Владимир Мельник - Законы войны
С народом в палате, не общался. Что-то не хотелось, почему-то углубился в себя. Все думал, о себе, о будущем. А выслушивать от соседей очередную порцию их страданий не хотелось — своих хватало. А собратья по несчастью сами не очень-то и лезли ко мне, потому что многие, подготавливаясь к операции, спали. Через полчаса зашла медсестра, сделала мне укол и через пару десятков минут уже спал.
Сентябрь. Севастополь, Приморский бульвар. Еще по-летнему жаркое солнце освещало благодатную крымскую землю. В воздухе летали невесомые, блестящие на свету, нити паутины — обязательного атрибута Бабьего лета или «Бархатного сезона». Я иду под руку с Оксаной, впереди бегает мальчик и кормит с руки голубей, которые в Севастополе, кстати сказать, были непуганые. Теплое прикосновение плеча Оксаны казалось вполне реальным. Свежий ветер с моря доносил запахи йода и озона почему-то, хотя дождя не было. Бульвар подозрительно пустовал, ни души. В это время, обычно, еще были туристы и Приморский еще кишел людьми.
— Володя, у тебя завтра тяжелый день предстоит. Держись, ты у меня сильный.
— Сильный-то сильный. Соскучился по тебе ужасно. Я хочу к тебе.
— Ко мне ты не торопись — успеешь еще. Но все равно что-то нужно с тобой делать — иначе ты сойдешь с ума.
— А что еще можно сделать?
— Посиди минутку — я сейчас приду. Присмотри за малышом.
Она встала и отошла, покачивая бедрами, которые меня всегда сводили с ума от желания. Через мгновение жена вернулась и тут у меня начался ступор — Оксана стояла с Леной Пименовой.
— Ну вот, Лена, передаю тебе из рук в руки. — сказала она девушке. — Он твой, но до поры до времени. Придет время, и он тебя покинет — вернется ко мне.
— Хорошо, договорились. Пока, на земле — он мой.
— Хм, девчата, а меня спросить не забыли? Я вам что, вещь?! — возмутился я.
— Поверь, это для тебя самое лучшее. — сказала Оксана.
Лена подошла ко мне и взяла за руку. Помимо воли послушно встал и пошел с ней, не произнося ни слова. Только оглянулся: Оксана смотрела на меня и, повернувшись кругом, пошла к малышу, села перед ним на корточки, что-то ему говорила, вытирала платочком руки и щеки. Вдруг со стороны открытого моря появилась тройка самолетов, которые с гулом пролетели и, сбросив бомбы, исчезли. Раздались четыре взрыва, которые слились в один. Опять оглянулся — на том месте, где была Ямпринцева с мальчиком, остались только дымящиеся воронки. Я истошно закричал, Лена потянула меня за руку и повернула к себе.
— Спокойно, Володя, спокойно. Я ведь с тобой. Я сделаю все, чтобы ты забыл об этом. Забудь, любимый, забудь ее смерть — это все прошлое. Не отдам тебя. Мы пройдем через все и встретимся, даже скорее, чем ты думаешь.
— Да что ты такое говоришь? Оставь меня! Я люблю Оксану и останусь с ней!
— Ладно, давай просыпайся — мы поговорим об этом позже.
Проснулся от того, что медсестра запихивала мне в подмышку градусник. Господи! Что за бредятина сниться начала? Надо быстрее выздоравливать и возвращаться в строй. Там хоть был при деле и уставал так, что засыпал мгновенно, без снов. Ну, ничего, завтра сделают операцию, а там посмотрим. Попросил у сестры снотворное, которое получил минут через пять, спал без снов и задних ног.
Утром проснулся от громко работавшего телевизора, который висел над входной дверью палаты. Передавали новости по РТР. Основной темой было генеральное наступление войск НАТО на Донбасс и о том, что противник вышел на украинско-белорусскую границу. Передавали репортажи с мест боевых действий, показывали вереницы машин и боевой техники, которые стягивались к Донбассу. В общем, драка была грандиозная. Я лежал и молчал: было ужасно обидно и больно. Обидно, что я тут, и не участвую в этом деле, а больно, что наши войска терпят поражение, гибнут ребята, выкидываются миллиарды народных денег. Российские и украинские отцы-командиры еще не научились воевать, но ценой огромных жертв и потерь, на крови они постигали науку побеждать. Знаю по себе — на войне нельзя действовать по шаблону — нужно каждый раз придумывать все новые и новые уловки, маневры и все такое. Труднее всего было воевать с турками — они самые жестокие и безжалостные. Как-то пришлось стать свидетелем, что они сделали с нашими плененными ранеными — пацанов просто раздавили танками, чтобы не возиться. Странное вообще образовалось положение, почти весь мусульманский мир принял нашу сторону, а турки на стороне НАТО, хотя тоже мусульмане. Видимо в потомках янычар взыграли дикие и жестокие инстинкты предков, поэтому они такое вытворяют. Может реваншистские настроения взыграли. В общем, новости были неутешительные. Вы знаете, после всего что пришлось увидеть, узнать, прочувствовать, само понятие «демократия» воспринимается совершенно по-другому. Особенно если это слово звучит в американском контексте. На мой взгляд, это призрачная химмера. Человек связан еще туже и изощренней, чем рабы в Древнем Риме. Самое тяжелое при этом, что индивидуум не чувствует себя лишенным свободы. Изо дня в день, промывают мозг «демократическими свободами», кучами нереализуемых фактически прав и еще большей горой обязанностей. Если фактические рабы привязывались цепями, веревками и другими приспособлениями, то сейчас тебя привязывают «длинным денежным знаком». Самое страшное, что никуда ты от этого не денешься. Для того, чтобы обеспечить себя, близких приходится изо дня в день повторять один и тот же маршрут: дом-работа-дом. Чем мы тогда отличаемся от древних рабов?
В течении трех суток меня подготавливали к операции. Останавливаться на этом периоде не буду — потому что тут мало приятного, да и воспоминания какие-то уж очень смутные. На обезболиваюшем и снотворном всем время — не удивительно.
И вот наступил долгожданный день операции. В принципе, на тот момент мне уже было глубоко пофигу из-за голодания и лекарственных препаратов. Невольно чувствовал себя овощем. Утром, перегрузили на каталку и увезли в операционную. В блоке было светло, и царила стерильность. Что-то вкололи в правую руку внутривенно и через минуту очертания предметов начали расплываться и исчезать. Отрубился. Вам, наверное, покажется, что все время у меня проходило во сне. Не буду переубеждать, потому что так оно и есть — попробуйте сами с пулей в позвоночнике в состоянии бодрствования побыть. Сон у меня был единственное спасение.
Проспал около суток. Потом был период отходняка от наркоза, который занял еще около двух суток. В общем, неделя прошла как в бреду, но не почувствовал особых улучшений, только постепенно исчезала саднящая боль в позвоночнике. Потом мне сообщили, что иду на поправку, но придется приложить максимум усилий, чтобы научиться ходить. Но с этим торопиться не стоит, пока врач сам мне не разрешит. Говорят, что обострение боли — это уже путь к выздоровлению.
3
Открылись тяжелые дубовые двери приемного покоя 970-го Военного госпиталя Северо-Кавказского военного округа, что находился в Ростове-на-Дону. Оттуда вышел парень лет 22–23 в потертом украинском камуфляже, со знаками различия морской пехоты ВМФ Российской федерации. Камуфляж был штопан-перештопан, но, несмотря на всю общую потертость и изношенность он был чист, а человек, который был в него одет, шел с достоинством, свойственным фронтовикам. На плечах у парня были лейтенантские звезды, покрытые зеленой краской. Он нес с собой вещмешок и черный целлофановый пакет. В его осунувшемся лице можно было узнать лейтенанта Свешникова Владимира Анатольевича, то есть меня.
Прошло девять месяцев с того момента, как я попал в Москву на операцию в клинику Бурденко. На этом периоде останавливаться не хочу — потому что ничего интересного и хорошего не произошло, кроме того, что операция прошла успешно. Потом меня отправили в Ростов — на реабилитацию. И не далее как вчера, прошел военно-врачебную комиссию и был признан годным к военной службе. Таким образом, я возвращаюсь в действующую армию, но пока получил только предписание прибыть в Москву — в Главный штаб ВМФ. А там уже в управление кадров для получения распределения. Очень много сил было положено, чтобы снова встать на ноги. Не буду мучить этим читателя, потому что многие меня не поймут или подумают, что, мол, решил себя показать эдаким Мересьевым.
Я шел по улицам Ростов и наслаждался свободой. Жаркое июньское солнце грело не в свою память и даже немного взмок в камуфляже. Город не был еще тронут войной, и по улицам ходили девушки. Наша прекрасная половина уже давно поснимала с себя зимнюю одежду, одела все короткое и обтягивающее. Они шли мне навстречу и улыбались. Сам не знаю почему. Может быть потому что моя походка еще была не совсем твердой. Иногда приходилось присаживаться на первую попавшуюся лавочку, чтобы избежать конфуза — естественная физиологическая реакция мужского организма на женщин или, так сказать, «торчащее обстоятельство». До поезда у меня еще было около двух часов, и решил пройтись по центральной части города. Посидел в кафе, покушал мороженого, которое не ел уже чертову сотню лет, попил кофе-мокко. Официантка, которая меня обслуживала, сначала смотрела с нескрываемым недоверием и когда принесла мне заказ — потребовала сразу расчет. Деньги у меня были — потому что за время боев и лечения скопилась довольно-таки приличная сумма, которую кидали на счет в Сбербанке Российской федерации. Когда выписывали, мне вручили пластиковую карточку и конверт с пин-кодом. Во время прогулки по городу, сразу нашел нужный банкомат, снял некоторую сумму на нужды в дороге. Так вот, когда официантка потребовала расчета, я достал пачку денег и отсчитал ей нужную сумму. Отношение сразу переменилось.
