Андрей Посняков - Удар судьбы
Приют располагался в старой базилике, почти у самой стены. Приземистое, окруженное старыми платанами здание, сложенное из темно-серого кирпича, выглядело несколько мрачновато, и было окружено такой же мрачной и мощной оградой, поверху которой торчали остро заточенные штыри. Так вот, по – серьезному.
Юноша уже знал, как действовать — для начала расспросить соседей, пособирать сплетни. Ближних соседей у приюта не оказалось — кругом почти непроходимые заросли, пустыри да развалины, дикое и довольно безлюдное место. Впрочем, одну корчму Лешка все же отыскал, правда, не сказать, чтобы близко.
— Приют? — озадаченно переспросил трактирщик. — Какой еще приют?
— Как какой? Олинф — так он называется.
— Олинфом называется запущенный парк, молодой человек!
— Но мне показали здание и сказали что именно там — приют. Видите ли, я ищу своего малолетнего родственника, и…
Трактирщик внезапно расхохотался и стукнул себя по лбу:
— А, ты, верно, имеешь в виду старую базилику? Вот уж не знал, что там приют. Честное слово, больше похоже на тюрьму, чем на богоугодное заведение.
Лешка улыбнулся:
— Мне тоже так показалось.
Ничего конкретного ни сам трактирщик, ни его постоянные клиенты, ошивающиеся в корчме уже с утра, сказать о приюте не могли. Нет, старую базилику все знали, как и запущенный парк, но вот, чтоб там располагался приют…
— Знаешь, парень, мы там и детей-то никогда не видали, — покачал головой завсегдатай корчмы — невзрачный потасканный мужичок неопределенного возраста с морщинистым испитым лицом и всклокоченной бородою. — В старом парке мы с приятелями частенько сидим. Знаешь, купим, бывало, по дешевке кувшинчик-другой молодого вина… Чего бы не посидеть, особенно в такую-то погодку?
Лешка кивнул — погодка и в самом деле была прекрасной. В лазурном, с белыми кучевыми облаками небе ярко светило солнышко, летали многочисленные птицы и разноцветные бабочки, в садах цвела сирень, и запах ее, казалось, растекался по всему городу. Одно слово — весна.
Покинув корчму, юноша озадаченно направился к церкви Апостолов, величественному сооружению с позолоченным куполом, ярко сверкающим в лучах весеннего солнца. Конечно, жаль, что в ближайшей корчме о приюте ничего не знали. Так, о нем наверняка должны знать служители церкви — приют, все ж таки тоже богоугодное заведение.
Заутреня давно уж прошла, а до обедни было еще далеко, но Лешка, подумав, заглянул в пустой храм. Впрочем, нет, не такой уж и пустой — человек десяток молящихся крестились перед иконами и ставили зажженные свечки. В обширной зале царил приятный полумрак, лишь откуда-то сверху проникали солнечные лучи, заставляя играть сияющим волшебством разноцветную смальту мозаик. Золотые, палевые, нежно-голубые цвета икон и фресок вызывали неподдельное восхищение. Лешка даже устыдился своих намерений — надо же, не помолиться зашел, а по своему делу. Устыдившись, перекрестился, купил в притворе три свечки, на сколько хватило мелочи, поставил во здравие друзей — Георгия, Владаса… и — старшего воспитателя Василия Филипповича, из той, прошлой, жизни — очень уж Лешка его уважал.
Потом подошел к одной из икон, кажется, это был святой Николай, помолился, вернее, просто поблагодарил Господа за благоволение, а у святого Николая попросил помощи в своих дальнейших поисках. И тут же устыдился — все ж вышло, что именно по своим делам он в храм и зашел.
Почувствовав рядом какое-то шевеление, юноша скосил глаза, увидев слева от себя молодую женщину, вернее сказать, девушку, в черной полупрозрачной вуали и длинной, до самых пят, тунике, поверх которой складками ниспадала накидка – далматика.
— Святой Николай! — негромко — но Лешка все хорошо слышал — молилась девушка. — Прошу тебя, не дай состояться этой свадьбе! Знай — я не люблю Никифора Макрита! Не люблю, не люблю, не люблю! А разве ж это по-божески, жить с нелюбимым?
По щеке девушки скользнула слеза — золотистая в свете свечей — длинные темные ресницы дрогнули. Всхлипнув, незнакомка закончила молитву и, ни на кого не смотря, быстрым шагом вышла из храма.
Лешка тоже собрался уходить — поговорить с кем-нибудь у паперти, ведь не в церкви же разговаривать! Еще раз перекрестясь, он поклонился иконе… и вдруг заметил на полу, слева от себя, что-то вроде заплечного мешка. Нагнулся — так и есть, заплечный мешок! Небольшой, изящный, из плотной нежно-голубой ткани, расшитой золотой нитью — явно женский. Точно такой же, какие носили юные модницы в старой Лешкиной жизни… Господи! А не забыла ли его только что убежавшая незнакомка?
Не думая, юноша подхватил мешок и, ускоряя шаг, покинул церковь. Зажмурился — прямо в глаза ударило солнце. Раскрыв глаза, покрутил головой, заметив изящную одноколку, запряженную небольшой серой лошадкой. Девушка — вроде та самая — уже взяла в руки вожжи…
— Госпожа, подождите!
Незнакомка обернулась, обдавая сердитым взглядом:
— Кто вы такой? Я вас не знаю.
Какая красавица! Милое, приятное лицо… да нет же, не приятное, а очень красивое! Изящная, будто выточенная из мрамора, фигура, золотистые волосы, глаза — синие-синие, с этаким зеленоватым оттенком, словно бушующий океан.
— Ваша? — без лишних слов Лешка протянул мешок.
— Ой! — девчонка всплеснула руками. — Мой! Точно мой! Спасибо вам большое… И — извините, я очень спешу!
Кинув мешок на обитое темно-голубым бархатом сиденье, девушка натянула вожжи:
— Н-но!
А Лешка, застыв у паперти, все смотрел ей вслед, покуда покрытый белым лаком кузов коляски не исчез за углом.
— Да, — поднялся на ноги сидевший на паперти нищий. — Бывают же на свете красотки!
Юноша обернулся:
— Не знаешь, кто такая?
— Нет, — нищий покачал головой и, поживописнее расправив лохмотья, уселся в церковную тень.
Лешка быстренько полез в висевший на поясе кошель… н-да, кроме завалявшегося обола, увы, ничего не осталось. И все же подошел к нищему:
— Вас не обидит обол?
— Не обидит, — усмехнулся тот. — Вообще-то, хотелось бы больше, но, судя по всему, у тебя больше ничего и нет. Так и быть, давай свой обол. За кого помолиться?
— За раба Божия Алексея, — припомнив ритуальную фразу, рассеянно отозвался юноша.
Нищий засмеялся:
— Что, понравилась?
— Очень…
— Так чего ж не познакомился?
— Да вроде как неудобно.
— Зря. Надо было.
Нищий — не старый еще мужчина с седой, свалявшейся паклею шевелюрой — потянулся и, смачно зевнув, похвастался:
— Вот и у меня такая же растет. Красавица. Скоро замуж выдавать, вот и сижу тут днями, на приданое зарабатываю. Все ж хочется устроить свадьбу, как полагается, весело и со вкусом. Чай, не голь – шмоль!
Лешке было все равно, о чем сейчас говорил нищий. Перед глазами юноши стояло ослепительно красивое девичье лицо. И длинные ресницы, и глаза цвета океана…
На колокольне ударил колокол, и Лешка, вздрогнув, повернулся к нищему:
— Не знаешь ли ты, любезнейший, где находится приют Олинф?
— Приют Олинф? Знаю. В старой базилике почти у самой стены, во-он за тем заброшенным садом, — нищий показал рукой.
— А это хороший приют? Как там надзиратели, добрые? Заботятся ли о детях?
— Ну-ну, — усмехнулся нищий. — Ты, парень, никогда так не спрашивай.
— Как это — так? — удивился Лешка.
— Несколько вопросов кряду задают только тогда, когда намеренно хотят запутать собеседника.
Юноша махнул рукой:
— Да не собираюсь я никого путать! Просто ищу малолетнего родственника, он пропал во время кораблекрушения, и, может быть, не утонул, а в приюте. Потому и расспрашиваю.
— Ну, что тебе сказать? — оборванец задумчиво почесал затылок. — Вообще, на мой взгляд — это очень странный приют.
— Почему же странный? — насторожился Лешка.
— А потому, что про него мало кто знает. Я — и то случайно узнал, а уж много лет здесь сижу.
— Ну и что с этого?
— А то, что обычно богоугодные заведения — всякие приюты, госпиталя, дома призрения — очень даже заинтересованы в том, чтоб о них знало как можно больше людей. Они ведь почти все существуют за счет пожертвований. А как же люди будут жертвовать, если не знают — куда?
— Никак.
— Вот я и говорю — странно.
— А больше ничего про приют не знаешь?
— Больше — ничего. К чему мне?
Все же поблагодарив нищего — хоть какая-то информация, — Лешка немного подумал и направился в сторону заброшенного парка — к приюту. Выбрал себе местечко поудобнее — на холмике, среди желтоватых зарослей дрока — там и улегся, хорошо было видно. Вот они, ворота приюта Олинф, как на ладони. Хорошие ворота, добротные, обитые толстыми железными полосами. Не в каждом богатом доме такие имеются. Интересно, зачем они приюту?
Ага! Вот, кажется, открываются…
