Александр Прозоров - Заклятие предков
Идолы в славянских святилищах — это вкопанные в землю истуканы. Только низенький и толстый Перун неизменно стоит на низких медных, бронзовых или железных ножках. И лишь теперь Олег узнал, почему.
Под руководством Аргамирона четверо горожан вынесли бога за пределы священной рощи, поставили в середину квадрата, образованного четырьмя сложенными шалашом кострами. Отпущенный дружинниками боярин сам подошел к Перуну, повернулся к нему спиной, опустился на колени, заведя ноги под идола. Замер. Теперь все выглядело так, словно бог смотрит на людей поверх головы Руслана, положив подбородок ему на макушку. Волхв принес что-то, похожее на медную кадильницу, склонился по очереди у каждого костра, нашептывая:
— Просыпайся, священный огонь, просыпайся.
Алые язычки заплясали на белых сухих поленьях, стали быстро разрастаться. Аргамирон отошел, любуясь деянием рук своих, дал огню хорошенько заняться, потом сложил руки на груди:
— Дитя мое. Суд Божий суров и неотвратим Суд княжеский прост и милостив. Покайся во лжи своей, откажись от клятвы ложной, и люди снизойдут к твоим ошибкам. И если ты не сохранишь тела, то душа твоя уйдет в просторы спокойного мира, лежащего под властью извечной Мары. Отступись, ибо гнев Божий страшнее человеческого. Он не оставит от тебя ни имени, ни души, ни тела.
— Клянусь Перуном-громовержцем! — срывающимся голосом прокричал боярин. — Никогда не сотворял я деяний колдовских, никогда не напускал нежить на земли русские, никогда не чинил никакого вреда честным подданным моим и землям отчим! И пусть гнев Перуна обрушится на мою голову, коли я солгал хоть единым словом.
— Да будет так, дитя мое! — закричал волхв, подняв лицо к небу. — Отдаю тебя во власть бога великого, повелителя грозы и молнии, гнева и жестокости. Да будет так! Да откроются очи Перуновы, да поднимется могучая длань его, да обрушит она гнев на святотатца и милость на праведника! Да будет так!
Аргамирон выдернул из рукавов какие-то свертки, кинул их в ближайшие костры и, отвернувшись, побежал в сторону довольно бодрой трусцой. Из костров повалил густой темный дым, начисто закрыв боярина от глаз зрителей. Едко запахло уксусом. Поднимаясь на высоту трех сотен метров, дым начал расползаться в стороны, образуя над святилищем и кострищем овальное облако. Вокруг резко потемнело, послышалось странное потрескивание.
Свертки прогорели — дым иссяк, и стал виден по-прежнему стоящий на своем месте человек. Потрескивание же становилось все громче и громче. Внезапно облако просело вниз, с его края сорвалась молния, вонзилась в костер, разнеся его в мелкие искры. Вторая, с противоположного края, расшвыряла другой. Новая молния метнулась из центра, потом — опять с края, а потом они посыпались с такой частотой, что слились в единое, направленное к идолу Перуна, зарево, осветившее окрестности неестественным, мертвенно-белым светом. Во все стороны летели ошметки костров, комья земли, куски льда и длинные, похожие на плети, коренья. Грозовые раскаты смешались в непрерывный гневный рев, вскоре перешедший в частый грохот, быстрый стук.
Немного погодя все успокоилось. Облако поднялось, стало рассеиваться, оставив после себя почти правильный круг изрытой земли. В центре круга по-прежнему возвышался толстый деревянный Перун на гнутых бронзовых ножках. А перед ним стоял на коленях целый и невредимый боярин.
— Слава! Слава боярину Руслану! — крикнул кто-то, и тут же этот клич подхватили со всех сторон. — Любо! Люб боярин! Слава Руслану! Наш боярин! Любо!
Человек перед истуканом отряхнул одежду от грязи, поднялся на ноги, еще раз встряхнулся, повернулся к истукану, отвесил ему поклон, поцеловал ноги. Потом опять оборотился лицом к своим ратным и посадским людям, приложил руку к груди и низко-низко поклонился уже им.
Толпа взревела еще сильнее, двинулась на него. Боярин чуть попятился, но убегать не стал. Его подхватили на руки, с радостными и приветственными криками понесли в город.
Аргамирон странно, с каким-го внутренним клекотом, рассмеялся, повернулся к суздальскому правителю:
— Ты видел сам, князь Гордей. Перун принял клятву боярина Руслана. Он невиновен.
— Руслан не виновен, Верея не виновна, оборотень не виновен! — раздраженно сплюнул тот. — Кто же тогда нечисть насылает? Где этот… ведун новгородский?!
— Я здесь, княже, — отозвался Олег.
— А-а! — Подошел ближе суздалец. — Ну, теперича что скажешь? Кто против меня колдует?
— Подумать надо, присмотреться внимательней… — пожал плечами Середин.
— Ты вот что, ведун, — покачал головой князь. — Тебе Сварослав дело сие поручил — вот и исполняй! До весны чтобы не было более нежити этой в моих землях! Чтобы пахари на поля без страха выходили! Ты понял меня, ведун из Новгорода? Сделаешь — полную твою шапку золота насыплю. Нет — шапку твою, не снимая…
Суздальский правитель красноречиво резанул воздух пальцем.
— Вемигор! Где ты там тоже… Вели дружине в седло подниматься! Домой вертаемся. Хватит, нагулялись…
На истоптанном поле остались только трое: Середин, Аргамирон и медитативно смотрящий вдаль Перун.
— Хорошая ныне погода, — довольно пробормотал волхв. — Тепло, светло… Снежок на склонах подтаивать начинает. Лепота… А, колдун?
Он довольно хмыкнул и побрел к святилищу. Олег встряхнул белую соболью шапку, что все еще оставалась в его руке, и повернул к городу. На поле за оврагом топтали снег только две беспризорные лошади: гнедая и чалый. И ведун очень не хотел, чтобы кто-го вдруг признал их своими. Забрав коней, он направился в детинец. Горожане и ратники в городе смотрели на него с подозрением, если не с неприязнью, но говорить ничего не говорили и препятствий не чинили. Середин спокойно вошел в детинец, добрел до камня, уселся рядом прямо на землю, разглядывая глянцевую черную поверхность и странные, незнакомые руны.
— Врата… Врата, недоступные смертным… — задумчиво почесал он в затылке. — Однако приехавший с юга колдун все-таки смог в них войти! Ладно, что там говорил про всех этих… арийцев Лепкос? «Многие служители храмов закрыли тогда свои святилища, заговорив их и спрятав сонными заклятиями». Может, это и есть один из заговоренных храмов? Хранилище мудрости, хранилище силы. Арийцы закрыли свои храмы, заговорив их от чужаков. Чтобы любопытные дикари не смогли проникнуть внутрь, узнать их сокровенные тайны. Но ведь они не могли закрывать их от самих себя? От своих друзей, родственников? Значит, ариец войти в храм может… Ага…
Олег потер себе уши, чтобы к голове прилило побольше крови.
— Если колдун заходил в храм, то у него было заклинание, способное обмануть врата, заставить принять его за арийца. Или за кого-то, кто принадлежит миру арийцев, а не миру славянских богов… — Ведун поднялся, отошел к гнедой, запустил руку в переметную суму, вытащил серебряного человека с распахнутыми за спиной крыльями.
Ну, да, конечно… Храмы помнят мир арийской магии. И если к вратам подойдет кто-то, окруженный магией прошлого, давно забытого мира, они наверняка примут его за своего и пустят в святилище. Для чего еще нужны храмы? Именно для того, чтобы в любой момент распахнуть двери для кого-то из «своих». Принять, так сказать, в лоно. Неизвестно, как обманул врата колдун, но монгола они точно должны пропустить. Ведь эта нежить создана арийской магией, в арийские времена и для защиты арийцев от опасности. Монголы для храма свои на триста процентов.
Вот только… Как удержать пайцзу у себя на лбу? Если он встанет, пайцза упадет, и все закончится. Да и встанет ли, если не услышит «зова»? А если услышит, то не пойдет ли на «зов»?
— Ладно, глаза боятся, руки делают, — вздохнул ведун. — Примотаю пайцзу ко лбу тряпкой из-под баранины, да заряжусь хорошенько на выполнение программы. Встать, войти в храм, оглядеться, вернуться, сорвать повязку со лба. Встать, войти в храм, оглядеться, вернуться, сорвать повязку со лба… Кстати, а меня ратники не прибьют, когда глиняного человека в собственном детинце увидят? Задача… Впрочем, шкурой медвежьей закроюсь. Если врата ведут куда-то внутрь камня, то шкура по детинцу бегать не должна.
— Здрав будь, мил человек…
Олег вздрогнул от неожиданности и попятился, увидев белобрысого и худого, как гороховецкий боярин, паренька лет двадцати. Правда, этот был одет в простенький тулуп, а шапку держал в руке.
— Чего тебе надобно? — несколько грубовато поинтересовался Середин.
— Колдуна я ищу. Того, что Заряну гордеевскую из неволи выговорил. Люди на тебя указали.
— Да, взял грех на душу, — кивнул Олег. — И что?
— Понимаешь, мил человек, — низко поклонился парень. — Беда у меня страшная.
— Угнали кого, что ли?
— Нет, — перепуганно замотал головой молодой гость. — Соседка у нас в деревне есть, через дорогу живет. Люба она мне, не могу совсем. Ни о чем думать более не могу, лицо ее все время перед глазами, волосы, плечи… Хоть руки на себя накладывай! Приворожи мне ее, колдун. Что хочешь проси, да токмо приворожи. Ты, сказывают, сильный самый. Спаси меня, колдун. Не то в прорубь брошусь.
