовали к месту постоянного несения службы с окружных соревнований. Поговорили с прапорщиком Корнеевым Павлом Сергеевичем и другими. О вас сложилось определенное мнение, что вы были старшим в группе беглецов, даже более того, именно вы и организовали этот побег. Но сейчас у нас пойдет разговор не о том… Расскажите, откуда у вас этот пистолет?
Подполковник положил на стол наградной пистолет «Макарова» Нури Иззатуллы.
— Я взял в доме полковника запаса советской армии, который ныне является… Виноват, являлся старшим в кишлаке душманов, где нас содержали в заточении. Он участвовал в засаде на ГАЗ-66, на котором я и мои сослуживцы следовали к постоянному месту несения службы.
— А поточнее?
— В доме был офицерский планшет. Именно там и было оружие.
— А может быть все было не так? Может быть, вы взяли его с тела? — спросил человек в штатском. — Ведь Иззатулла мертв, так?
— С высокой вероятностью, да. Но утверждать этого не буду. А пистолет был в планшете, в одной из комнат его дома.
— Любопытно. И какие же у вас с ним были отношения?
— С Иззатуллой? Или с пистолетом? — я поднял бровь, затем невозмутимо продолжил. — А какие отношения могут быть между человеком, который возомнил себя рабовладельцем и пленным советским солдатом? По его команде нас бросили в зиндан и там и держали. По его команде заставляли работать на тяжелых работах, морили голодом. Я уже там понял, что в прошлом старик являлся офицером советской армии, однако он сошел с этого пути, более того, пошел против своей страны. Во время побега, он пытался помешать мне, за что и был ликвидирован.
— Кем ликвидирован? Вами? — вопрос задала старший лейтенант.
— Нет, не мной. Кем — не знаю. Вокруг черт знает что творилось.
Тут я, конечно, соврал. Камень бросал Самарин и бросок получился на совесть.
Все присутствующие обменялись взглядами между собой.
Признаюсь, у меня в голове промелькнула довольно дерзкая версия о том, что Иззатулла был кротом в спящей ячейке, внедренным в оппозицию. Но слишком уж много нюансов и противоречий тут было. Нет, все говорит о том, что командование вообще не знало о местонахождении старика в Афгане.
— Полковник советской армии, Нури Иззатулла с семьдесят первого года числится мертвым! — вдруг произнес полковник. — О нем не было никаких сведений. Товарищ ефрейтор вы, наверное, удивлены, почему я раскрываю вам такие сведения?
— Раз говорите, значит, на то есть причина! — невозмутимо ответил я.
— Ну, хорошо… Причина действительно есть. Мы должны убедиться, что мы говорим об одном и том же человеке! — мне показали его черно-белую фотографию. На ней был офицер, в котором я безошибочно узнал старика.
— Это он. Точно он!
— Так, хорошо… — подполковник отложил фотографию. — А вот это что такое?
Теперь он показал мне развернутый документ, что я забрал у избитого мной американца.
— Перед нашим побегом, в кишлак пришла группа душманов. Они отличались от других. Видно было, что они опытные бойцы. Экипировка, вооружение, поведение. Их было восемь человек, с ними был девятый. Американец. Они хотели использовать одного из пленных в качестве мишени.
— А как вы это поняли?
— Во время их беседы с Иззатуллой. Я заметил, что они были не просто знакомы, но еще и хорошими друзьями. Разговор шел на английском языке, который я немного понимаю. В университете был курс подготовки. Так вот, во время побега мне удалось нейтрализовать американца и забрать эти документы. Что в них, я не знаю. Не было времени проверить их.
— На каком языке вы говорили с полковником?
— На русском, конечно же! Я Афганского не знаю.
