Марик Лернер - Победителей судят потомки
— Поешь, — разрешил я, указав на накрытые кружевной салфеткой тарелки.
Смешно сейчас вспомнить мое давнее желание навести дисциплину и прекратить воровство среди прислуги, объедающей хозяев. Есть вещи и поведение, обязательное для определенного уровня. Неизвестно с каких древних времен тянущийся обычай подразумевал у настоящего вельможи готовность принять у себя за обедом не только членов семьи и специально приглашенных гостей, но и любого человека благородного происхождения.
Поиздержавшиеся офицеры или небогатые просители из провинции, случалось, месяцами дожидались решения Сената. Им и за жилье иной раз нечем было платить, а есть тоже что-то надо. Потому накрытый на сорок-шестьдесят персон стол многим позволял продержаться, одновременно ставя просителя в зависимое положение. Кое-кто годами так жил, переходя из дома в дом, обедая у знакомых и незнакомых. Но мне лично обходилась в немалые суммы такая радость. А запретить тоже нельзя — традиция, и не самая плохая. И что делать, если осталась после застолья еда? Не выбрасывать же. Вот и тащат слуги без особой тайны.
Большие начальники держали открытый стол для чиновников своих учреждений, командиры гвардейских полков — для офицеров. Иностранные посланники для тамошних подчиненных, проезжих русских поданных. Один из простейших способов быть в курсе происходящего вокруг. Но важнее оказывать гостеприимство небогатым землякам, приехавшим из губерний, где знатные господа родились или имели большие владения. Практически все дворяне находились в родстве, свойстве или кумовстве. Считалось совершенно естественным и не вызывало возмущения или негодования «порадеть родному человечку», помогать пристраивать сыновей в полк, а дочерей замуж.
И я ничем не лучше. Прилежно исполнял священную обязанность оказывать покровительство землякам-архангельцам, воспитанникам Сиротского дома, военным, как хорошо знакомым, особенно вышедшим из небогатых семей или выслужившимся из солдат, так и их детям, а со временем и все более множащимся прямым и дальним родственникам всей этой братии. Обязанности патриарха реализовывал со всей ответственностью. Такие люди были надежны и преданны, а я у них числился заместо Господа Бога.
— И помолчи, — перелистывая страницу, пресек я попытку пристава пояснить текст допроса.
О! Манифест «Ордена возвращения»! Все о независимости страдают шведские морды. Ишь как пафосно. Зато прямолинейно, внушительно и открыто. Им хочется не свободы для народа, который не особо и знают, а личного участия во власти. Облагодетельствуют они нижестоящих потом, как это сами понимают. И хуже всего, что стоит даже честным, принципиальным и неподкупным борцам за освобождение страны от тирании дорваться до власти, — и вот тут-то начинается кровь. И чем благороднее звучат изначальные лозунги, тем жутче результат.
Всегда обнаружатся не согласные с их действиями, и нередко из собственного окружения. Диктатором или руководителем видят себя многие. Тут-то и начнется. Проще заставить, чем объяснить. Они готовы сделать счастливыми всех и каждого, согнув в бараний рог любого, а недовольного прикончив, предварительно приклеив ему соответствующий ярлык. И не важно, как он звучит: аристократ, кавалер, золотопогонник или вредитель. Суть одна.
Ладно, нет смысла дальше оттягивать. Пора браться за дело и доводить его до логического конца. Я поднялся, останавливая жестом едва не подавившегося пристава, попытавшегося вскочить. Позвал Кузьму для порядка, не оставлять же господина полицейского в одиночестве при государственных бумагах. Не столько боюсь чего-то, сколько по привычке. Я в очередной раз направился в кабинет императрицы.
Екатерина изучила бумаги и выслушала мои комментарии.
— Вы хотите сказать, — с оттенком изумления сказала она, — что существует обширный заговор с целью освобождения Швеции? На основании вот этих писем?
Обществ разнообразных направлений в Швеции существовало невероятное множество. Обсуждали экономические и социальные реформы, мечтали об уважении к личности. Велись разговоры о прошлом величии и мечтали об освобождении от власти империи и возвращении прежних территорий. Принадлежность к масонским ложам не считалась чем-то незаконным. Об их существовании знали, нередко места собраний были постоянны.
— Здесь уже не болтовня, а четкие планы. Спровоцировать столкновения с русскими гарнизонами и вырезать наших людей. Количество русских войск в Швеции минимально. Подразделения, как и в России, живут в отдельной слободке, но офицеры частенько на квартирах. Лишенные командования, солдаты при внезапном нападении не смогут оказать достойного сопротивления. Осенью переброска частей по морю затруднена. Момент смены монарха и неизбежное возникновение вслед за этим временных трудностей и растерянности послужит сигналом. Как вы изволили видеть, среди предложений присутствует взятие Дмитрия с семьей под стражу в момент прибытия в Стокгольм для коронации. А ведь это непременно предстоит в ближайшее время. Не ваш супруг, так вы подвергаетесь прямой угрозе. Зима на носу, войска вводить сложно, море штормовое, — глядя в окно, сказал я. — Принудить либо отказаться от унии, либо ввести парламентское правление.
— Принудить меня?! — Она сверкнула глазами и чуть не зашипела на манер рассерженной кошки.
Ага, совсем не северный темперамент, столь долго сдерживаемый, проснулся. В детстве горячая чертовка была, а затем приняла правила и стала исключительно выдержанной на людях. Кажется, я не ошибся. Такая не уступит. И не простит.
Екатерина резко встала и прошлась от окна к двери и обратно.
— Хуже всего, что этот «Орден» получает деньги от англичан, — произнесла она.
Ну да. Может бросить тень на репутацию. Англичанка на троне, а ее родственники норовят завалить государство. Нет ли здесь измены и с ее стороны?
— На самом деле это не тайна, — спокойно сказал я. — Англичане много лет подкармливают всяческих недовольных. Есть еще несколько организаций самого разного толка. Впрочем, и французы финансируют «Детей свободы», а посредством масонских лож пытаются управлять умами. Тридцать две группы, и почти тысяча членов. Устав организации требует слепого повиновения младших членов старшим.
— И вы, Михаил Васильевич, так спокойно об этом говорите?!
— До тех пор пока дальше разговоров не идет, не вижу причин беспокоиться. Все в пределах прав, дарованных унией.
— Вот это вот сегодняшнее не причина для обеспокоенности?!
— А вот теперь пришло время всерьез заняться недовольными. На абсолютно законных основаниях. Государственная измена, убийство императора, получение иностранных денег — лучше предлога не бывает!
— Григорий Александрович?! — резко повернулась она к Потемкину.
— Михаил Васильевич хочет сказать, — моментально ответил тот, — что фактически связать с английским золотом два общества, польское с центром в Париже и шведское, довольно сложно. У них разные хозяева и цели.
— Но поскольку нас не любят ни те, ни другие, — закончила она мысль, — они успешно сотрудничают.
— Пока. Завтра все может измениться.
— В России ведь тоже существуют в немалом числе всевозможные тайные общества, — продолжая вышагивать туда-сюда, после паузы сказала Екатерина.
Еще сколько! От безобидных любителей словесности до достаточно сомнительных поклонников французских прогрессистов.
— Время такое, — поспешно сказал я, пока чересчур ретивые мысли не созрели в голове государыни. — Рождается новая одежда, новый стиль общения. Идет ускорение производства, и все это невольно порождает философию, которая должна дать обоснование и объяснить смысл новых явлений. Молодые умы кипят. Все подряд: старики, люди зрелого возраста и молодые — обсуждают и осуждают действия правительства или, напротив, требуют более радикальных действий.
— Народное просвещение, — сказала Екатерина откровенно ядовито. — Теперь стали грамотные и заимствуют идеи из Европы.
— Истинное просвещение не состоит в количестве умствователей и писателей. Цель его в распространении знаний, точных наук особенно. Мы имеем огромную нужду в инженерах, медиках, химиках, но весьма сомнительна в ближайшие годы польза от второго Канта или Юма. Эта роскошь неокрепшему уму может быть вредна, потому в университетах российских упор сделан на факультеты прикладные. А самонадеянность двадцатилетних, считающих себя вправе помышлять о преобразовании государства, смешна. Их надо бить по рукам, пока не повзрослеют, и не больше.
— Выходит, очень к месту проект создания жандармерии, — сказала императрица, прекращая хождение и усаживаясь снова за стол.
Я поспешно захлопнул рот, пока с языка не слетел дурацкий вопрос. Это она про ту самую службу расследования и дознания при ее особе. Просто само слово впервые прозвучало из ее уст. Мы с Потемкиным хотели нейтрально назвать Третьим отделением канцелярии Ея Величества.
