Федор Вихрев - «Веду бой!» 2012: Вторая Великая Отечественная

— Любцов Александр Сергеевич. Вот военный билет, — мужик с капитанскими погонами поднял на меня красные от недосыпа глаза и, скользнув взглядом по раскрытой книжечке, буркнул:

— Семнадцатый кабинет.

Так, на чем я там остановился? А, ну да, на Грузии. В общем, теперь наш дорогой любитель галстуков лихорадочно мечется от одной идеи к другой. А оппозиция, разом вспомнив про снос мемориала в Кутаиси и все прочие грехи, требует отставки и митингует. Весело у них там. Чувствую, скоро будут вешать. Вопрос только в том, кого — оппозицию или президента?

А на Востоке вперед поперла Япония. Ну, как поперла — начала дергаться на утро третьего дня. Но ей не повезло — в отличие от Западных военных округов там наши парни были уже в боевой готовности. По «Первому» сказали, что в Токио вылетел японский посол — останавливать от неразумных действий. А то искушение-то на красную кнопку нажать велико… Интересно, наши будут кидаться ядрен батонами?

Разговор с врачами у меня был недолгим:

— Жалобы на здоровье есть?

— Нет.

— Годен.

Еще полчаса спустя я с толпой счастливчиков сижу в ожидании автобуса, который повезет нас в аэропорт — летим в Питер. Ну, хоть посмотрю на нашу Северную Пальмиру. Если, конечно, успею. А то вермахт нас, похоже, уже боится.

Что неудивительно. Отцовский друг рядом с Энгельсом живет — говорит, что «тушки» летают постоянно. Небось наци уже почувствовали прелести бомбардировок тяжелыми ОДАБАми… По телику даже сказали, что на какой-то штаб в Берлине «папу» сбросили. Представляю себе реакцию Гитлера и Ко…

С утра двадцать четвертого (или двадцать восьмого по «старому» — или по «новому»? — черт его разберет…) мы начали наступление на Мамоново (Хайлигенбайль). Впрочем, ничего похожего на фильмы про Отечественную войну у нас не наблюдалось. Никакой артподготовки дружными залпами. «Рапиры», «штурмы», батальонные минометы, пушки БМП и КПВТ бронетранспортеров — все использовалось в своей черед по разведанным целям. Если фрицы пытались вести ответный огонь, то обнаружившую себя цель тут же накрывали из нескольких стволов. Наученные горьким опытом, мы держали свои БМП и БТР на максимально возможных дистанциях, «штурмы» выкатывались на открытую позицию только для выстрела и тут же откатывались назад, при этом ни разу не выстрелив дважды с одной и той же позиции. «Рапиры» и минометы вообще вели огонь с закрытых позиций, пользуясь целеуказанием с единственного имевшегося на всю нашу группу БПЛА.

Так прошел час, другой… Боеприпасов у нас были не вагоны, да и занять город можно было только пехотой. Настало и нам время пойти вперед.

Пока шла артподготовка, я пытался промыть мозги своим товарищам по взводу, в особенности группе молодых, которую нам подвесили вчера утром, держа в памяти разнос, устроенный комбатом Баскакову.

— Дуриком вперед не лезть, — втолковывал я пацанам. — По открытой местности передвигаться только перебежками. Командиры отделений — это на вас! Перебежал, лег — и сразу перекатился в сторону, чтоб на прицел не взяли. Если из дома стреляют — не переть грудью на пулеметы! Сначала дайте туда из «РПГ» или из подствольника, забросьте гранату, кто умеет, и только тогда — рывок на сближение, и снова — гранату в окно, и только после этого — внутрь, на зачистку. Если из домов не стреляют — туда вообще не суйтесь. Мирное население не эвакуировалось, поэтому нечего зря устраивать стрельбу и кидаться гранатами. Тем более что лишних у вас не будет.

В таком духе я трындел примерно с полчаса, пока не почувствовал, что мои наставления начинают ребят доставать. Тогда почел за благо заткнуться — все равно, если, кроме раздражения, мои слова уже ничего не вызывают, без толку грузить людей, пусть и нужными наставлениями. Но вот команды взводных подняли нас из кое-как отрытых за ночь окопчиков, и мы перебежками двинулись вперед. Получалось не то чтобы как на учениях, но терпимо. Броня тоже пошла вперед, стараясь как можно резвее гасить оживающие огневые точки фрицев.

Сказать, что было страшно, — значит, ничего не сказать. Первые несколько минут все свое самообладание я тратил на то, чтобы после очередной перебежки подняться и снова рвануть на десяток шагов вперед, стараясь забыть про шуршащие над головой пули. Правда, человек ко всему адаптируется. Перебежал, упал, перекатился в сторону, дождался своей очереди, снова вскочил, перебежал, упал, перекатился… Вскоре я выполнял эти памятные еще по студенческим годам приемы с тупостью механического автомата. Опасность не перестала давить на психику, но как-то стерлась, отступила под давлением этой примитивной, размеренной последовательности движений.

Но вот мы достигли первых домиков. Несколько минут ствол моего настороженно поднятого автомата молчал — шедшая за нами БМП оперативно загасила две проклюнувшиеся огневые точки. А за очередным поворотом… Япона мать! Прямо на нас смотрело орудие фрицевской самоходки Stug III. Я неожиданно для себя самого всадил в лоб «Артштурму» гранату из подствольника (ну, не дурак ли?) и с прорезавшейся во мне юношеской прытью отпрянул за угол дома. БМП, взревев движком, чуть ли не прыгнула назад, одновременно пытаясь развернуться и уйти в проулок. Выстрел «Артштурма» туго ударил в уши, и ближайший ко мне угол дома взорвался обломками кирпичей, пылью, тусклым пламенем…

Меня швырнуло назад и с силой приложило обо что-то спиной и головой. Наверное, на какое-то время я потерял сознание. Очнулся от дикой боли в голове. Как сквозь вату, до меня доносились приглушенные очереди КПВТ, хлопки орудийных выстрелов. Еле слышно стрекотали автоматы. Я чуть приподнял голову, что сделало боль вовсе невыносимой, но успел увидеть на перекрестке два неподвижных тела в нашей форме. Краем глаза я уловил какое-то шевеление и очень осторожно, стараясь не потревожить голову, скосил глаза. В двух шагах от меня на тротуаре сидел человек и пытался вспороть штык-ножом окровавленный рукав на правой руке. Это ему удавалось плохо, штык был, судя по всему, тупой, да и орудовать левой было несподручно, но все же рукав наконец поддался, и боец принялся бинтовать руку. «Кажется, из моего взвода, а как зовут… не помню», — машинально отметил я. Мне захотелось окликнуть его, но язык не слушался, а перед глазами все поплыло…

Второй раз я очнулся уже в машине, когда ее очередной раз тряхнуло на выбоине шоссе. В такой машине мне ездить еще не приходилось. Похоже, это был бронированный «Урал». У задней двери сидел боец с автоматом.

— Эй… — через силу хриплым шепотом позвал я. — Эй, приятель!

Боец повернулся на звук и нашел меня глазами.

— Не знаешь, приятель, Мамоново… взяли? — я обессиленно замолчал.

— Взяли, взяли! Когда вас грузили, только на самой окраине еще немного постреливали.

Так состоялось мое боевое крещение. Уже в госпитале Балтфлота на улице Герцена, куда нас поместили, я познакомился со своим товарищем, раненным в руку рядом со мной при штурме Мамонова, — молодым ефрейтором Васькой Турчаниновым из Колосовки. Он был в отличие от многих из нас ходячий и принес в палату незадолго до ужина не только сигареты для курильщиков (которые ухитрялись дымить, несмотря на строгие запреты), но и свежие новости и слухи. Особенно разочаровали нашу палату сведения о том, что введен сухой закон. Правда, в руках у Васьки все воочию видели пятилитровую бутыль из-под воды, почти под горлышко наполненную пивом, но Васька пояснил:

— Это мне одна продавщица остатки разливного скинула. А бутылочное и баночное из киосков и магазинов уже назад на склады вывезли. Так что надо это растянуть, насколько сможем.

Палата аж загудела. Вот чудаки! Я против пива ничего не имею и изредка сам прикладываюсь, но такие эмоции… Нет, мне не понять.

Слухи заключались в том, что не только сам Васька заметил стремительное исчезновение сигарет из киосков, но и толкущиеся у киосков покупатели в один голос говорили о явном оскудении ассортимента в магазинах. И это касалось не только сигарет. Говорили о том, что на складах еще полно товара, но торговцы усиленно его придерживают, рассчитывая на взлет цен. Еще один слух состоял в том, что все «Су-24» и «МиГ-29» с территории области нацелены на Сувалки — Алитус, работая по складам, мостам, переправам, сжигая бензозаправщики, чтобы затруднить снабжение левого фланга ГрА «Центр».

Сказал Васька про авиацию — и как накаркал. За окном неслабо грохнуло, в окнах жалобно зазвенели стекла, затем грохнуло еще раз, еще и еще — но на этот раз малость подальше. Между разрывами можно было услышать отдаленный лай зенитных скорострелок. Налет? Но как пропустили эти тихоходные винтовые машины люфтваффе до самого Калининграда? Все, кто мог ходить, потянулись к окнам. Тут грохнуло совсем рядом, да так, что здание ощутимо вздрогнуло, и с потолка посыпалась не то пыль, не то старая штукатурка. Любопытные у оконных проемов, все, как один, непроизвольно присели или пригнулись.