Русская война 1854. Книга третья - Антон Дмитриевич Емельянов
Теперь к тем, кто сегодня собрался по мою душу — я на мгновение оторвался от кружки и окинул взглядом сидящих за столом людей. Сам царь… Хмурится, но в то же время не чувствуется в нем злости — похоже, он еще сам до конца не определился с отношением к ситуации. Константин — сидит со сжатыми губами, чашка демонстративно отставлена в сторону, с ним все понятно. Военный министр Долгоруков — чай пьет, смотрит доброжелательно, но… Он пришел с Константином, а значит, готов поддерживать его линию. За ними расположился сухой старичок, оказавшийся на самом деле бессменным министром иностранных дел Российской империи Карлом Васильевичем Нессельроде. Этот, кажется, себе на уме…
— Думаю, пора начинать, — Николай отодвинул свою чашку, и через мгновение нас окружили слуги, убрав и все остальные чайные принадлежности. — Итак, Константин, зачем ты решил всех собрать?
Все всё знали, и мне хотелось закричать: к чем эту притворство⁈ К счастью, несколько минут чая помогли сосредоточиться и удержать себя в руках. И заодно пришло понимание: все это — ритуал. Ритуал, который помогает не спешить, а еще с его помощью в случае чего можно сохранить лицо, признавая неправоту. Очень полезное свойство, которого в мое время многим не хватает.
— Мы уже получили новости из Пруссии, — Константин поднялся. — Да, у нас война с Англией и Францией, но князь Меншиков от лица России подписал перемирие, и я его придерживался. И вот в нарушение всех традиций, лишая страну передышки, которая была нам так полезна и нужна, капитан Щербачев нападает на нейтральную державу. Нет, на наших союзников и родственников! Нарушает договор и, почти не нанеся ущерба флоту настоящего врага, губит сотни мирных горожан. Я знаю, что у нас нет смертной казни, но… Когда как не за такое преступление ее стоит вернуть?
Речь получилась мощной и била она в том числе по царю.
— Если ты забыл, — Николай тоже это заметил, — то разрешение на рейд капитана Щербачева дал именно я.
— Это не все знают, и ради интересов страны о том можно и умолчать, — Константин выдержал взгляд отца. Очень дерзко. Сам бы он на такое не решился, но вот как представитель целой группы, чьи интересы он представляет при дворе…
Я тут успел пособирать слухи, и, в отличие от разгромленных студентов-петрашевцев, были в столице и клубы по интересам. Так, определенная прослойка имперских бюрократов собралась вокруг Морского министерства и салона великой княгини Елены Павловны, жены погибшего младшего брата царя. Николай очень любил Михаила и поэтому очень многое позволял его вдове. Из хорошего: это позволило ей создать Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия, которая принесла много пользы в том же Севастополе. Из плохого: под ее прикрытием расцвел кружок так называемых либеральных бюрократов или константиновцев. Противопоставляя себя реакционерам и царю, они продвигали свои реформы, и… С одной стороны, почему нет? Свобода для народа — этого и я хочу. С другой стороны, я знаю, к чему приведет их деятельность. Ведь реформа 1861 года из моего мира — это труд как раз того самого кружка по интересам, тех, кто наслаждался властью и процессом, но без тяжелой сдерживающей руки Николая не смог продумать и осознать последствия.
— Почему ты так спокоен⁈ — Константин первый не выдержал повисшей паузы и повернулся ко мне.
— Вы не читали Дюма-старшего?
— Опять ты про французов!
— О, у меня есть английский пример, вы же любите Англию? — я совсем не сдерживался. Когда тебя собрались съесть, не время думать о приличиях.
— Что?
— Слышали про такого пирата Моргана? Сколько он пожег и разграбил врагов Англии, но Елизавета не несла за него ответа. Вернее, на ней были все политические риски, а вот репутационные снимались одной простой бумагой, — и я подвинул вперед скрученный в трубочку листок, подписанный Николаем в нашу первую встречу.
Я тогда сказал, что мне нужно его разрешение. А он ответил, что в таком деле слово должно быть подкреплено бумагой.
— Каперский патент? — Константин развернул свиток. — Отец?
Николай пожал плечами и забрал свиток себе.
— Никогда не одобрял подобные бумаги, — сказал царь. — Но, как верно сказал капитан, иногда нужно напоминать, насколько опасны мы можем быть. Пока мы играли по правилам, нас завлекли в эту войну, навязали сражение со связанными за спиной руками. И они надеялись, что мы смиренно подставим вторую щеку и признаем поражение? Если так, то католики, как всегда, не могут до конца понять суть нашей веры. Даже Наполеон не сумел заставить моего брата подписать поражение. А они возомнили, что смогут превзойти кровавого корсиканца всего лишь кружевами интриг?
Константин сначала держался, но под конец речи отца все же отвел взгляд.
— А теперь ты, — царь повернулся ко мне. — Я дал тебе добро на нарушение перемирия. Но ты обещал атаковать Данию, а вместо этого полез к Вильгельму! Почему?
— Почему полез или почему вам не сказал? — осторожно уточнил я. Зря, царь начал злиться уже по-настоящему, так что я решил сразу отвечать на оба вопроса. — Первое — все просто, мы до Копенгагена могли не доехать, а еще все про него уже болтали. Там бы некого было ловить. А второе — я пытался к вам попасть, но разве ж меня кто пустит.
На последних моих словах стоящий в углу зала гофмейстер побледнел. Кажется, именно ему придется отвечать за то, что Николай не смог услышать тех, кого стоило бы. А и правильно… Будет повод устроить нормальную систему допуска к царю, а не только по знакомству или через взятку.
— Про Данию все болтали, потому что я так сказал, — неожиданно спокойно ответил царь. — Так и должно было быть. Ты приходишь к пустому городу, откуда ушли все корабли врага. Бескровная победа, которая бы показала страх Англии. Тот самый аргумент для всех, кто готов его увидеть. А что теперь? Невнятный результат, мирные жертвы. Уже представляю, какое письмо мне ждать от
