Прусское наследство - Герман Иванович Романов
Петр Александрович ухмыльнулся — его дивизия приняла на себя главный удар, находясь на правом фланге «ливонской» армии. Пруссаки пошли своей «косой атакой», навалившись половиной своей армии на него, желая смять полки, а затем их опрокинуть. Этот способ уже принес им несколько побед над австрийцами и саксонцами, вот только сейчас не поможет — генерал-аншеф Салтыков уже предпринял меры, сосредоточив за спинами батальонов полудюжину батарейных рот, взятых из других дивизий. А в каждой такой роте по шесть полупудовых единорогов, да две роты при его дивизии имелось — почти полсотни тяжелых орудий, у которых диаметр дула в шесть дюймов, а вес чугунной гранаты почти восемнадцать фунтов.
Он помнил рассказы отца о Полтавской баталии, где грудь о грудь русские сошлись со шведами. Но теперь плотными шеренгами воевали только пруссаки — «ливонцы» действовали по новому «уставу», недавно принятому Приказом Ратных Дел. Каждый стрелец имел небольшую лопату, а потому батальоны хорошо окопались, отрыв глубокие траншеи перед пригорками, на которых поставили четверть пудовые единороги. Орудия установили в капонирах, а не как прежде — открыто, колесо к колесу. И теперь Румянцев прекрасно видел, что потери стрельцы несут незначительные, хотя пруссаки гранат не жалели — не менее сотни вражеских орудий безостановочно, с дистанции полторы версты палили по русским позициям. Вот только в сами окопы и капониры попадали крайне редко, так что пострадали от их огня немногие, один из тридцати, не больше.
В подзорную трубу были хорошо видны бегающие за кустами и деревьями егеря — «охотники» в прямом смысле слова, только добыча у них имела по ноги. Новые штуцера были великолепны, били коническими пулями, которые в отличие от прежних «кругляшей» не вколачивались шомполами по нарезам, а просто бросались в дуло. И замки у них были не с кусочком пирита в зажиме и пороховой полкой, а ударные, с самовоспламеняющимся капсюлем. Состав последнего держался в секрете, допытываться до тайны было категорически запрещено, под страхом жестокого лишения живота. Понятное дело, что иуда неизбежно найдется, прельстившись златом, да и сами колпачки капсюлей рано или поздно, но скорее первое, попадут к неприятелю. Как те же пули-«колпачки», что после Крымской войны разошлись по всем европейским армиям за несколько лет. И новинку живо освоили, переняли, и теперь повсеместно изготавливают. Вот и прусские егеря стреляют по «ливонским» из штуцеров, с теми же пулями.
Только капсюлей пока у них нет — но то вопрос времени…
— В ход картечь пошла, господин генерал!
— Вижу, — пробормотал Румянцев, удивленно взирая на пруссаков — он не ожидал от них такой яростной напористости. Стрелки уже вовсю палили из окопов — но только одна рота в батальоне имела штуцера, способные попасть в шеренгу с версты — фузеи доставали неприятеля максимум с пятисот шагов. А потому стрельцы и гренадеры были отведены за линию редутов и флешей, участие их в деле еще впереди. Пока же бой вели «штуцерники» — егеря уже отступили к окопам, было видно, как они лихорадочно орудуют шомполами. Полевые единороги уже палили безостановочно, но было видно, что удержать противника уже трудно.
— Пусть орудия выкатывают на позиции. Стрелять до последнего, пока противник на них не сядет. Гренадерам в прикрытие — ручные гранаты к бою, пусть запалы вставляют — уже можно, разрешаю. Стрелкам и егерям отходить по траншеям в тыл — мне каждый «штуцерник» дорог. Не дело им неприятеля штыком встречать, у них другие задачи.
Румянцев не повышал голоса — для него все стало понятно. Предстоит яростная схватка на позициях, придется сходиться с неприятелем в штыки. Конечно, чухонцы не русские, но эти вечно молчаливые белобрысые парни упрямы, и не побегут, потому что знают, то децимации подвергнуты будут. Да и русских среди них уже много — в Ливонию и Пруссию мужиков постоянно переселяли, отводя им там наделы. Да и сами местные жители охотно принимали православие — подушная подать вдвое меньше платили такие «перебежчики», и с каждым годом их становилось все больше и больше, особенно среди приверженцев «лютеранского» учения. Но солдаты из них хорошие, грех жаловаться…
Бой за редуты и флеши, где находились батареи, кипел нешуточный, гренадеры отбили первую атаку только гранатами, которые с легкого царского словца стали называть «колотушками» — толстые набалдашники из тонкого рифленого железа, с ковш размером, заполненные порохом на длинной рукоятке. В последнюю перед броском вставляли стеклянную трубку с «огненной водой», и достаточно было провернуть кольцо, как происходило возгорание ленты. Огонь добегал до пороха за пять-шесть секунд, и происходил взрыв — за это время нужно было бросить гранату как можно дальше. А потому в гренадеры отбирали самых крепких солдат, пусть не гвардейских статей, но к ним близких. И сейчас эти здоровяки, в касках и кирасах, вместе с пушкарями, отбивали пруссаков. А к ним на помощь уже торопились стрельцы, а за спиной забухали единороги — теперь можно обрушить на врага как можно больше полупудовых гранат. Ведь в сражении наступил перелом — понесшие большие потери пруссаки стали отходить, и в подзорную трубу было хорошо видно, как стоявшие на правом фланге «курляндцы» уже перешли в наступление, а обходя их, на рысях пошли шеренгами драгунские полки…
Король Пруссии Фридрих II подает своим солдатам личный пример. В Семилетней войне он побеждал часто, пока под Куненсдорфом не получил жесточайший разгром от огня русских единорогов и яростных штыковых атак…
Глава 50
Ты перед кем носом крутишь, ушлая баба? Я ведь тебя ребенком помню, с отцом твоим свояками по женам являемся, к тому же ты моему сыну Петру Алексеевичу приходишься двоюродной сестренка по крови. Родственница ближайшая, твою мать за ногу!
Понятное дело, что вот таких мыслей на лице Алексея Петровича никак не отразилось, сплошная радость от разговора с племянницей. Именно так, не иначе — встретились ведь они чисто по-семейному, пусть и в тайне, в небольшом поместье на самой границе Молдавии и Трансильвании, в предгорьях карпатских, где воздух прозрачен как слеза, и везде летняя зелень. И причина для рандеву была
